— Договорились… Белую и синюю мишуру берем. Но можешь выкинуть вон те шары. Гномов оставь.
— Окей…
Морозов еще раз оглядывает изрядно «похудевшую» тележку, но вроде доволен.
— Уверена, что этого достаточно?
— Не знаю, — признаюсь честно. — Елка большая, я такую ни разу не наряжала.
— Тогда вон тот ряд пошли шерстить.
Я уже примерно понимаю, что выберет бугай, а он знает, от чего я буду закатывать глаза под потолок. Управились за три минуты — тележка пополнилась пластиковыми полупрозрачными снежинками (выбор Морозова) и простыми, но очень стильными игрушками в виде свечек (я настояла).
— Теперь?..
— Все!
— Я бы выпил ради такого дела, но за рулем. И тебе не нравится, когда я бухой. Но можем ведь, когда хотим!
Я не тороплюсь с ним соглашаться, потому что впереди замаячила касса. И вот этот бой может и правда стать последним.
— Вик, я плачу. Просто прими это, как снег зимой. — Морозов совершенно верно истолковал мой взгляд. — Ты никогда не будешь ни за что платить, пока я рядом. Исчезнуть ты меня не заставишь. Если только сам уйду. Все ясно?
На нас оборачиваются, я ловлю заинтересованные женские взгляды, которые, быстро просканировав меня, останавливаются на Морозове. Он решил, похоже, собрать аудиторию: речь свою толкал в самом центре «сцены» рядом с кассами, где и так все снуют. Такое ощущение, что его слышали по меньшей мере человек десять — пятнадцать.
Я не сразу отвечаю, хотя напряженное лицо бугая выдает нетерпение, он точно ждет моих слов.
— Ладно, — произношу я и вижу безмерное удивление в глазах Морозова. Да я и сама в шоке от своего ответа. Просто не хотелось портить эту поездку. — Но однажды я верну тебе эти деньги. Я их занимаю.
— Смотри на процентах не разорись! — хохотнул довольный парень. — С сыном банкира сделку заключаешь. Это почти как с дьяволом. Только хуже.
— Не разорюсь, за себя побеспокойся лучше.
Морозов сам вытаскивает на прилавок все наши находки, еще раз придирчиво рассматривает каждую коробку и только после этого отдает их кассирше. Я точно запомнила сумму, которую Саша потратил, и обязательно верну ему эти деньги. Не сейчас, но со временем. А пока пусть считает, что все идет так, как хочет он.
За подарками, видимо, завтра ехать придется. Сегодня мой внутренний лимит на магазины исчерпан. Так что пакеты сгружены на заднее сиденье, и Морозов везет нас обратно, а я запоздало начинаю думать, как все же объяснить папе появление в нашем доме не только елки, но и всего ее дорогостоящего «снаряжения». Он точно рад не будет.
— О чем задумалась? — Сводный братец вытаскивает меня из мыслей об отце. — Сейчас сразу наряжать будем.
— Ага! И очень быстро, — легко соглашаюсь, потому что вижу пропущенный звонок от папы час назад, а следом за ним — сообщение. Он вернется сегодня раньше домой, намного раньше, примерно в пять вечера. У нас с Морозовым есть несколько часов. Успеем.
Быстро набираю отцу и слышу металлический голос, что «абонент недоступен». Может, в метро? Хотя вряд ли, рано еще. Скорее всего, телефон разрядился, а он и не заметил.
Посматриваю на довольного Морозова и вспоминаю, как утром вообще не хотела его видеть. А сейчас еду в его машине, с купленными на его деньги игрушками, чтобы украсить елку, которую он принес. Как такое вообще возможно?!
Уже дома внимательно оглядываю дерево: без стремянки елку точно бы не украсила, она даже для меня очень высокая. Но вместо стремянки у меня сегодня бугай. И надо поторапливаться: совсем не хочу, чтобы папа застал Сашу здесь. Я не готова сейчас обсуждать Морозова и тот факт, что он постоянно рядом со мной. Ни с кем, даже с папой.
— Вика! Ты спишь? — Умеет бугай заставить думать о себе плохо: чуть игрушку не выронила от его возгласа. — Подай еще вот эту.
Елку наряжаем довольно быстро, практически не спорим, лишь перебрасываемся короткими отрывистыми фразами. Все быстро и четко. Без ругани. Точно так же, как и в торговом центре.
— Сегодня даже не поругались, если утро не считать, — Морозов озвучивает мои мысли, которые крутятся в голове и никак не хотят успокаиваться. — Круто, да?
Он осматривает елку, обходит ее уже в третий раз. Чуть поправил гирлянду, перевесил пару шаров, чтобы мы их случайно не задели, когда будем подходить к окну. Включил гирлянду.
— Отлично! — деловито произносит Морозов, а я наглядеться не могу: какая же она красивая. А пахнет как! — Может, еще мандарины повесить? Ну это так традиция, на любителя.
— Мне нравится. Спасибо, Саш. А у тебя елка какая дома?
— А я разве говорил, что у меня есть?
— В смысле?
— Не люблю. Сам никогда не ставил, только когда отец просил. Но я давно уже живу один.
— Но почему тогда?.. Я не понимаю.
— Знаю, что ты любишь. Вот и всё.
Глава 30
Ей неловко. Она смущена. Вид растерянной Виктории Туевой, пожалуй, стоит убитого на корню дня. Хотя выбирать игрушки оказалось довольно забавным делом. Как и ожидал, она отбраковала почти все самое дорогое и пестрое. Суровая девочка.
