— Нет никаких тайн. Но если бы ты знал, все как есть, то вряд ли бы приехал в Москву, надеясь вернуть меня обратно. Не знаю, что тебе наговорила мама, но все не так.
Глава 44
В лыжных штанах и куртке тепло и уютно. Вроде не для города одежда, но сейчас в ней так комфортно, что даже ночной мороз не слишком ощущается, скорее, слегка покалывает щеки. Не совсем привычно передвигаться в таком снаряжении, нет легкости и подвижности, но Саша утверждает, что нужно привыкнуть. Наверное, так и есть.
Мы гуляем с ним на ВДНХ, здесь полиции, кажется, не меньше, чем празднующих, но в целом все мирно. Время третий час, возможно, дебоширов уже забрали, или же они пошли отмечать в теплые квартиры, но людей все равно много. Особенно на катке. Недалеко от него соорудили большую хорошо освещенную горку, пожалуй, даже трассу, с которой сейчас с хохотом скатываются люди на огромных «ватрушках».
— Ты на тюбингах каталась, кстати?
— Каталась, конечно. Они только в моду входили, и маме кто-то на работе подарил. Мы с папой несколько зим катались. А ты?
— Ну-у… Было дело. Пошли.
Нести тюбинг нужно несколько лестничных пролетов вверх, Морозов честно тащит оба — и мой, и свой. Да, это не наша городская горка, где каждый во что горазд. И вверху, и внизу стоят молодые ребята, наши примерно ровесники, помогают правильно усесться на тюбинг и дают отмашку катиться вниз.
— Кто вперед? — спрашивает у нас парень, только что спустивший вниз двух подростков.
— Я, — тут же откликается Морозов. — Буду девушку свою снизу ловить.
И ведь правда поймал, не успел мой тюбинг остановиться. Ощущение от спуска только одно…
— Что? Еще?
— Еще?
Снова забег по лестнице. Снова спуск. Ощущения как в детстве, только рядом не папа.
— Ну как? Нравится? Тут, кстати, безопасно, да? — Бугай с легкостью поднимает над головой оба тюбинга, вытягивается. — У тебя глаза горят, яркие такие, — тихо произносит Морозов, разглядывая мое лицо. — Ты вообще необычная и красивая очень. Но строгая, — выдыхает он. — Очень строгая. И упрямая. И неуступчивая.
— Ребят, пройти дайте! — Мужской сердитый бас за спиной заставляет отодвинуться в сторону.
— Еще хочешь покататься? Или пойдем погуляем? Тут ничего так, но летом, конечно, красивее. Ты, кстати, не хочешь чаю горячего? Я видел, продается здесь недалеко.
Пить не хочется, а вот прогуляться по широким белым дорожкам — почему бы и нет. К тому же под музыку, которая доносится из динамиков, расположенных, видимо, повсюду, идти очень даже весело. Можно и побегать.
— Догоняй, Морозов!
Бегать в лыжных штанах оказалось на удивление удобно, или просто я соскучилась по резким движениям. Или взбудораженный катанием адреналин рвется наружу. Или эта фантастическая ночь так влияет. Ощущение, что жизнь разделилась на период до Нового года и сейчас. В моменте. В мгновении.
Он догнал, не зразу, совсем не сразу. Я быстро бегаю. Очень. Не то чтобы хотела далеко убежать, просто…
— Ай! — взвизгиваю от неожиданности, когда перед глазами резко меняется картинка, блестящий от фонарей снег вдруг оказывается где-то внизу, а перед глазами — разноцветные огни на фоне задымленного ночного неба. — П-пусти!
— Ты спринтерша, что ли? — Запыхавшийся Морозов поднимает меня еще выше. — Или марафон втихаря бегаешь? Еле догнал.
— Догнал, догнал! А теперь отпускай. Саш, поставь меня на землю. Пожалуйста!
