Мне уже совершенно неважно, что произошло, почему у него отключен мобильный, почему не предупредил, что вернется раньше. Главное, что сейчас здесь. Со мной. Мой.
— Скажи, скажи мне. — Его дыхание щекочет лицо, запах лежащих рядом роз опьяняет. Я никак не соображу, что он хочет, что сказать? — Скажи, что любишь меня, Вика.
Я молчу, отвожу взгляд в сторону. Умеет Морозов испортить момент. Ну какое признание, я же сказала…
— Зачем?
— Потому что ты так чувствуешь. Просто посмотри на меня и скажи всего три слова: «Я тебя люблю». И все. Не думай, не анализируй, как это выглядит, что ты там слышишь в этих словах. Просто скажи три простых коротких слова.
Качаю головой. Нет, слишком рано, слишком. Не знаю, такое нельзя говорить по требованию, должен быть соответствующий внутренний настрой. И почему я должна говорить?
— Ты мне нравишься. Мне с тобой хорошо, я очень ценю, что ты…
— Хрень несешь. Вика, просто скажи, мать твою, три слова.
Он злится, но все еще ждет. Держит меня за локоть, не отпускает. Он знает, по глазам вижу, уверен, что я и правда люблю его.
— Скажи первым. — Ненавижу себя за трусость. Как ребенок, ей-богу!
— Ты, Вика, ты. Все равно не соскочишь.
— Я никому такого не говорила. Мне сложно, — признаюсь я.
— Вижу. Пора начать говорить не только «нет». Давай, Вик, я никому не скажу. Это не больно.
Я смотрю в его глаза и чувствую, что вот-вот мы переступим через черту, вернуться обратно будет сложно, а может, и невозможно.
— Ты сволочь, Морозов! Бугай наглый, прешь как танк. Тебя не знаю, чем можно остановить. Я тебя терпеть не могла. Да меня до сих пор от тебя трясет! Но, да, ты прав. И я еще больше за это тебя не выношу. Да. Я люблю тебя.
Захотелось тут же врезать по физиономии. Расплылся в улыбке так, что хоть лимоном насильно корми.
— Доволен? — Сожалею уже, что поддалась. Конечно, это ничего не меняет. Что высказанные чувства, что невысказанные — это все равно реальность. — А теперь пусти!
Он лишь крепче обнимает меня и гладит по голове, словно успокаивает маленького ребенка.
— Доволен. И не пущу. Никуда не пущу. Где я еще такую найду?
— Нигде. — Глупо спорить с очевидным. — А мне сказать ничего не хочешь?
— То, что я люблю тебя?
Вот у бугая явно никаких внутренних препон нет. Даже завидно немного.
— Например, это. Если, конечно, так и есть.
— Не сомневайся во мне, Вика. — Он внезапно посерьезнел, словно за живое его задела. — Никогда не сомневайся. Верь мне всегда. И да, я люблю тебя. Это было очень непросто.
— Что непросто? Полюбить меня? — Я прячу довольную улыбку у него на груди, хотя его последние слова прозвучали немного грустно.
— И это тоже. Тебе это не понравится, но при всех плюсах и минусах… знаешь, я рад, что они поженились. Так бы мимо прошли.
Здесь сложно не поспорить.
— Я хочу, чтобы ты знала, Вика. — Он гладит меня по спине и снова крепко обнимает. — Хочу, чтобы знала… Все, что я делаю сейчас, я делаю для нас с тобой. Это важно. Я хочу, чтобы ты верила мне и всегда, слышишь, всегда была на моей стороне.
— Ты уже говорил это. Что случилось?
— Пока ничего. Но обязательно произойдет. И я хочу, чтобы ты была со мной.
Он говорит загадками, и это нервирует.
— Ты постоянно что-то не договариваешь. А говоришь, что любишь.
— Поэтому и не договариваю. — Он покрывает мое лицо невесомыми, едва ощутимыми поцелуями. — Просто верь. А еще я соскучился.
