— Есть другие варианты? — Мне неловко, что без спросу влезла в его одежду. — Просто после душа… — Развожу руками, словно от этого Морозову должно стать понятнее.
— Футболка подойдет? — Как обычно, не дожидаясь моего ответа, он уже уходит к большому встроенному зеркальному шкафу. — Держи. Не бойся, не замерзнешь. И она длинная.
Футболка и правда оказалась длинной, по колено. Светлая, но непрозрачная, с какой-то символикой на груди. Видимо, спортивного клуба.
— Не знала, что ты готовить умеешь. Еще в прошлый раз, когда бутерброды готовил и утром меня кормил, удивилась. — Я пью горячий черный чай с чабрецом, аромат заполняет собой всю квартиру. — Вот так посмотришь на тебя, со спины — и вроде нормальный парень.
Он ничего не отвечает, что-то высматривает в огромном холодильнике. И через мгновение оборачивается ко мне. С той самой огромной недопитой бутылкой шампанского. Кажется, годы прошли с тех пор, как он днем ее откупоривал.
— О, нет! Я пас! И так с ног валюсь. — Машу на Морозова руками, словно он уже заставляет меня пить. — Мне только чай.
— После еды. По бокальчику. Сейчас и правда не надо. Спаивать не буду, не переживай. И да, я духовкой и сковородкой пользоваться умею. А ты?
— Что я? Готовить не умею. От слова «совсем». Не мое это.
— А что твое?
Он задает неожиданный вопрос, и я, расслабленная после ванны и в ожидании вкусной еды, теряюсь. С ним каждый раз так: стоит хоть на минуту потерять бдительность — и сразу попадаешь в силки.
— Я учиться люблю. Знаю, как звучит для таких, как ты. Но я — классический ботан, кайф ловлю от учебников, не готовлю шпоры, не списываю, не прогуливаю. Вот и все мое увлечение. Из балетной школы ушла, проучившись там восемь лет, но в музыкалку так и не пошла, хотя с детства мечтала.
— А коньки?
— Просто детство. Папа хорошо на коньках катается. Он мог стать профессиональным фигуристом, но тяга к живописи победила.
Передо мной уже стоит большая тарелка с красной рыбой и овощами, политыми каким-то белым соусом. Запах такой, что слюну сглатываю.
— Я не знал этого о тебе.
Бугай садится рядом, со своей тарелкой, и у меня возникает полное ощущение нереальности происходящего. Я в квартире Морозова, где обещала себе никогда больше не появляться, сижу в его майке, ем приготовленную им еду и отвечаю на его вопросы. Это полчаса толчеи в метро так все изменили? Я даже не сразу вспомнила, как он меня обманул сегодня. И что отказывалась с ним вообще разговаривать.
— Откуда хоккей? Я только про бокс знаю. — Морозов удивленно приподнимает бровь, но молчит. — Ты же поговорить хотел, Саш. Ну так говори.
Он встает со стула, подходит ко мне ближе и присаживается рядом на корточки, так, что между нами практически нет расстояния. Его руки уже лежат на моих бедрах.
— Я хочу, чтобы ты перестала видеть во мне врага, Вика. Ты мне совсем не чужой человек, понимаешь? И я всегда буду в твоей жизни. Что бы ни произошло.
Он не двигается, только чувствую, как большими пальцами поглаживает кожу. Ощущения такие, будто и нет на мне сейчас его футболки.
— Что бы ни произошло? Уверен?
— Уверен.
Глава 23
— Так уверен, что даже не спросишь, хочу ли я этого? Тебе все равно, что я скажу, верно?
Чувствую себя, как в тисках, пространство словно сжалось вокруг меня, уменьшилось до лица Морозова, который смотрит на меня как удав на кролика. Наверное, в моем взгляде изменилось что-то, потому как он неожиданно резко отпрянул, встал и отошел к окну. А я, сама того не желая, слишком громко выдохнула.
— Тебя так воротит от меня? — спрашивает он таким тоном, словно самому стыдно, что произнес такую чушь. — Нет, конечно, — тут же сам себе отвечает. — Я бы сразу понял. Но ты всегда отталкиваешь.
— Да потому что ты давишь. И врешь постоянно, — я вспыхиваю на ровном месте, а ведь еще несколько минут назад готова была заснуть прямо за столом. — Просто не надо за меня ничего решать!
— А я не решаю за тебя. — Он сокрушенно покачал головой, — Я за себя решаю. Поэтому и сказал, что буду рядом.
Откуда-то с подоконника раздается трель мобильного. Понятно, что это Морозову звонят, мой телефон теперь только в ремонт, разбираться, что произошло. Не думаю только, что быстро сделают: на носу Новый год.
Бугай несколько секунд рассматривает экран, прежде чем ответить.
— Да? — Лицо Морозова даже побледнело слегка, когда услышал ответ. — Неожиданно… Да, она здесь, со мной. Не знаю почему…
Понятно, кто звонит. Мама. Контролировать любит не меньше бугая. Интересно, как она меня нашла и что сейчас выговаривает парню? Разговаривать с ней не хочется, да и не мне позвонили. Морозов молчит в трубку, но, судя по зло сощуренным глазам, еле себя сдерживает. Да, Саша, это моя мама. Она может быть… разной. И никогда не знаешь, где и куда ее понесет.
— Договорились, — бугай наконец прерывает собеседника. — Конечно, можете.
Он быстрым шагом возвращается ко мне и передает трубку.
— Это твой отец. Спроси у него, почему он решил, что ты именно у меня?!