Вроде послушал. Мягко так чувствую снег под ногами. Умеет Морозов быть…
— А-а-а!!! А-а-а! — Перед глазами снова все замелькало, в секунду оказываюсь в воздухе. Да что, черт возьми, происходит?!
— Держись, не дергайся! А то уроню! Ну что? Лучше видно?
Голос доносится откуда-то снизу. Ну конечно, этот обормот посадил меня к себе на плечи. Ну зато за белобрысую макушку можно подергать.
— Видно прекрасно, — говорю уже более спокойно, первый шок прошел. Хотя надо уже привыкнуть к выкрутасам Морозова. С ним в любой момент мир может встать с ног на голову и закружить, как в калейдоскопе. — А тебе как? Со мной на шее?
— Привыкаю. По весу ты легкая, волосы только не дергай. Тебе же не нужен лысый бойфренд?
— А это идея… Пойдем вон туда, налево! Там что-то светится.
Светится вывеска «Чай. Кофе. Выпечка».
— Может, кофе? Если ты чая не хочешь. Я бы выпил…
У палатки перед нами расступились. Что неудивительно.
— Два кофе, пожалуйста. А коньяка? Нет? Ну ладно… Ты еще будешь что-то? — Он задирает голову, смотрит на меня, улыбаясь, а у меня сердце удары пропускает. Как мальчишка совсем. Балбес.
— Саш, спусти меня. Как кофе пить будем?
— Да так и будем. Не переживай. Главное, помни, что я хороший и поливать меня кипятком не стоит. — Он осторожно поднимает руку с горячим напитком, и я так же аккуратно беру его в ладони.
— Очень горячий.
— На морозе быстро остынет. Зато ты никогда так кофе не пила. Верно?
— Да уж.
— Я тоже. Куда пойдем? Или тут постоим?
Не сомневаюсь, скажи я сейчас «пошли», он точно пойдет. А мне страшновато. Но пока мы не допили свой кофе, на землю меня не спустили.
— Больше так не делай, — говорю, едва мои ноги перестали болтаться в воздухе.
— Но ведь понравилось, а? — Он ухмыляется, и по его лицу очевидно: что бы я ни сказала, Морозов останется полностью довольным собой. И это не изменить. — Еще погуляем? Пойдем к сцене, там концерт. Или домой? Но только ко мне. Твой папа явно еще спит в гостях.
— Да, а завтра ему уже на работу. Так что днем я обязательно буду дома. Давай просто еще погуляем.
— Как я понял, он тебя воспитал. А мама, что, участия не принимала?
— Слушай, это просто не ее. Я не сразу поняла, почему всех в садик мамы приводят и забирают тоже мамы, а я с папой. Всегда. И везде. Мне это казалось совершенно нормальным, пока в садике девочки не стали шушукаться, что у меня мамы нет. Я, помню, тогда даже расплакалась. У меня же есть мама, просто она всегда на работе.
— У вас, типа, роли в семье поменялись? Жена деньги зарабатывает, а муж хозяйство ведет и детей растит? — недоверчиво спрашивает Морозов.
— Угу. Папа всегда говорил, что каждый должен делать то, к чему у него душа лежит и что лучше всего получается. А то, как принято у других, — это не важно, к тебе не имеет никакого отношения.
— Любопытно. И что? Так всегда было?
— Ну я не знаю, что до меня было. — Пожимаю плечами. — Я знаю, что они еще в школе встречались, то сходились, то расходились. Видимо, когда расходились, тогда и…
— Я понял. С моим отцом познакомилась. А твой, что, никогда вообще не работал? Няни у тебя не было?
— У нас были две ипотеки. Ты же знаешь, что папа — художник, пытался устроиться, но платили везде мало, а мама, наоборот, в банке работала. Но их это никогда не напрягало. Ну, что мама семью содержит. Она никогда его не попрекала деньгами, даже когда они ругались. Не знаю, зачем я рассказываю… Тебе это интересно?
— Продолжай.
