— Спасибо! Ты обо всем позаботился, я смотрю.
Мы сидим рядом в кабине, нам выдали по паре наушников, их обязательно надо надеть. Да уже сейчас пора, потому как мало что слышно из-за работающего двигателя.
Мама! Это страшно! Мне реально страшно!
Сама не поняла, как сжала ладонь Саши, и вроде чуть легче стало. Я чувствую толчки, нас очень трясет, но Морозов обхватил меня своими руками, и как-то толчки прекратились сами собой.
— Сейчас ты поймешь всю красоту московских пробок, — раздается в наушниках веселый голос парня. — Посмотри вниз.
Вот это да! Огромная огненно-белая река перед глазами. Я не сразу поняла, что это МКАД — Московская кольцевая автодорога — с ее тысячами машин, медленно двигающихся в противоположные стороны.
— Поняла теперь про пробки? Зато очень красиво!
Красиво — это не то слово, это волшебно, изумительно, завораживающе. Рука сама потянулась к камере. Куда тут нажимать?
— Так, держи… вот…сюда… — снова слышу в наушниках его голос, а его дыхание у меня на щеке. Как же приятно!
Ночная Москва — это нечто. Она реально огромная, охватить город взглядом невозможно даже с нашей высоты. Игру огней всех мыслимых и немыслимых оттенков бесполезно пытаться описать словами. Это надо видеть. Когда пролетаем над каким-то густо застроенным спальным районом, возникает острое ощущение, что попал в матрицу: тысячи, десятки тысяч маленьких белых огоньков. Рука постоянно требует фотоаппарат. Какой же Морозов молодец, что догадался взять его! Все предусмотрел. Я с трудом отрываю взгляд от большой белой церкви, она так красиво, мистически светится. Через несколько часов Рождество. Сколько таинства вокруг! Никогда высота не была такой прекрасной!
Саша практически не откладывает в сторону свою камеру, наверное, уже десятки, может, сотни фотографий сделал. Не видела прежде столько сосредоточенной радости в глазах. Он точно знает, что делает, и делает это с какой-то внутренней эйфорией. Надо же! Похоже, мой бугай увлекается фотографией! Мне такое и в голову прийти не могло. Думала, что его интересует только бокс. Ну и банк его папы. И я. Нет, я — сначала.
Он вдруг отводит камеру от окна и наводит ее на меня. Не успеваю отвернуться, закрыть лицо, вообще ничего не успеваю. Морозов быстро нажимает на кнопку. А потом еще несколько раз.
— Саш!
— Отлично получилась! — кричит в наушники Морозов. — Настоящая, открытая, живая! Посмотри на меня! Давай еще!
Спорить с ним невозможно, да и не хочется! Не знаю, сколько мужества мне понадобится, чтобы потом посмотреть эти снимки. Никогда не заморачивалась, как на фото выгляжу. А надо было. Волосы под наушниками наверняка спутались… О чем я только думаю?!
— А мы где сейчас летим? — Пытаюсь сама определить местоположение, но это, конечно, невозможно.
— Северо-восток, — доносится до меня голос пилота. — Лосиный Остров.
Какая же Москва разная! Здесь нет миллионов огоньков, нет спрятанных в многоэтажки матриц. Здесь лес. Спокойный и величественный.
Да я за семнадцать лет в своем городе не видела столько, сколько за эти недели в Москве. Интересно, а Морозов понимает, что именно он для меня сделал?
— Вик? Вик, ты чего? — Сначала слышу озабоченный голос Саши, а затем уже вижу его лицо. — Случилось что?
«Я люблю тебя!» — мысленно произношу я, боясь признаться вслух.
— Ничего. — Растягиваю губы в улыбке. — Хотя нет. Случилось. Иди сюда. — Притягиваю к себе ничего не понимающего Морозова и целую его в губы. И тут же чувствую ответ. Быстро сориентировался. Москва осталась под ногами, огромный многомиллионный прекрасный город, до которого двум чудикам, зависшим в нескольких сотнях метров над землей, нет никакого дела.
— Ого! Надо тебя почаще в небо забрасывать. Ты здесь воздушная, неземная. Не отталкиваешь меня, почти ручная, — шепчет довольный бугай и тут же получает легкий тычок в бок. — Я же сказал «почти».
Он откидывается на спинку сиденья и прижимает меня к себе. Мы молчим. Слова не нужны. Мы вдвоем. В небе. И перед нами весь мир.
— Нет, ну тебе правда понравилось? — спрашивает он уже в пятый раз, наверное, за те полчаса, что мы едем в машине. Время ближе к одиннадцати, но бодрый голос Морозова предельно ясно дает понять, что вечер далек от завершения. Судя по всему, мы приближаемся к Садовому кольцу.
— Саш! Я этот полет никогда не забуду. — Эмоции до сих пор бьют через край. Я пока не могу четко сформулировать, что чувствую, кроме того, что я очень-очень сильно люблю мужчину, который сейчас ведет машину. Я восхищаюсь им, я доверяю ему. Он жутко меня бесит, когда прет как танк. Но как же я ему за это благодарна! Сама бы не сделала к нему шаг навстречу. — Останови, пожалуйста, машину.
Он по-прежнему ничего не понимает, но послушно паркуется на набережной. Место мне незнакомо. Но здесь очень красиво и светло. И мало людей. Не знаю, в какой именно ресторан мы сейчас едем ужинать, зато знаю, что хочу сделать — здесь и без свидетелей.
