Да и мальчишеская радость, которую доставляла ему семейная жизнь, сейчас, через двести лет, когда обо всех участниках описываемых событий известно если не всё, то очень многое, вызывает и сочувствие, и недоумение. Что ему в этой пусть и молоденькой, пусть и аппетитной, но невыносимо заурядной бюргерше, хотя и королевского происхождения? Пройдёт совсем немного времени, и она предаст его. Именно это предательство, такое неожиданное, мне кажется, вызовет несвойственные ему уныние и апатию, которые приведут к поражению при Ватерлоо. Он и сам в конце жизни скажет о своей женитьбе: «Это была пропасть, которую мне прикрыли цветами».
В последний раз Наполеон видел Марию Луизу и сына в январе 1814 года, когда отправлялся к своей армии, вынужденной воевать уже на французской земле. Расставание было бурным. Мария Луиза, в отличие от Жозефины, письма писать любила и умела. Она писала мужу едва ли не каждый день. Тема была одна: люблю, тоскую, мечтаю снова быть вместе.
После его поражения отец вынудил её вместе с трёхлетним сыном вернуться в Вену 21 мая 1814 года Мария Луиза въехала в Шёнбрунн. Её приветствовала огромная толпа. «Да здравствует Мария Луиза! Да здравствует Австрия! Долой проклятого корсиканца!» Она понимала, что её насильственное водворение в родительский замок означает только одно: победа коалиции над Наполеоном окончательна, возврата к недавнему прошлому нет. В эти первые дни на родине ей казалось, что счастье её потеряно навсегда. Это ведь те, кто её встречал, думали, что она прожила четыре года с «корсиканским чудовищем» как несчастная пленница. Она-то знала: это были счастливые годы.
Тем не менее совсем скоро начала предавать ещё недавно любимого мужа. Сначала в малом. Но ведь известно: стоит только начать.
А начала она с того, что согласилась поменять императорский герб на своей карете на собственный, герцогский. А вскоре стала появляться в свете, танцевать на балах. Это шокировало не только прибывшую с ней французскую свиту, состоявшую из убеждённых бонапартистов, но и тех австрийцев, которые, вовсе не будучи поклонниками Бонапарта, имели твёрдые представления о нравственных нормах. Её осуждали, но высказаться открыто не осмеливались. Решилась Мария Каролина (сестра покойной Марии-Антуанетты): «Дорогая, замуж выходят один раз в жизни. И на твоем месте я привязала бы к окну простыни и убежала…»
Нельзя не отдать должное старой королеве обеих Сицилий. Она терпеть не могла Наполеона, хотя и знала, что к жуткой гибели её любимой сестры он не причастен. Достаточно было того, что ей с мужем (Фердинандом IV) дважды приходилось бежать из Неаполя от войск ужасного корсиканца, что он посадил на их законный трон этого выскочку Мюрата и свою интриганку сестру (по странному совпадению её тёзку) Каролину. Но у лишённой трона королевы, дочери великой Марии Терезии, были твёрдые понятия о долге и супружеской верности.
А вот Меттерних был убеждён и убедил своего государя, что Мария Луиза должна остаться в Австрии под опекой отца. Он доказал, что, если короля Рима будет воспитывать на Эльбе Бонапарт, мальчик в недалёком будущем станет претендовать на французский престол. А ведь его при самой деятельной поддержке австрийских властей уже вернули себе Бурбоны… Значит, сын Наполеона сможет стать серьёзной угрозой будущему миру. Император Франц согласился. Беспокоило одно: слишком уж близко Эльба от европейских портов.
Но на том, чтобы предоставить в распоряжение бывшего французского императора Эльбу, а не ссылать его на отдалённые острова, настоял Александр Павлович. Противиться ему не посмели. И это казалось Наполеону и Марии Луизе гарантией того, что разлучить их никто не посмеет. В письмах они называли Эльбу своим «обетованным островом», долгожданной тихой гаванью в награду за беспокойную жизнь.
Эти письма чрезвычайно беспокоили врагов Наполеона. В конце концов их стали перехватывать. Одновременно делали всё возможное, чтобы Мария Луиза изменила мнение о муже. Ей подробно, притом в самых ярких красках, живописали ужасы войны и то зло, которое Наполеон причинил Австрии. Меттерних своё дело знал, но изменить отношение Марии Луизы к ненавистному корсиканцу методами убеждения не удавалось. Что ж, это раздражало, но не пугало: Меттерних понимал, к желанной цели далеко не всегда ведут прямые пути.
Мария Луиза тоже не отказалась от своих планов. Заявив, что ей необходимо поправить здоровье, она отправилась на отдых в Нормандию. На самом деле задумала оттуда поехать в герцогство Пармское, которое русский самодержец щедро пообещал ей в качестве компенсации за потерянный титул императрицы. А от Пармы до Эльбы несравнимо ближе, чем от Вены. Австрийский двор, даже не подозревая о её планах, не одобрял этой поездки, опасаясь недовольства Бурбонов (им вряд ли понравится, что бывшая императрица вновь появится на территории Франции), поэтому было решено, что герцогиня будет путешествовать инкогнито. И 29 июня она под именем графини де Колорно покинула Шёнбрунн, оставив сына на попечение родственников.