— Он писал картины дома, что-то продавал, что-то оставалось у нас, иногда просто дарил. Мама уже беременная была, когда папин приятель, итальянец, предложил ему работу у себя на родине. Но без нас бы папа не уехал, конечно, а мама не хотела. Ее в банке ждали почти сразу после родов. Повышение обещали. И мы остались. Когда я родилась, мама вышла на работу, а папа был со мной. Всегда.
— Удобно. Наверное.
— Их это устраивало. Мама всегда знала, что у нас все хорошо, никогда не проверяла мои оценки, даже в школе была пару раз. На первое сентября в первом классе и на выпускной пришла. В магазинах не бывала. Однажды решила постирать в машинке, а папы дома не было… В общем, вещи потом пришлось выбрасывать. Зато нам всегда хватало денег, она нас обеспечивала, а мы — ее. Ну и я как-то и не понимала, когда говорили, что мама должна быть самым близким человеком для ребенка. У меня всегда был и есть папа.
Он молчит, а я пытаюсь унять разбушевавшиеся мысли в голове. Столько сразу внутри поднялось, заметалось.
— Я помню, несколько лет назад мамина коллега обратилась к папе, попросила мужу ее помочь. Кажется, отреставрировать что-то. Папа этим много лет не занимался, но его упрашивали долго. Ты знаешь, у него неплохо получилось, потому что этот мужчина ему работу предложил, постоянную, у себя в галерее. Но папа отказался.
— Почему?
— Мама всегда была против, чтобы папа работал. Особенно где-то в офисе. Даже когда я уже выросла и самостоятельно в школу ходила и по секциям.
— Почему?
— Не знаю. Мне кажется, она боялась, что ее привычный мир разрушится.
— Может, это он не хотел?
— Он мне не говорил. Я вообще не очень об этом задумывалась, пока мама не бросила нас. Хотя… он ведь картины продолжал писать. Значит, точно было интересно. Но для того, чтобы тебя покупали, да еще и при жизни, нужно вкладываться в промоушен. В идеале вообще иметь своего агента, который станет тебя продавать, организовывать выставки, искать спонсоров… Папа сам непробивной, не бизнесмен, в общем.
Кошусь на Морозова и отчетливо понимаю, что он — полная противоположность папы. А еще говорят, что дочери выбирают себе копию отцов! Но, может, кто и выбирает.
— Это поэтому ты не хочешь с ней общаться?
Прямо перед нами метрах в двухстах довольно большая сцена, не очень понятно, что поют, но громко.
— Пойдем отсюда, сейчас вообще друг друга не услышим. — Морозов кивает на дорожку вглубь, где гуляет немало людей, там значительно тише.
— Нет, не поэтому. Хотя для меня шоком было. Мне казалось всегда, что она любит папу. Не так, конечно, как он ее, но все равно любит. Я вообще поверить не могла. Позвонила ей практически сразу, как только узнала. Но она не взяла трубку. Она будто пропала куда-то. Потом я узнала, что с отцом твоим улетела на какие-то острова. И телефон отключила. А потом она сама позвонила…
— Я не знал… Мне не так все рассказали.
— Не сомневаюсь. Он просто любит ее, понимаешь? Так, как умеет. И так, как она всегда хотела. Ей не нужно быть за каменной стеной и крепкое мужское плечо тоже не надо, или чтобы ее обеспечивали с ног до головы. Она все это сама прекрасно умеет. И многим мужикам фору даст. Уж поверь мне! Твоего папу ждет масса открытий, если он только уже не понял. А мой отец жизнь всю свою и мою подстроил под нее, чтобы ей было хорошо. Чтобы могла делать карьеру, жила, как хотела, зарабатывала столько, сколько хотела, тратила, ездила в командировки, засиживалась до ночи перед собранием акционеров, да много чего еще было. А она его бросила. Просто взяла и однажды не пришла домой. А он ее до сих пор любит. Понимаешь? Я не знаю, не думаю, что когда-нибудь еще увижу такую любовь, как у него. Не уверена, что меня и вполовину будут любить так, как папа любит маму.