Легкий морозец освежает и бодрит, делаю глубокий длинный вдох. Вот это ночь!
— Я не фанат неба, знаешь? — Стою спиной к Морозову, но прекрасно знаю, что он слышит каждое мое слово. — И высоту не люблю. Не любила. До сегодняшнего вечера. Красоту неба видела, но не понимала. А сейчас хочу смотреть вверх. Посмотри, сколько звезд. Не очень типично для Москвы, да? Не видела раньше или просто не обращала внимания.
Он молча обнимает меня сзади и прижимает к себе.
— Я чувствовал, не то что-то происходит. Ты даже для себя была сдержанной, когда мы приехали и когда в кабине потом испугалась подъема.
— Спасибо. Правда. Очень большое тебе спасибо! Я не знала, что ты позовешь меня в небо сегодня, но видишь, как совпало. Рождество. — Поворачиваюсь к нему лицом и вынимаю из кармана ту самую коробочку, которую показывала днем Скалкиной. Кажется, сто лет прошло уже. — Я как увидела ее — решила, что она твоя. С Новым годом и Рождеством!
Он забирает у меня подарок. Вижу, как его брови ползут вверх, рот приоткрылся от удивления.
— Ты даришь мне… звезду? — Саша недоуменно смотрит на меня. — Как?
— Что как? Это Вифлеемская звезда, то есть Рождественская звезда, символ рождения Христа.
— Я знаю. — Морозов внимательно рассматривает небольшой серебряный кулон с цирконием в форме звезды. — Удивительно…
— Правда? Тебе нравится? — выдыхаю с облегчением. — Понятия не имела, что тебе подарить. У тебя же все есть! Но увидела его… Можно повесить на брелок или…
Он не дает мне закончить фразу и с такой жадностью впивается в мои губы, что я от неожиданности вздрагиваю. И тут же вцепляюсь в него с не меньшей силой. Никто бы не смог сейчас оторвать нас друг от друга.
— Поехали ко мне. Домой, — глухо шепчет он, когда через несколько минут ослабляет хватку, и я могу наконец вдохнуть полной грудью. — Мне тоже есть что тебе подарить.
— Подарить? А разве…
— Нет. Это не то. Поехали! — Он уже тащит меня в машину, я не успеваю за ним. Еще чуть-чуть, и на плечо закинет, но шага точно не сбавит.
— Ты же говорил, что голодный, — слегка запыхавшись, спрашиваю я, уже пристегивая ремень безопасности в машине.
— К черту ужин. Поехали. Сейчас.
Глава 59
Он сосредоточен, губы упрямо сжаты, взгляд прикован к дороге. Снова неуловимо быстрое для меня движение, и мы обгоняем очередную машину. В мощном джипе Морозова скорость практически не ощущается, но, судя по тому, как стремительно мелькает за окном пейзаж, могу предположить, что несемся явно выше сотни в час. А еще я чувствую, что он сдерживается, чтобы не втопить по полной. Но тогда мы точно взлетим. Он с легкостью лавирует между полосами Садового кольца. Я уже понимаю, что буквально через минут десять будем на месте.
И еще я знаю, что мы едем к нему не рождественские подарки рассматривать. Откидываюсь на сиденье и прикрываю глаза. Я столько раз рисовала в воображении нашу первую близость, что сейчас и представить не могу, что может не понравиться. Это ведь Морозов. Я люблю его.
Бесстыдные картинки мелькают в голове. Как он первый раз раздевался при мне, как мои злость и неприятие боролись с влечением к нему, как он рвал, топтал все границы и стены, которые я пыталась возвести между нами. По телу пробежала дрожь от одного только воспоминания его взгляда, когда я впервые осталась ночевать в его квартире. Всего три недели прошло, я тогда так его ненавидела…
— О чем думаешь? — Морозов паркует машину во дворе дома. — Ты ни слова не сказала за всю дорогу.
— Ты тоже.
— Я хотел доехать как можно скорее и не угробить нас при этом. — Саша поворачивается ко мне, и я вижу его напряженную улыбку. — Это было очень сложно.
А потом, не произнося ни слова, он берет мою ладонь и кладет ее на свою ширинку. Да… как мы вообще доехали?! Но я не убираю руку, а медленно провожу пальцами по молнии джинсов сверху вниз и снова вверх.
— Хочешь здесь? — со свистом выдыхает он. — Тогда продолжай.
У меня полное дежавю: оборачиваюсь назад, ожидая увидеть фары другой машины.
— Не переживай. — В его голосе отчетливо слышен смех. — Больше в нас никто не въедет. Пойдем.
Я почувствовала его губы на своей шее, едва мы вошли в подъезд. Ему, конечно же, плевать, что здесь охрана, нас еще видят две женщины, которые, видимо, только вышли из лифта. Ему плевать! Мне, в общем-то, тоже! Но я все же чуть отстраняюсь от него и тут же ловлю недоуменный и чуть обиженный взгляд.
— Не здесь!
Он оглядывается по сторонам, словно только сейчас понял, где находится. Нахмурил брови и, держа за талию, молча повел меня к лифту.
— Как долго-то?! — недовольно рявкает Морозов, глядя на табло лифта, которое никак не хочет показывать цифру 1. Я его реально не узнаю. Он всегда себя контролирует, ну почти всегда. Но сейчас… Так вцепился в меня, что даже сквозь свитер и теплую куртку я чувствую на себе его пальцы. — Мы так до квартиры не дойдем!
Он ошибся. Дошли. Но это были очень долгие три минуты.