Я знаю этот его взгляд, от предвкушения внутри все сводит сладким спазмом. Одежда летит в разные стороны, но до постели непозволительно далеко… И пусть эта ночь будет совершенно особенной…
…Он спит, уткнувшись мне в плечо, положив руку на живот. Умиротворенный спокойный сон. А у меня не получается заснуть, потому что наглядеться на него не могу. Сегодня ночью полная луна, свет он нее как раз падает на нашу кровать. Я могу рассматривать его, кажется, вечность — такого сильного, самоуверенного и при этом ранимого. Не просто так ведь он уже не первый раз просит о поддержке. Эти слова тоже не дают мне покоя. Я же его знаю, наверняка проворачивает какие-то делишки, которые потом вылезут на свет в таком виде, что все содрогнутся.
В ночной тишине неестественно громко раздается писк телефона. Морозов даже не шелохнулся. Слава богу! Не знаю, кому понадобилось слать сообщения в середине ночи, но я надеюсь, что там нет ничего срочного. Но нет, буквально через минуту снова телефон оживает. Тут уже Саша заворочался. Не знаю, что во мне внутри сработало в этот момент, но через несколько секунд я стояла в коридоре, где Морозов оставил свой мобильный, и смотрела на вспыхивающий сообщениями экран. Я не успела его выключить или не смогла, потому что невольно прочитала сообщение, явно не первое из всей вереницы: «…только не пори горячку, по Ольге подтвердилось пять случаев. Копии платежек пришлю, посмотри внимательно доки в черной папке». В черной папке, которую Морозов привез с собой и чьи очертания я сейчас отчетливо видела на столике в коридоре.
Глава 72
Глаза прекрасно различают предметы в темноте, а я не могу оторвать взгляд от этой папки, обычной кожаной папки без каких-либо опознавательных знаков. Строгий силуэт прямоугольника притягивает к себе. «Копии платежек пришлю, посмотри внимательно доки в черной папке…» Новая порция сообщений заставляет вздрогнуть и снова обратить все внимание на светящийся экран. Какие-то файлы. Понять, что в них, не открыв, невозможно. И скрыть это будет нельзя. В отличие от папки. Судя по ее размеру, в ней могут лежать листы формата А4.
Звук на телефоне убрала, файлы смотреть не стала. А вот папка… Неужели мама могла сделать что-то незаконное? Невозможно. Она безумно амбициозная, но честная. А деньги, они всегда шли на втором или третьем месте. Карьера, власть… Вот ради них могла бы… Черная мягкая кожа приятна на ощупь, папка легкая, в ней явно всего несколько листков. «Доки». Документы.
— Уверена, что хочешь ее открыть? — Я вздрагиваю от хриплого со сна голоса за спиной. Пальцы инстинктивно сжали папку еще сильнее. — Не боишься?
— Мне есть чего бояться? — Я оборачиваюсь на его слова. Он стоит рядом, в руках мобильный, который все-таки разбудил его. Морозов быстро просматривает сообщения и полностью выключает телефон. — Саш, что там?
— Компромат на Ольгу, — спокойно отвечает он. — Но ты и так уже поняла. Поэтому и хочешь посмотреть. Не стоит, Вик.
— Почему? Все так плохо? Криминал? Что она сделала?
Тело словно холодом сковало. Мне страшно, я боюсь того, что сейчас услышу.
— За такое не сажают, Вика, не переживай. Но за это увольняют. Твоя мама не так хороша, как о ней думают. Она умеет пустить пыль в глаза. А теперь отдай папку.
— Что ты будешь с этим делать? Откуда это все? — Мой голос звучит слишком резко, но я хочу знать, что, черт возьми, происходит! И пока он не ответит на мои вопросы, папку я не отдам.
Саша молчит, тяжело опускается в кресло и прикрывает глаза. А я жду, правду жду.
