— Нет, конечно, нет. Просто несложно догадаться. В твоем возрасте мало о чем еще ругаются с предками. Ну, там, деньги, может, или жилплощадь отдельная, — нудно перечисляет Руслан. — Но сейчас я реально попал пальцем в небо. Не рассказывай, если не хочешь.
— Да мне нечего рассказывать. И это не то, что ты подумал. То есть да, из-за парня с папой чуть не поругались, но это не то чтобы… Точнее, совсем нет. Он мой сводный брат, и мы общаемся.
— А папа против. Но ты будешь на своем настаивать, верно?
— Верно, — соглашаюсь я. — Всегда так делаю. А ты?
Он неопределенно пожимает плечами и заводит разговор о своих проблемах с бывшей женой. Оказывается, парень был женат, совсем недавно развелся.
Мы просидели с ним на кухне полтора часа. У Руслана какой-то уникальный дар разговорить человека, например малознакомого интроверта, который не любит откровенничать.
Наверное, и дальше бы сидели, обсуждая разные вещи — от погоды на завтра до того, почему он не стал получать высшее образование, но позвонил папа, сказал, что закончил дела раньше, чем ожидал, и через полтора часа будет дома.
— Извини. Я совсем чувство времени потерял. Давно так душевно ни с кем не разговаривал. Надо будет как-нибудь повторить. Если ты не против.
— Да не против, конечно, — уверяю его. — Будет время — заходи… Слушай, ты прости за настойчивость, но этот уголовник Витек тебе точно ничего не сделал? Он ведь ко мне домой рвался, а тут ты…
— Ничего он мне не сделал, — немного застенчиво улыбается Руслан. — Все хорошо.
Едва за соседом закрылась дверь, замигал мой безмолвный мобильный. Морозов. Обещал же только завтра объявиться. А чего сейчас звонит?
Глава 27
Я даже не услышала его сразу: шум, смех и громкие возгласы вырвались из телефона, оглушая на несколько секунд.
Что происходит-то? Бугай случайно нажал вызов? Может, у него мобильный стрельнули?
— Ви-ика-а-а!!! — Не стрельнули, точно. Это голос Морозова. Но голос явно нетрезв. С чего он надрался? Вроде как спортсмен. — Ви-ика-а!!! Ви-ик!
— Что?
— Приве-ет! — Мне кажется, я вижу пьяную улыбку на его лице. Шум и чей-то смех вперемешку с музыкой не утихают, но у под завязку набравшегося бугая очень зычный голос. Настолько, что даже трубку от уха отвожу.
— Виделись уже. — Честно говоря, хочу нажать на отбой. Нутром чувствую: упившийся Морозов намного хуже трезвого.
— Мы не просто виделись. Мы спа-али вместе… Вик?
— Саш, проспись. И не звони мне. Сегодня точно.
Он молчит и обиженно сопит в трубку. Потом возражает:
— Ну как это не звони? Я завтра приеду. Утром. Елку поедем. Выбирать. У тебя нет. Елки.
Чего? Какая елка?
— Новый год скоро. Вика.
Он замолчал, я слышу его дыхание, тяжелое и какое-то несчастное, что ли.
— Скоро. А ты где?
Я быстро пожалела о своем вопросе, а он не успел ответить. В наш разговор врывается знакомый голос:
— Морозов, ну где ты? Мы с Марго ждем!
У Гали Изосимовой красивый мелодичный голос. Такой, что один раз услышишь и уже не забудешь.
— Не заставляй девушек ждать, Морозов. Хорошего вечера. — Нажимаю на отбой, хотя пьяный еще что-то бубнит. Настроение на ноле.
Папа вернулся ближе к полуночи. Уставший, но довольный. Быстро поел, скорее даже проглотил поздний ужин и улегся спать. Потому что утром ему снова надо было ехать к заказчику.
— Вик, там осталось совсем чуть-чуть, плюс хозяйка уже на голову села с хотелками для дочки в комнату… но это еще деньги, — оправдывался он, уже зевая. — Они нам не лишние.
Он заснул минут за пять, наверное, даже быстрее. А у меня сна ни в одном глазу. Бугай больше не объявлялся. То есть пришло от него четыре пустых сообщения. Чего хотел — непонятно. Не Дятлова, так Изосимова, не Изосимова, так появится Юля-Катя-Света-Маша… И успевает ведь! От бессилия мну подушку руками, никак не могу найти удобное положение, чтобы уснуть. Продавленный диван тоже не способствует приходу сна. Опять пустое СМС. Да сколько можно?! Отключаю телефон на ночь. Утром разберусь. Я почему-то уверена, что бугай объявится как ни в чем не бывало. Еще и шуточки свои дебильные отпускать будет.
Заснула только под утро, часов в пять, не раньше, поэтому, как уходил папа, не слышала. Лишь, проснувшись в начале десятого, обнаружила его записку на комоде. И деньги. Довольно много денег. Почти столько, сколько я в супермаркете получала последние полгода. По крайней мере, не обманул его шеф дяди Володи. Интересно, этой суммы хватит на то, чтобы наконец поставить решетку на окно в кухне? Голова тяжелая от недосыпа, так что впереди контрастный душ и растяжка.
До Нового года всего два дня осталось, а ощущения, что вот-вот наступит самый любимый с детства праздник, нет и в помине. Я даже не представляю, где мы его с папой будем отмечать. Как-то не до этого совсем было. Наверняка поедем к дяде, его семья не просто наши единственные родственники в Москве — по сути, мы больше никого здесь и не знаем. Морозов не в счет. Этот бабник в каком-нибудь клубе с девками упьется.
