Так вот, вернувшись из театра, Наполеон лёг спать. У дверей его спальни расположились, как обычно, камердинер Констан и вывезенный из Египта телохранитель, мамелюк Рустан (или Рустам – о его имени, происхождении и национальности до сих пор идут споры, одни утверждают, что он тюрок родом из Дагестана, другие – что кыпчак, недавно появилась версия, что армянин). В два часа ночи Констана разбудили глухие и жалобные крики. Такие издает человек, когда его душат. Констан, решив, что Наполеона убивают, рывком отворил дверь спальни. Наполеон лежал, отбросив одеяло и уткнув кулак в живот. Констан испугался, позвал императора. Тот не отвечал. Позвал ещё раз. То же молчание. Наконец, решился притронуться к спящему. От прикосновения Наполеон проснулся, громко вскрикнул: «Что такое?» Камердинер рассказал, что, увидев, как императора мучает кошмар, он позволил себе разбудить его.
«И вы хорошо сделали, – прервал его Наполеон. – Ах, мой друг, какой то был ужасный сон! Медведь разорвал мне грудь и ел моё сердце!»
Наутро Наполеон рассказал Констану, что так и не смог больше заснуть, настолько ужасно было испытанное им во сне.
Ему нередко снились провидческие сны. Они не раз предсказывали то, что потом происходило. Он часто говорил в трудные минуты: «На завтра ночь приносит совет». На этот раз – не поверил, не прислушался к совету. Или не сумел его расшифровать. Если бы понял и поверил, никогда не стал бы воевать с Россией.
12 октября императоры подписали соглашение о возобновлении союза и условились десять лет держать его в тайне. Первым их совместным шагом должно было стать предложение мира Англии на условии, что всё в Европе остаётся без перемен. Предлагаемый договор должен был формально признать перемену династии в Испании и присоединение к русской империи Финляндии и дунайских княжеств. Последнее было реальной победой русской дипломатии.
Стороны пришли к согласию оказывать друг другу вооружённую помощь, если Австрия объявит войну одной из союзных империй. Но это – в случае войны. А вот предупредить войну и заставить австрийцев прекратить военные приготовления Александр так и не согласился. Едва ли он тогда желал новой войны. Скорее всего, как и Наполеон, он хотел мирной передышки и для себя, и для всей Европы. Но подозрительный от природы, да к тому же настроенный Талейраном, он считал опасения Наполеона по поводу воинственных замыслов императора Франца необоснованной выдумкой…
Александр Павлович явно переоценил свою проницательность: 10 апреля австрийская армия под командованием эрцгерцога Карла без объявления войны вторглась в союзную с Францией Баварию. Эрцгерцог Карл Людвиг Иоганн, брат императора Франца, соратник Суворова в сражениях при Фокшанах и Рымнике, полководцем был выдающимся. Но Наполеон его бил. И не раз. Тем не менее помощь русской армии против такого серьёзного противника была более чем желательна.
Александр помочь не отказывается, но… предупреждает австрийцев, что воевать с ними намерен только для вида. И действительно, русские войска, которым предстояло действовать в Галиции, получили секретный приказ избегать любых столкновений с противником. Не следует забывать, что Александр видел в Австрии буфер между Россией и Францией. Он опасался, что уничтожение этого буфера отдаст Россию всецело во власть Наполеона. Это – не оправдание. Это всего лишь объяснение. И не самого благородного поведения Александра, и всё углубляющихся противоречий между странами, которым очень скоро предстоит встретиться не за столом переговоров, а на поле боя.
А монархи больше не встретятся. Никогда. Хотя формально их союз сохранит силу до того, как российский посол во Франции князь Александр Борисович Куракин в 1812-м сложит с себя полномочия и покинет Париж. В те времена такой демарш означал разрыв отношений и начало войны.
Но до этого ещё три года. А пока двуличие Александра никакой пользы России не приносит. Напротив, Наполеон, покинутый союзником, на чью помощь так рассчитывал, всё равно победил, но, во-первых, узнал истинную цену слова российского императора (что стало концом доверительности в союзных отношениях); во-вторых, после блистательной победы над Австрией лучшую часть Галиции, на которую всегда претендовала Россия, отдал полякам. Это было справедливо: русские французам не помогли, поляки же заплатили за Галицию своей кровью, отважно сражаясь в рядах наполеоновской армии.
Но Александр увидел в этом потенциальный отказ Наполеона от их совместного решения никогда не возрождать независимость Польши. Эта страна и всегда-то его тревожила, а теперь, практически уже наполовину восстановленная, стала предметом непрекращающихся подозрений. Именно после войны 1809 года отношения России и Франции, а точнее – Александра и Наполеона, прошли ту роковую точку, которую в авиации называют точкой невозврата.
О франко-австрийской кампании подробно рассказывать не буду: в ней важны позиция России (о ней уже было сказано) и результат, который приблизил, можно даже сказать – предопределил, военное столкновение держав, едва не поделивших между собой мир.