С елкой, правда, чуть не налажал, но вроде обошлось. Надо было самому додуматься, что она может и не любить живые елки. Странная во всем. Ни на кого не похожа. Да, Ольга Николаевна, хреново вы знаете свою дочь, если даже не помните, что на праздник из года в год дома у себя украшали.
— Спасибо, Саш. Не ожидала от тебя.
А как я не ожидал! Но тебе это знать совсем не обязательно. И так вчера чуть не спалился с этим звонком.
— Обращайся, когда нужен буду.
Она стоит рядом, мнется, еще сказать что-то хочет, но колеблется. Потом, явно приняв какое-то решение, вдруг расслабляется.
— У тебя, наверное, дела? Полдня здесь провел. Но ведь Новый год скоро…
Понял, понял. На сегодня и правда хватит. Она посматривает на часы. Ждет кого-то? Отца? Или еще кого? Да вроде больше пока здесь никого не знает. Ну разве что Бухтиярова, так он или сорвался уже в Италию, или вот-вот улетит. Сосед не в счет. А больше некому. Необщительная у меня девочка.
— Я завтра заеду, Вик. Подарки поедем покупать. — Она не спорит, что уже огромный прогресс, но расслабляться еще рано. Совсем. — А про Новый год ты подумай. С кем его встретишь…
— Это и пугает.
Лицо снова строгое, сосредоточенное, покопаться бы у нее в голове, понять, что она думает… Надо же было так вляпаться! Придурок! Не ищешь ты легких путей.
Уже в машине, выезжая из ее двора, заметил Туева-старшего. Ну конечно, отца, значит, ждала. Я его даже не сразу распознал, изменился мужик за эти пару дней, ожил будто. Походка резвая такая, взгляд сосредоточенный. Но вообще тип мутный, непонятно даже, чем Ольгу столько лет при себе удерживал. Отец так и не рассказал толком ничего о нем. Я еле вырвал из него признание, что Ольга сразу после института ушла от него к этому художнику несостоявшемуся. А почему так — непонятно.
Уже давно стемнело, но, пока все дела не переделаю, день не закончится. Пятый час, а я у Элеоноры должен быть уже через сорок минут. Она две эсэмэски уже настрочила, пока я хороводы вокруг елки водил. Не успею к началу — пробки, мать их, затрахали выше крыши. И кто совещания проводит за пару дней до Нового года? Половина филиала уже в отпуске под пальмами сидит!
Я бы сейчас тоже на океан махнул, хрен с ними, с лыжами. Холод собачий, как будто не Москва, а Магадан. Только в тачке и можно передвигаться, то есть гудеть и материться в пробке.
На экране снова пропущенный от Изосимовой. Галка, Галка, а казалась не дурой совсем. Ладно, с ней потом. А вот на этот звонок лучше ответить.
— Добрый день, Ольга Николаевна. Как самочувствие?
Дежурный вопрос, скорее уже привычка, но я все равно задаю его, хотя, по словам отца, мачеха за последние дни заметно окрепла, настолько, что уже запросила отчеты по работе ее департамента. Хорошо, папе сначала сказали.
— Спасибо, Саша. Все хорошо. После Нового года, скорее всего, к вам приедем. Как дела? Нора сказала, у вас сегодня совещание. Ты на нем будешь?
— Как раз на него еду. А в чем дело?
— Да ни в чем… просто узнать. Хотела посмотреть последнюю отчетность, так твой папа…
— Ольга Николаевна, вам рано в дела впрягаться. Если вообще надо, — я пытаюсь успокоить немного мачеху. У нее такой же тембр голоса, что и у дочери. У меня полное ощущение, что на той стороне разговора Вика.
— Надо, Саш, надо. Расскажи мне после, что обсуждали. Меня больше кредитный портфель заботит. И уровень просрочки. И что еще рисковики скажут.
Она продолжает говорить о работе, а я по-прежнему представляю, что это Вика. Об учебе она рассказывает с таким же воодушевлением, с каким ее мать — о своем департаменте.
— …А потом спроси у Норы о…
Ольга явно во вкус вошла. Я ей что, мальчик на побегушках? Пусть сама у Элеоноры выясняет, раз так приспичило. Если отец позволит.
— Ольга Николаевна, вы все слишком к сердцу близко принимаете, — снова перебиваю мачеху, потому что в ее играх я участвовать не намерен. У меня своя игра. И в ней у Викиной мамы совсем иная роль. — Отдыхайте побольше, а когда в Москве будете, поговорите с Элеонорой сами, с глазу на глаз, как говорится.
В трубке повисло ледяное молчание. Да, Ольга Николаевна, со своим уставом да в чужой монастырь…
— Хорошо. Как Вика? Ты ее видишь?
Наконец-то! Уже не думал, что спросит о дочери. Первый раз за последние два дня.
— Вижу. Вот елку ей сегодня купил, вместе наряжали.
— Отлично. Мы очень любили елку наряжать. Всегда вместе это делали.
— Живую?
— Ну конечно! Вика только такие признает.
«Да неужели?» — думаю про себя.
— Передавай ей привет. Когда у нее учеба начинается? Не знаешь? Ладно, у Олега спрошу, — тараторит так быстро, что еле успеваю понять, чего ей надо. — Саша, обязательно мне позвони после совещания у Норы. Пока.
Кто-то, определенно, очень быстро идет на поправку и вот-вот выйдет на крейсерскую скорость. В голове у меня снова Вика, как она на катке про материнский прессинг говорила. Да, пожалуй, Ольга может.