О своём возвращении из Египта он жену не уведомил. Явился неожиданно – и Жозефину дома не застал… Бросился к родственникам, умолял не скрывать, как вела себя жена во время его отсутствия. Родственники, особенно сёстры, Жозефину ненавидели, можно представить, с каким удовольствием они рассказывали о её непристойном поведении. И он решил порвать с изменницей. Семья была в восторге. Друзья убеждали не затевать развод: это может дурно отразиться на его репутации. А сейчас, когда назревают перемены, репутация ему нужна безупречная. Но даже государственные интересы не могли заставить его смягчиться.
Был только один человек, способный заставить изменить принятое решение. Это – сама Жозефина. Он знает её власть над собой и потому пытается избежать встречи. Но тут появляется она. Умоляет его открыть, поговорить, рыдает, молит о прощении, колотит ногами в дверь. Бесполезно. Тогда она вызывает детей. Которых он вырастил. Которых считает родными. Гортензия и Евгений умоляют: «Не покидайте нашу мать! Она не переживёт этого. И мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу станем сиротами, лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!»
Он распахнул дверь, поднял её с полу, утёр слёзы… Потом вспоминал: «Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слёзы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».
Он простил её. Окончательно и великодушно. Фредерик Массон утверждает, что «Бонапарт обладает изумительной способностью не вспоминать и, раз он вернул своё доверие, считать несуществующими ошибки или преступления, которые ему угодно было оставить без наказания, выбросить из своей непоколебимой памяти. Он не только прощает свою жену; он – добродетель более редкая – относится с полным пренебрежением к её сообщникам. Никогда он не лишил никого из них ни жизни, ни свободы. Он не сделал ничего, что могло бы повредить им».
После душераздирающей сцены под дверью, после неожиданного и такого великодушного прощения Жозефина решительно порвала с Шарлем.
С того рокового дня, когда казалось, что муж её не простит, Жозефина вела себя безупречно. Правда, ходили разные слухи. Но что ж тут удивительного, даже жизнь вполне заурядных людей зачастую окружена слухами, а уж о такой женщине грех не позлословить. Однако нет сомнения, что годы, когда он был консулом (с 1799-го по 1804-й), были самыми счастливыми в их общей жизни. Они были ещё молоды и беззаботны. Нет, это не совсем точно: беззаботным его трудно назвать. Но в кругу семьи, в Мальмезоне, который оба любили больше, чем любой самый роскошный из парижских дворцов, он если и не был, то, по крайней мере, выглядел беззаботным. На бешеной скорости скакал на лошади по лужайкам и аллеям парка, увлечённо играл с детьми в жмурки.
Как его любили тогда! Он был героем Франции и другом Европы, побеждал в войнах, которые не сам развязывал, напротив, их ему навязывали, вынуждали проливать кровь. А он своими блистательными победами приводил эти войны к концу. Тогда он ещё не возомнил себя хозяином мира.
Тогда главным для него было благо Франции, восстановление её могущества, воссоздание порядка из хаоса революции. Высокие помыслы и идеалы руководили им. Он видел перед собой великую цель: прогресс человечества, благоденствие и процветание европейских народов. И он твёрдо следовал этой цели. Он верил: ему по силам любые свершения. Постепенно именно эта вера в себя, в своё великое предназначение заслонила возвышенную цель. Вера превратилась в самоуверенность, в конце концов погубившую страну, его самого и всех верных и дорогих ему людей. Нет, он не отказывался от своих идеалов осознанно. Просто какая-то сила увлекала его, заставляла уклониться от намеченного пути. И вместо благоденствия и процветания он привёл свою страну к поражению и позору.
Когда это началось? Может быть, когда ему со всех сторон кричали: «Непобедимый!» Может быть, когда никто не осмеливался ни словом возразить против любого его решения? Может быть, когда покушались на его жизнь, но смерть обходила его стороной, и он стал считать себя неуязвимым? Может быть, когда он, вознесённый революцией, решил эту революцию похоронить – возложить на себя императорскую корону? Трудно сказать.
Но вот когда появились внешние приметы конца республиканского «равенства», заметили многие. Поначалу это были мелочи, которым не придавали никакого значения. Хотя давно известно: именно с мелочей чаще всего и начинаются большие перемены. Первого консула уже не именовали гражданином Бонапартом, его день рождения (15 августа) был объявлен национальным праздником – начиналось то, что в России через полтора века назовут культом личности. Тогда такого словосочетания не было. Зато личность – была…
А Жозефина со своей, в общем-то, неожиданной ролью первой дамы Франции справлялась так легко и непринуждённо, будто с детства была для неё предназначена. В сложной борьбе за власть, которую то открыто, то скрытно вёл её муж долгие пять лет, она помогала ему больше, чем любой из сподвижников. Она была умна, деликатна, обладала редким даром располагать к себе людей. Её мягкость, её нежная улыбка, с одной стороны, контрастировали с мрачной резкостью Бонапарта, с другой – создавали у окружающих уверенность (по большей части она оказывалась иллюзорной), что он так же добр, как эта милая женщина, а суровость – всего лишь маска. В общем, она помогала ему завоёвывать те сердца, в которых не находили восхищённого отклика его военные победы, была самым умелым, самым надёжным союзником и другом во всех его многотрудных делах.