Совершенно не хочу включать телефон, без него как-то спокойнее. В планах на сегодня — составить вопросы куратору, еще раз пробежаться по новым дисциплинам…
Дзынь, дзынь… Я даже не поняла сначала, откуда идет звук. Явно изнутри квартиры.
Телефон. Домашний. Старый допотопный аппарат я видела около дивана, там и оставила еще после самой первой здесь уборки. А теперь он звонит.
— Я уж решил, тебя дома нет. — Веселый и наглый, но очень трезвый голос врывается в тишину квартиры. — Мобилку почини. Или давай я тебе новую куплю.
— Саш, тебе чего? — Я даже не особо удивляюсь, что он знает домашний номер этой квартиры. — Тебя уже отпустили?
— В смысле отпустили?
— Прекрасные девы, с которыми ты пил вчера до ус… приятно проводил время.
— Значит, я тебе точно звонил, — после небольшой паузы произносит Морозов. — Видел исходящий, и даже вроде как разговор должен был быть… Вик?
— А?
— Зачем я тебе звонил?
Будь он рядом, дала бы чем-нибудь тяжелым по голове — может, вспомнил бы.
— Ты не сказал. А сейчас зачем?
— Ты ведь дома. Выгляни в окно. — Выглядываю: белое покрывало снега, черный танк Морозова, сам Морозов и елка рядом. Живая, высотой почти с бугая. — Нравится?
— Нравится, — медленно говорю я, пытаясь справиться с потрясением. — Морозов, ты обалдел? Я думала, это был пьяный бред…
— А-а-а! Значит, я тебе вчера говорил? — Довольный, как ребенок.
— Обещал, что поедем вместе выбирать.
— Этого не помню, — заявляет Морозов. — Ну, я понес. Открывай дверь!
Куда понес?! Да она в дверь не пройдет, а если и пройдет, куда ее тут ставить? Шкаф хоть и выбросили, хлам разобрали, но все равно комната-то маленькая.
В домофон не звонил, зато сразу стал ломиться в дверь.
— Вик!
В квартиру врывается запах Нового года. Запах детства. Елка и правда огромная. Пока в сетке, ветки очень аккуратно сложены, явно не с обычного елочного базара Морозов ее притащил.
— Так… отойди в сторону, еще дальше… — Он проходит мимо меня, на полу остается тонкий шлейф из опавших иголок. Привыкай, Вика. Сама впустила Морозова в огород! — Вот сюда, нормально?
— Ненормально. Все ненормально. Я не просила елки. Тем более живой. — Спокойно, Вика, он не со зла. — Саш, я против того, чтобы рубили живые елки ради того, чтобы потом через неделю выкинуть.
— Ты че, еще и «зеленая»? — Морозов непонимающе смотрит на меня, а потом выдает: — Ну ты как в танке, Вик! Это ж все управляемый процесс: на место вырубленных елок сажают новые. Экосистема планеты не пострадает. У тебя газеты есть? Постелить бы…
Газет не оказалось, зато на антресоли завалялся старый рулон обоев. Помню, как решила его не выбрасывать. Видимо, чувствовала, что пригодится.
— Вот так… держи… еще… Сейчас встанет как надо…
Морозов уже минут десять как пытается вставить ствол дерева в подставку для елки.
Пальцы уже все исколоты, на локтях есть несколько царапин, на футболке, шортах, даже в волосах иголки. Про пол я молчу. Хвойный запах заполнил собой всю квартиру. Мне кажется, что в комнате исчезло все, кроме этой елки и Морозова.
— Ну вот, другое дело. А папа твой где, кстати?
Вот папа обрадуется, когда вернется! Особенно узнав, кто елку притарабанил.
— У него дела.
Рассказывать про папину внезапную работу накануне Нового года совершенно не хочется. Особенно Морозову. Наверняка все доложит маме.
— Ну, раз дела, значит, давай сами елку наряжать. Только сетку сначала снимем.
Ветки распрямляются довольно быстро. Я и правда не фанат живых деревьев на Новый год, хотя в детстве их очень любила. Эту елку будет особенно жаль выбрасывать.
— Как притащил елку, так же и выбрасывать будешь. Понял?
— Понял. Игрушки новогодние тащи.
— Какие игрушки? Морозов! Я сюда только переехала! Мне не до игрушек было! Это ты все играешь, наиграться не можешь.
Он смотрит на меня пристально, чуть сощурив глаза. Злится и, похоже, вот-вот перестанет изображать хорошего парня.
— У меня уже спортивный интерес, Вика. Ты когда-нибудь и чем-нибудь бываешь довольной? Ты радоваться просто умеешь?
— Я не просила тебя приезжать. И привозить елку. И напиваться. И звонить мне ночью. И с девк… проехали. Забей.
Ухожу на кухню за веником: весь пол в комнате усыпан иголками. К тому же просто не хочу видеть злобного Морозова.
— Ревнуешь? — раздается прямо под ухом. — Зря. Я свободен. Честно.
— Ты всегда свободен, Саш. И дурой будет та, которая посчитает, что это не так. И нет, я не ревную.
— Правда?
— Правда.
Он недоверчиво хмыкает, забирает из рук совок с веником и уходит из кухни. Не хочу идти за ним. Перед глазами фотки пьяного бугая в обнимку с Изосимовой и еще какими-то девками в «Инсте». И это только то, что я видела до трех ночи. Хорошо они повеселились. Даже странно, что Морозов совсем не помятый.