Но вернусь к ранней юности будущей матери Наполеона. По общему мнению, она была самой красивой девушкой в Аяччо. Современники вспоминали: «Руки, ноги её были изящны и нежны: это передалось по наследству и Наполеону. Рот, быть может, с несколько серьёзным выражением, но чрезвычайно красиво очерченный, открывал два ряда жемчужных зубов. Когда по губам её пробегала улыбка, она была очаровательна. Несколько выдававшийся подбородок указывал на энергию – совсем как у сына. Роскошные каштановые косы украшали классическую голову, которой тёмные глаза с длинными ресницами и тонким носом придавали аристократическое выражение. Все черты её лица и все формы находились в поразительной гармонии. Неудивительно поэтому, что молодой Карло Бонапарт воспылал к ней сразу любовью».
Конечно, брак Карло и Летиции был слишком ранним, но жили они счастливо. Омрачала счастье потеря пятерых детей… Все они умерли в младенчестве.
Восемь детей, рождённых после того, как их матери исполнилось восемнадцать лет, выросли вполне здоровыми. Самым болезненным был только Наполеон. Скорее всего, именно поэтому и самым любимым. Летиция вспоминала, что до двух лет он был спокойным, тихим ребёнком, никогда не капризничал. Его необузданный темперамент проявился неожиданно. После трёх лет он сделался упрям, настойчив, всегда делал только то, что хотел. Но авторитет матери Наполеон, при всём его упрямстве и независимости, признавал всегда. Образование Летиция получила, как и все корсиканки, мягко говоря, весьма скромное. Она отлично знала свои обязанности хозяйки и матери, да ещё молитвы Деве Марии, покровительству которой поручала всех детей и чье имя носили все её дочери. Ей же, Пречистой Деве Матери, посвятила Летиция и своего Наполеона. Ещё до его рождения. Будто чувствовала: это её дитя будет особенно нуждаться в святом покрове. И – чудо или предвидение? – мальчик родился 15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы…
Ей было тридцать шесть лет, когда она осталась вдовой с восемью детьми. К счастью, Наполеону тогда оставалось выдержать только один экзамен, чтобы начать получать жалованье. Ему было всего шестнадцать лет и пятнадцать дней, когда его произвели в лейтенанты. В таком возрасте не многие становились офицерами. Она гордилась сыном. К тому же, отправившись на место назначения, в маленький бургундский городок Оксонн, он взял с собой младшего брата Луи, облегчив положение матери. Если бы не помощь Наполеона и не поддержка губернатора Марбефа, друга, опекуна, крёстного отца её детей, она бы, наверное, впала в отчаяние, устала бороться.
Потом за дружбу с французским губернатором сторонники Паоли будут упрекать её в предательстве интересов Корсики. Но в этом была бы доля справедливости, если бы сам Паоли не склонялся к тому, чтобы пригласить на остров англичан. Так что речь шла не о полной независимости Корсики, а о том, кого из могучих покровителей предпочесть. Чем больше сближался Паоли с англичанами, тем больше отдалялась от него семья Бонапартов. Когда Наполеон пожаловался, что не может быть на Корсике, чтобы спасти дорогое отечество от нового нашествия англичан, мудрая матушка ответила: «Наполионе[3], Корсика только маленькая скала, маленькая, ничтожная частица земли! Франция же велика, богата и обильна – она объята пламенем! Спасти Францию, сын мой, задача благородная, она заслуживает того, чтобы поставить на карту всю свою жизнь».
Тем временем на острове началось восстание. Наполеон немедленно вернулся домой, попытался во главе республиканских войск выступить против Паоли, которому ещё недавно поклонялся. Но за молодым Бонапартом пошли немногие. А тут ещё младший брат, восемнадцатилетний Люсьен, выступил на заседании тулонского клуба якобинцев, назвав Паоли английским шпионом. Паоли поклялся захватить ненавистную семью Бонапартов: живыми или мёртвыми. Летиция с детьми вынуждена была бежать. Даже собрать вещи, взять с собой хоть что-нибудь в новую, неизвестную жизнь не было времени. Две ночи добирались они до берега, где стояла французская эскадра, которая должна была отвезти беглецов во Францию.
Летиция держалась уверенно. Только она знала, чего стоит ей эта видимая уверенность, но она понимала: нужно поддержать детей – они близки к отчаянию. К тому же надеялась и внушала эту надежду детям, что во Франции её примут как эмигрировавшую патриотку и окажут поддержку. Но никто не позаботился о корсиканской семье, лишившейся всего, что было нажито за долгие годы.
Имущество семьи Буонапарте было разграблено, а земли и виноградники конфискованы. Дом, в котором родился Наполеон, на Via Malerba – теперь Rue Napoléon – был полностью уничтожен разъярёнными паолистами. Тот дом, который теперь называют домом, где появился на свет император французов, восстановлен, вернее, построен заново на старом месте в 1796 году, когда Летиция после изгнания англичан смогла вернуться на Корсику.
А в 1793 году в Марселе семья Бонапартов познала настоящую нищету. Французов изумляло, с каким спокойствием и достоинством переносила лишения эта гордая корсиканская красавица. Вспоминая то время, Наполеон говорил о матери: «У неё голова мужчины на теле женщины!»