Тем большей неожиданностью стал её протест против воплощения его самой сокровенной, хотя до поры и тайной, мечты: он страстно хотел стать императором. Вместо династии Бурбонов, выродившейся, бесперспективной, потому и свергнутой народом, он хотел создать новую династию – молодую, энергичную династию Бонапартов. Вот как раз против наследственной власти Бонапартов и была Жозефина. И сколько бы она ни говорила о том, что народ, сбросивший Людовика XVI, был не только против этого, в общем-то, вполне безобидного человека, он был против монархии как таковой, а значит, не следует навязывать французам изжившую себя форму правления, у неё были мотивы, далёкие от политики.
Она знала, что не может больше иметь детей. И хотя Наполеон считал, что это его вина, а она поддерживала это заблуждение, но сама-то знала: причина в ней. Это значило, что, если Наполеон всё-таки установит монархию, наследника у него не будет. И тогда – развод. Ей казалось, она не переживёт. Разумеется, это открыто не обсуждалось. Зато было широко известно: Жозефина против наследственной власти Бонапартов. Надо сказать, это привлекало к ней симпатии многих сторонников республиканских свобод.
А Наполеон, который в то время и подумать не мог о разводе с обожаемой Жозефиной, сумел найти выход из положения: предложил выдать её дочь Гортензию замуж за своего брата. Детей от этого нового союза Бонапартов и Богарне усыновят старшие. У Наполеона и Жозефины будут наследники. Об этом браке и его последствиях я расскажу в главе «Гортензия. Падчерица. Друг». А пока в семье Первого консула снова мир и согласие.
В её жизни не было и не будет времени счастливее.
Она была законодательницей мод, а это плохо уживается с экономностью. Её страстью были экзотические восточные ткани. Из египетского похода Наполеон привез ей в подарок несколько шалей. С её лёгкой руки кашемировая шаль стала неотъемлемой частью гардероба каждой европейской модницы.
Ей мы обязаны и появлением первых наручных часов. До 1809 года, когда императрица Жозефина попросила Мари Этьена Нито (он много лет был её любимым ювелиром) вмонтировать часы в женский браслет, их принято было вставлять в перстни, набалдашники шпаг и тростей, в веера.
Вообще к ювелирным украшениям она была неравнодушна. Поэтому именно их чаще всего дарил ей Наполеон. Современники считали, что её коллекция драгоценностей оценивается в астрономическую сумму. Хранилась коллекция в дубовых, окованных медью шкафах. На полках лежали камни из Персии, Индии, Южной Америки: белые, голубые, жёлтые бриллианты, редчайшие изумруды, самые крупные в мире жемчужины, комплекты из поясов, браслетов, ожерелий и диадем, украшенных драгоценными камнями размером в миндалину. Если приходилось надевать эти украшения, их тяжесть нельзя было выдержать дольше двух часов.
Любопытна судьба этой коллекции. После смерти Жозефины её сокровища унаследовали дети, Гортензия и Евгений, к тому времени – прославленный генерал, бывший вице-король Италии, зять короля Баварии.
Пасынок Наполеона прожил яркую жизнь. В шестнадцать лет гусарский корнет Богарне становится личным адъютантом Наполеона, получает боевое крещение в Италии, отважно сражается в Египте. В двадцать один год он уже полковник и командир лучшего полка французской кавалерии – гвардейских конных егерей. В 1805 году, через год после того, как Наполеон был провозглашен императором, Его Императорское Высочество Принца Франции Евгения Богарне назначают вице-королём Италии.
Одно время Наполеон собирался сделать пасынка своим наследником. Для этого нужно было найти ему достойную супругу. Выбор императора пал на принцессу Августу Амалию, дочь Баварского курфюрста (кстати, именно для неё был заказан первый браслет с часами). Перед свадьбой всемогущий в то время император сделал курфюрста королём и заметно увеличил территорию Баварии. В выборе невесты Наполеон не ошибся: молодые люди сразу полюбили друг друга. Это был на редкость счастливый брак.
Но в 1813 году, после поражения Великой армии в России, Бавария примыкает к противникам Наполеона. Тесть предлагает Евгению отречься от французского императора. Награда за измену – корона Италии. Но принц Евгений не из тех, кто способен изменить присяге: «Я ни на минуту не отойду от линии чести и долга. Хочу оставить моим детям незапятнанную память».
Уже после падения Империи Наполеон писал Жозефине: «Многих жалких людей осыпал я милостями. Все меня предали, кроме Евгения. Он достоин и Тебя, и меня»