— Ты обещала быть на моей стороне, помни об этом.
— И помогать тебе уничтожить мою мать?!
— Я так и думал, что, несмотря ни на что, ты ее очень любишь, — он очень тихо произносит эти слова. — А еще ты обещала верить мне. Ну так как?
— Куда ты на самом деле ездил? Не в универ ведь?
— Ну, туда тоже заходил минут на пятнадцать. В твоем родном городе побывал, с интересными людьми познакомился.
— Это все ради банка, да? Чтобы убрать ее оттуда?
— Это мой бизнес, Вика. И мое место, — произносит он пугающе спокойно. И совершенно ясно: он пойдет до конца, кто бы ни стоял на его пути. Моя мама или… я? — И то, что я делаю, я делаю для нас. Для тебя и для меня. Но не только. Ольга — это угроза бизнесу, его стабильности. То, что я выяснил… в общем, ей нужно лишь отойти в сторону и быть просто любящей женой моему отцу.
— Расскажешь все ему?
Я по-прежнему прижимаю к груди папку, просто не могу ее отдать Морозову.
— Пока нет. Сначала с Ольгой поговорю.
— Она не уйдет. Для нее это смысл жизни, понимаешь?
— Тем хуже для нее. Она твоя мать, я понимаю, пусть и еще несколько недель назад ты категорически отказывалась с ней общаться…
— Я и сейчас отказываюсь, но я не хочу, чтобы ты гробил ей жизнь!
— Разве я это делаю? — Он вот-вот начнет терять терпение, да и я тоже. — Я подделал документы? Оболгал ее? Подставил? Вика, это мой банк, моей семьи. Как акционер, я несу за него ответственность, вплоть до уголовной. Это если ты не знаешь. Что бы сделала ты на моем месте?
— Если все правда, что ты говоришь, — уволила бы сразу, — честно признаюсь я. — Без разговоров.
— Ну а я хочу сначала Ольгу послушать. Я не сделаю ничего такого, за что мне было бы стыдно. И тебе тоже. Обещаю. Верь мне, Вика. Пожалуйста.
— Я хочу знать, что она тебе скажет.
— Хорошо, — на удивление легко соглашается он. — Но участвовать ты в этом не будешь. Договорились?
Молча киваю и возвращаюсь обратно в кровать. Папку на диван я положила еще несколько минут назад.
— Вик, — доносится мне в спину, — ты бы открыла папку, если бы я не проснулся?
— Я не знаю, Саша, но я рада, что ты проснулся. И рассказал.
Странно, но после этого разговора я заснула за секунды. Даже ничего не снилось.
А утром мне показалось, что и наша ночная беседа просто приснилась, что на самом деле ее не было. Морозов, как обычно, хохмил, проглотил на завтрак четверть холодильника и, не слушая возражения, заявил, что отвезет меня в универ.
— Я эти дни, пока тебя не было, прекрасно добиралась сама.
— А теперь будешь прекрасно добираться со мной. Вика, это не обсуждается. Сэкономишь полчаса, мы сэкономим, — поправляется он и усаживает меня к себе на колени. — Вик, я не накосячу. Клянусь тебе. Но я должен это сделать. Понимаешь?
— Понимаю.
— Я тебе все расскажу.
Но он не рассказал. Ни вечером, ни на следующий день. Больше недели прошло, а ничего не изменилось. Я точно знаю, что он с ней еще не говорил, — мама позвонила десять минут назад, находясь в прекрасном расположении духа. Сначала был монолог о том, как оживился филиал с ее приходом, что Элеонора не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с ней, что всего за две недели она привлекла двух очень крупных новых клиентов. А потом сказала, что давно меня не видела и что работа не повод забывать о дочери. И что на днях обязательно заедет к нам в гости. Кстати, она присматривает новую квартиру для себя и Константина. Ведь, как и планировала, жить они будут в Москве.