Папа? Действительно, как? И почему? Надо было его предупредить, что ночую сегодня не дома.
— Привет! — быстро говорю в трубку и стараюсь уже найти в сумке свой собственный аппарат. Что-то случилось?
— Ты на звонки и на сообщения не отзывалась. Поэтому и стал искать.
— А почему… — Бугай фактически в затылок дышит, явно каждое слово ловит.
— Так ты никого толком не знаешь здесь, а этот парень вечно рядом ошивается. Вот и все. У тебя все н-нормально?
В его вопросе я слышу другое: «Да как тебя угораздило оказаться на ночь глядя в чужой квартире, да еще со своим сводным братом?!» Думаю, он рассержен. Ладно, когда он заикается, это верный знак того, что дело плохо. Он очень зол.
— Хорошо, пап! На коньках катались, потом давка в метро, пробки на дорогах. Саша предложил у него переночевать. — «И не первый раз», — мысленно добавляю, но уже про себя, конечно. — Завтра утром отвезет меня домой. У меня с телефоном беда какая-то, чинить надо.
— Дай обратно парню его телефон. — Папа больше не расспрашивает меня, и это тоже плохой знак. Он очень редко ругается, это мама всегда вспыхивала как спичка. И от этого его ругани я всегда в детстве больше боялась, чем маминой.
— Держи! — Передаю мобильный в руки Морозова и стою рядом в надежде услышать хоть что-то. Ведь меня же дело касается.
Но бугай отворачивается, более того, уходит вглубь комнаты и слушает, слушает, похоже, очень длинный монолог отца. А я даже лица Морозова не вижу.
На тарелке уже почти остыл явно очень вкусный стейк из семги с овощами. Но аппетита нет, есть любопытство. Но либо я ничего не понимаю в бугае, либо он мне ничего не расскажет. Не рассказал.
— Не для твоих ушей, — бросает Морозов, возвращаясь обратно за стол. — Ты есть будешь?
А сам доканчивает уже рыбу. Вот у кого еда всегда по расписанию.
— Твой номер папа от моей мамы узнал, верно?
Он молча кивает, потому что говорить довольно сложно с набитым ртом. Поражаюсь Морозову. Мне никогда не было стыдно за папу, он ладил с моими одноклассниками лучше, чем я с ними. Но почему-то кажется, что с этим парнем он мог перейти границу. Вот только правду я вряд ли узнаю.
— А ты чего не ешь? Вик, не понравилось?
— Понравилось. — Копаюсь вилкой в стейке. — Просто аппетита нет.
— Сейчас появится, — уверенно произносит он и тянется, да-да, к той самой бутылке. Я уже и забыла про нее. — И тебе надо нервы успокоить. А то мерещится всякое.
— Что, например?
Завороженно наблюдаю, как Морозов наливает в бокал шампанское. Я думала, оно уже давно выветрилось, но нет, пузырьки оккупировали стенки бокала и пока не торопятся взлетать вверх.
— Держи! Пей! — Сам делает несколько быстрых больших глотков, словно воду пьет, и тут же отстраняет от себя бокал. — Ну как, подобрела?
В голове тут же зашумело от выпитого спиртного. Еще чуть-чуть — и провалюсь в сон прямо здесь, перед бугаем.
— Я спать уже хочу, — честно отвечаю. — С ног валюсь. А есть не буду. На утро оставлю.
— Утром я тебе другое приготовлю. Вика, хватит все время обороняться.
— Я не могу до конца понять тебя. — Шампанское ударило в голову, и мне почему-то захотелось, чтобы он узнал правду, захотелось увидеть этот момент. — Ты мне нравишься. Давно понравился. Когда девчонке с эпилепсией помог, а потом поехал с ней в больницу.
Вижу, как у бугая вытягивается от удивления лицо. Утром наверняка пожалею о своей откровенности.
— Я была там, в сквере и все видела. И решила, что ты нормальный. Но ошиблась. А потом… каждый раз, когда я думаю, что в тебе есть столько хорошего, ты устраиваешь какой-то треш. Я… я боюсь радоваться, когда мы ладим. Потому что знаю, что это ненадолго. Я не понимаю до конца, чего тебе от меня надо, но я точно не буду жить как на вулкане. Ты хотел поговорить? Вот мой ответ тебе. Если не на все, так на многое. Да, и отирающаяся у порога Дятлова или любая другая Дятлова тоже никакой веры не добавляет. Вот так вот, Саша. Я спать. Спокойной ночи!
Глава 24
Он сидит с обескураженным видом. Растерянный бугай — то еще зрелище. Но его реакция — его проблемы. Сам напросился. А мне и правда пора. Поспешно встаю из-за стола, слишком резко, шум в голове, меня ведет немного. Приходится ухватиться за плечо Морозова, чтобы не упасть.
— Понравился, значит? И сейчас нравлюсь.
Он мгновенно пришел в себя, снова такой же наглый и самодовольный тип, как прежде. Оперся рукой на спинку моего стула и не дает пройти.
— Конкретно сейчас я хочу дать тебе по морде. И пойти спать. Пропусти.
Если не отпустит, точно врежу. Куда дотянусь.
— Руки любишь распускать? Ну давай…
Он встает напротив меня, между нами почти нет никакого пространства. У меня перед глазами возникает сцена в ванной, в этой самой квартире. Недели полторы назад. Когда примерно так же стоял рядом и нагло разглядывал. Тогда на мне было еще меньше одежды. Зато желание врезать ему с тех пор только возросло.