Скудного офицерского жалованья Наполеона, единственного дохода семьи, едва хватало, чтобы не умереть с голода.
Став бригадным генералом, главой артиллерии итальянской армии и инспектором береговых батарей, Наполеон вынужден был уехать в Антиб. Туда через некоторое время вызвал мать и сестёр. Поместил их в старинном живописном замке Салле. О марсельской нищете можно было забыть. Потом окружённая роскошью мать императора говорила, что время, прожитое в Салле, было счастливейшим в её жизни. Но вела она себя по-прежнему скромно. В Антибе долго ещё вспоминали, как мадам Бонапарт сама полоскала бельё в протекавшей около замка речке.
Она была привычна к бедности, но детям своим, как любая мать, желала благополучия, в том числе и материального. Поэтому с радостью благословила Жозефа, женившегося на Жюли Клари, девушке из очень богатой семьи. Она надеялась, что второй её сын женится на младшей сестре Жюли, Дезире, тем более что девушка не могла скрыть влюблённости в Наполеона. Злые языки шутили, что для семейства Клари вполне достаточно одного Бонапарта. Может быть, так оно и было, но Наполеон сам скоро потерял интерес к Дезире: он встретил ту, рядом с которой все женщины мира казались ему бесцветными и не стоящими не то что любви, но даже внимания.
Я уже писала, что Летиция недолюбливала Жозефину, писала и о причинах этой неприязни. Стоит только добавить, что сын вопреки корсиканским традициям, не испросив у матери разрешения на брак, жестоко её оскорбил. Она, разумеется, понимала, что вины Жозефины в этом нет. И всё же… Но, получив письмо от невестки, пусть и нежеланной, она написала: «Будьте уверены, что я питаю к вам нежные чувства матери и люблю вас точно так же, как своих собственных детей».
А вот женитьбу Люсьена на Кристине Бойе, дочери хозяина гостиницы, дружно не одобрила вся семья. Только Летиция, пусть и не сразу, не только примирилась с невесткой, но и искренне к ней привязалась: Кристина была скромной, нетребовательной, ласковой; она беззаветно любила своего мужа и почти каждый год рожала ему детей – в общем, была такой, какой и должна быть жена корсиканца.
А то, что Наполеон выбрал «неправильную» жену, она простила. Ведь в остальном он приносил ей только радость, а главное – она могла им гордиться. Он всегда навещал её перед тем, как ехать на войну. Она благословляла его. Когда он отправлялся в Итальянский поход, сделавший его знаменитым, Летиция так напутствовала сына: «Будь осторожен! Не являй больше храбрости, чем нужно для твоей славы!» Когда увенчанный славой сын обосновался в покорённом Милане, он вызвал к себе мать. Перед ней предстал бледный, худой генерал, не знавший ни минуты покоя. Он был так мало похож на её мальчика… «О Наполионе, я счастливейшая мать на земле!» – воскликнула она. Но тут же добавила с тревогой: «Ты губишь себя?» – «Наоборот, – весело засмеялся Наполеон (она знала: он редко, слишком редко так смеётся), – мне кажется, что только так я и живу!» На это она пророчески заметила: «Скажи лучше, что ты будешь жить в памяти потомков, но не теперь!..» Он ответил достойно: «А разве, синьора, это значит умереть?» Они оба навсегда запомнят тот разговор…
Когда Наполеон воевал в Египте, английские газеты то и дело публиковали слухи о его смерти. Каждый раз, когда ей переводили строчки из статей, радостно сообщавших, что наконец-то Англия избавилась от своего злейшего врага, ей казалось, что сердце разорвётся от боли. Но она твёрдо заявляла: «Мой сын не погибнет в Египте такой жалкой смертью, как бы хотелось его заклятым врагам. Я чувствую, что ему суждено нечто большее». Она верила в его гений.
Став императором, Наполеон назначил матери огромное содержание, окружил пышным двором и повелел именовать её Madame Mère (государыней матерью). Если бы она захотела, её влияние на политическую жизнь страны могло бы стать огромным: сын верил редкой проницательности своей мудрой матушки. Но она предпочитала в политику не вмешиваться.
Он доверил ей руководство всей благотворительной деятельностью, но и к этому занятию она интереса не проявила (в отличие от весьма активной матери императора Александра). Более того, говорили, будто Летиция даже забирала себе деньги, которые сын давал ей для раздачи бедным. Когда дети упрекали её в этом, она отвечала с холодной убеждённостью в своей правоте: «Разве не должна я копить? Разве не будет у меня рано или поздно семи или восьми монархов на шее?» Наполеон недаром так доверял её проницательности. Она оказалась права.
В то время, когда перед её сыном стояла на коленях вся Европа, она была единственной в семье, а может быть, и на всем земном шаре, кто не верил в надёжность исключительного, фантастического положения, в котором так неожиданно оказалась её семья. «Лишь бы это продлилось…» – повторяла императрица-мать. И только один из сыновей, тот, что стал источником этого блеска, славы, всеобщего поклонения, чувствовал, что её сомнения не напрасны.