Сопровождать и оберегать герцогиню во время путешествия император Франц поручил барону Адаму Альберту фон Нейппергу. Он и был тайным оружием Меттерниха, как оказалось, куда более эффективным, чем любые уговоры.
Барон Клод Франсуа де Меневаль так описывает Нейпперга в своей книге «Наполеон. Годы величия»: «Это был человек немногим более сорока лет, среднего роста, привлекательной наружности. Гусарский мундир, который он обычно носил, в сочетании со светлыми вьющимися волосами придавал ему моложавый вид. Широкая чёрная повязка, скрывавшая пустую глазницу, нисколько его не портила. И единственный глаз смотрел с живостью и необыкновенной проницательностью. Хорошие манеры, учтивость, вкрадчивый голос и разнообразные таланты располагали к нему людей…»
По словам Меневаля, «задача генерала Нейпперга состояла в том, чтобы заставить Марию Луизу забыть Францию и, соответственно, Наполеона». Надо отдать должное Меттерниху, он умел выбирать исполнителей своих интриг. Барон Нейпперг блестяще справился с поручением, и есть все основания полагать, что он своими донжуанскими успехами изменил ход истории (состояние духа Наполеона, по общему признанию, стало одной из главных причин его поражения при Ватерлоо).
В начале октября Мария Луиза и её любовник вернулись в Вену. Поселились в Шёнбрунне. Своих отношений не скрывали. Это должно бы было шокировать и её отца, и родственников, и придворных. Так бы и случилось при других обстоятельствах. Но теперь все были в восторге: раз она влюблена в Нейпперга, значит, исполнила долг австрийской принцессы и открыто признала, что с Наполеоном её ничего не связывает. И вдруг – ужасное известие: Наполеон бежал с Эльбы. Её счастье может рухнуть…
Его письмо приводит в отчаяние: «Стекаясь со всех сторон, за мной следуют толпы народа, один за другим полки в полном составе переходят на мою сторону Отовсюду ко мне направляются делегации крестьян. Когда ты получишь это письмо, я уже буду в Париже… я вступил в Лион, встреченный с необычайным энтузиазмом. Все улицы, набережные и мосты были забиты толпами жителей. Прощай, друг мой, будь весела и приезжай поскорее ко мне с сыном. Надеюсь обнять и поцеловать тебя ещё до конца этого месяца».
Это – прочитано случайно, вообще-то Мария Луиза все письма мужа, даже не распечатав, отдавала отцу. Наполеон такого и вообразить не мог, он считал, что письма перехватывают шпионы Меттерниха, поэтому попросил это письмо вручить Меневалю, чтобы тот нашёл возможность тайно передать его императрице. Меневаль колебался: не передавать – нарушить волю государя, передать – подвергнуть его очередному унижению. Он ведь знал всё: был свидетелем бурного романа Марии Луизы и Нейпперга. Не было тайной и то, что император Франц без согласия дочери не решался на объявление Наполеона вне закона, предложенное Талейраном. Что предпринять, чтобы быстро и без особых усилий получить это согласие?
Выход нашёлся незамысловатый (с учетом того, что ханжество было не последним из достоинств Марии Луизы). Ей принесли документ, подписанный папским нунцием. В нём с сочувствием утверждалось, что брак Наполеона и Жозефины не был расторгнут по всем правилам и потому она, Мария Луиза (о, ужас!), с 1810 года состояла в «незаконном браке».
Целомудренная любовница генерала Нейпперга пришла в ужас. Значит, этот ужасный корсиканец вынудил её, такую наивную, такую чистую, к незаконному сожительству! Значит, их сын – незаконнорождённый?! «Ни за что на свете ноги моей больше не будет в этой ужасной Франции», – заливаясь слезами, повторяла Мария Луиза.
Тут-то её и попросил Меттерних подписать документ, давший право участникам Венского конгресса объявить Наполеона вне закона как врага человечества. Она охотно написала письмо, в котором объявила, что не имеет ничего общего со своим бывшим супругом и не интересуется его судьбой. Письмо было предъявлено Венскому конгрессу, и на следующий день, 13 марта, манифест Талейрана был подписан. За влияние, оказанное им на бывшую императрицу, граф Нейпперг был удостоен титула гофмаршала, что давало ему привилегию путешествовать со своей повелительницей в одной карете (после смерти Наполеона он станет её законным супругом).
Это письмо было предательством куда более страшным, чем интрижка с Нейппергом. Ведь только жена соединяла Наполеона с европейскими династиями и только она могла бы, если бы захотела и сумела, примирить его с ними. Она – не захотела. Более того, едва ли было в Европе много людей, которые так, как она, желали ему поражения, а ещё лучше – смерти. Если он победит, то заставит её вернуться, и счастливая жизнь с Адамом Альбертом закончится навсегда. Этого она допустить не могла…
Так вполне заурядная женщина, по политическим соображениям ставшая женой величайшего человека своего времени, да ещё сумевшая стать не просто женой, но женой любимой, обрекла своего бывшего мужа на положение не только опасное, а практически безнадёжное: против него ополчились практически все монархи Европы. А ведь достаточно ей было уговорить, умолить отца (человек он был слабый, малопривлекательный, но дочь любил вполне искренне) не выступать против зятя, коалиция развалилась бы и неизвестно, чем бы кончилось второе пришествие Наполеона.