Война началась 9 апреля, и, хотя австрийцы на этот раз действовали с небывалой смелостью и воодушевлением, уже 8 мая Наполеон победителем въехал в Вену… В одном из предшествовавших победе сражений император был ранен в ногу. С него сняли сапог, сделали наскоро перевязку, он тотчас приказал посадить себя на лошадь и строго запретил говорить о своей ране. Когда бой закончился и войска приветствовали своего вождя, он улыбался, скрывая страшную боль. Австрии эти бои (до главного сражения дело ещё не дошло) стоили около шестидесяти пяти тысяч человек убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести.
Но австрийцы не смирились с потерей столицы. Предпринятая ими попытка разгромить Наполеона в битве при Эсслинге многими была воспринята как первое военное поражение Бонапарта. Хотя для другого военачальника это было бы победой: два дня французы на равных сражались с вдвое превосходящими силами австрийцев и вышли из битвы в состоянии боевой готовности. Но при Эсслинге Наполеон потерял самого близкого из друзей – Жана Ланна. О его гибели я рассказывала. Уже через месяц австрийцам придётся дорого заплатить за эту смерть…
В битве при Ваграме император французов наголову разбил австрийскую армию и превратил ещё недавно могущественную державу в своего покорного вассала. Эта битва принесла ему славу сравнимую только со славой победителя при Аустерлице. Но именно после Ваграма он, кажется, утратил способность адекватно оценивать свои и чужие силы и мечта о мировом господстве превратилась в его сознании в реальную, вполне достижимую цель…
«Через пять лет я буду владыкою мира», – говорил он в 1811 году. «Император сошел с ума, окончательно сошел с ума!» – ужасался морской министр вице-адмирал Дени Декрэ, один из самых преданных Наполеону людей. И был недалёк от истины. Никогда никто из великих завоевателей, ни ассириец Саргон, ни македонец Александр, ни римлянин Цезарь, не оповещали мир о конкретных и таких коротких сроках установления своего мирового господства.
Стоит ли удивляться? Да, он был гений. Но – и человек. Потому и не смог не поддаться пьянящему восторгу побед, не смог устоять против как искреннего восхищения, так и лицемерной лести окружающих. Разумеется, отделять лесть от правды он умел. Но слишком лучезарной, слишком ослепительной была правда. Он, Наполеон Бонапарт – самодержавный император громадной Французской империи, включающей в себя почти всю Европу. Казалось бы, пришло время остановиться. Но как раз этого-то он не то что не хотел – не мог…
Его маршалы, его генералы, его приближённые знали: тот, кому они обязаны всем, продолжает работать как одержимый – обдумывает план новых кампаний, которые должны принести ему новую славу. А им? Они честно служили ему, проливая кровь. Им посчастливилось, они – живы, они не разделили (пока) судьбу Ланна, Дезе, Бессьера, Клебера.
Теперь им хотелось пожить для себя, хотелось воспользоваться плодами своих (его!) побед. Но – знали – он не даст. По его повелению (прихоти! капризу!) им придётся бросить блистательный, праздничный Париж и снова идти под пули… Многие, слишком многие сподвижники Наполеона считали, что уже после Аустерлица пора было остановиться: могущество Франции казалось им гарантией её (и их) благополучия.
Разделяла это мнение и императрица Жозефина. Только мотив у неё был другой, женский: каждый раз, когда он отравлялся на войну, её терзали страхи. А он страха не знал, говорил: «Привыкнув с семнадцати лет к пулям на полях сражений и зная всю бесполезность предохранения себя от них, я предоставил себя во власть своей судьбы». Её это не успокаивало, она не была уверена, что судьба всегда будет к нему благосклонна…
Жозефина. Жена. Императрица
О начале отношений Наполеона с Жозефиной, женщиной, которая была способна дарить ему как беспредельное счастье, так и невыносимые страдания, которую он любил самозабвенно и страстно, я уже рассказывала. Но то было начало. А отношения продолжались до конца её дней, до 1814 года, и, конечно же, менялись, как вообще в большинстве случаев меняются отношения между людьми, живущими вместе не один год. Начиналось с его всепоглощающей страсти, которую она хоть и благосклонно, но достаточно равнодушно принимала. Постепенно всё приходило в равновесие: он любил не так яростно, не так страстно, её равнодушие сменилось любовью, которая год от года становилась сильнее. Они уже не могли друг без друга.
Их отношения рухнули по её вине. Если бы не её измены, которые так больно ранили, он, вполне вероятно, никогда не увлёкся бы другой (другими!). Но он знал о её неверности, и мысль об этом (хотя и простил) постоянно терзала душу. Так что его первые измены, возможно, были всего лишь попыткой уравновесить вину. Так ведь случается во многих семьях… Во всяком случае, о разрыве с Жозефиной ради другой женщины он даже не помышлял. А потом возникла проблема наследника. И здесь уже была не вина её, а беда. Но обо всём по порядку.