Такая подкупающая забота, что мне приходится напоминать себе, почему я здесь оказалась. И кто такой Морозов на самом деле.
На нем лишь джинсы с низкой посадкой. Никакой футболки или майки-алкоголички. Босой. И очень сексуальный. Выглядит старше своих двадцати двух лет. Вика, это Морозов. Сын человека, который разрушил твой мир, из-за которого ты сейчас здесь, в чужом непонятном городе и с неясными перспективами! Какая тебе разница, как выглядит бугай?
Горячий кофе обжигает внутренности, но и приводит в чувство. Заставляет полностью проснуться.
— Ты можешь вызвать мне такси, если так заботишься. И передать маме, что у меня все хорошо. А если надо будет, я сама ей позвоню.
— В хорошую погоду тут через центр можно дойти пешком до факультета социальных наук «Вышки». Ты знала об этом?
«Ты-то откуда знаешь?» Чуть вслух не застонала. Упертый как баран!
— Не факт, что я там окажусь. — Делаю еще пару глотков и копаюсь в телефоне. — Саш, признайся, тебе мама моя доплачивает за то, что ты сейчас здесь со мной, такой любезный и заботливый? Или твой отец? Ты ведь терпеть меня не можешь. Как и я тебя.
Я не жду ответа, хочу лишь поскорее убраться отсюда в свою конуру, которую еще вымыть надо. А он вдруг присаживается на корточки рядом со мной и забирает мои ладони в свои.
— Я просто беспокоюсь, Вик. Ты слишком близко к сердцу восприняла развод своих родителей. Мои развелись значительно раньше. Я могу тебе помочь!
— С чего ты решил, что мне нужна твоя помощь? Что мне вообще нужна помощь?
Запоздало выдергиваю руки, но на ладонях остается его тепло. Как метка. Хочется сбежать в ванную и мыться с мылом очень долго.
Он не успевает ответить, потому что раздается трель домофона. Кто-то ходит рано утром в гости? Надеюсь, это не его отец! Вряд ли, тут же возражаю сама себе, наблюдая, как Морозов, тихо чертыхаясь, идет к двери. Мама до сих пор в гипсе, а Морозов-старший от нее практически не отходит. Даже встречи свои деловые в больнице назначал, когда мама там лежала.
— Я не ждал тебя, — говорит бугай кому-то в домофон, — я занят.
Неужели не пустит? Хорош хозяин, с такой-то избирательной заботой о людях. Слышу в ответ женский голос и понимаю, что знаю неожиданную гостью Морозова.
Он быстро проводит пальцем по панели домофона, экран гаснет, но я уверена, это не конец истории. Судя по составу его гарема, мой сводный брат предпочитает исключительно прилипчивых стерв.
— Предлагаю сделку, — не оборачиваясь, вдруг заявляет бугай. — Ты остаешься здесь, будешь жить в нашей квартире, пока не определишься с вузом. Взамен обещаю, что ни мать, ни мой отец тебя не побеспокоят. И я тоже.
Он ничего не понимает. И объяснять, ругаться с ним, доказывать что-то — как в пустоту. Еще раз проверяю документы, паспорт, телефон, ключи — все на месте. Пора!
— У тебя самолет, кажется, днем, так ты говорил? Я не останусь, Саш. Ни на каких условиях. Сделки заключайте с папой в своем банке. Кстати, если люди считают себя семьей, они обходятся без контрактов и взаимовыгодных обязательств. Возвращайся домой и оставь меня в покое.
Он молча смотрит, как я обуваюсь, потом подает куртку. Сам остается стоять рядом, даже не пытается возразить. Может, наконец, смирился?
— Я вызову тебе такси. Подожди.
— Провожать не надо, дорогу я сама найду. — Прямо смотрю в его глаза, они не выражают ничего, кроме полного равнодушия к моим словам. — И больше не доставай меня. Всем только лучше будет. Договорились?
Ухожу, так и не получив от него ответа. И всю дорогу от подъезда до ворот не отпускает странное чувство, будто я что-то важное забыла у Морозова. Умом понимаю: нервы шалят, все вещи со мной, но почему-то тянет назад.
Я даже не сразу сообразила, выйдя на дорогу, что ко мне обращается какая-то девчонка.
— Вика! Привет! Как ты? Уже перевелась?
Перед глазами Лена Дятлова, маленькая верткая одногруппница и бывшая соседка по общаге. Которая люто меня ненавидит. И постарается сделать все, чтобы мне было больно.
Вот только бабских разборок мне сейчас не хватало!
Глава 8
— Ты здесь ночевала? У Морозова? Ну да, он говорил, тебе ведь жить негде, а у них в семье принято помогать… Так здесь теперь останешься? Или тебе все-таки квартиру снимут?
Она прекрасно знает, что я ее терпеть не могу. И знает, почему. Но зачем-то сейчас, когда нет никого рядом пытается делать вид, что заботится обо мне. Кто-то ловит кайф от выяснений отношений, скандалов, драм и истерик на всю округу, но я даже разговаривать с ней не буду. Поэтому просто обхожу Дятлову справа, стараясь близко к ней не подходить.
— Ты для него просто бедная родственница, поняла?! — слышу в спину. — Я все про тебя знаю! Еще увидимся!
Да что б не было большей беды в моей жизни, чем паранойя Лены Дятловой!
Такси уже подъехало, надеюсь, что за мной. Я даже спросить не успеваю, как водитель сам называет мой адрес. Вот и славно. Бросаю прощальный взгляд на дом за высокой оградой и вижу, как охранники пропускают Дятлову внутрь на территорию.
Кто бы сомневался! Мог бы и не ждать, пока я уйду. Мне плевать.
Дорога до моего Южного Бутова занимает два часа. Два часа жизни! Похоже, мне пора привыкать к столичным пробкам. Хотя, нет, не придется. Моим видом транспорта будет метро, на такси рассекать по Москве точно не буду.
В квартире все такой же беспорядок, кухню еще предстоит разобрать и отмыть все, что получится. И все-таки здесь мне спокойнее, чем у Морозова. Вот только на окно надо будет поставить решетку.
Смотрю на экран телефона и улыбаюсь. Папа! Наконец-то. Сто лет с ним не разговаривала. А событий много произошло.
— Привет!
— Привет, родная! Ты как? Обустроилась? — Голос у папы уставший. Скорее всего, опять не выспался, он у меня сова, раньше двух обычно не засыпает.
— Обустраиваюсь. Пока еще не все готово. Как выставка прошла?
— Нормально, — отвечает с секундной задержкой, и я понимаю, что продать ни одной картины не получилось. Иначе бы уже похвастался. А врать папа у меня не умеет.
— Ясно. Ты когда приедешь? Новый год вместе встречаем здесь?
— Пока не знаю, Вика. Дома дел много, потом прямо после праздников пригласили оформить стены. Халтура, конечно, но платят неплохо. Вроде как.
Папа у меня художник, очень талантливый. Но мало кто получает признание при жизни — как правило, сначала надо умереть, и только потом твои работы станут покупать.
— Приезжай, пап! Квартира небольшая, но мы вдвоем тут поместимся нормально. — Помолчав немного, добавляю: — Я не хочу, чтобы ты отмечал Новый год в одиночестве.
— Не буду. Не переживай. Ты с мамой разговаривала? Почему трубку не берешь, когда она звонит?
— Ты знаешь почему. Мне с ней не о чем говорить. Она бросила нас. Молча ушла, ничего не объяснив ни тебе, ни мне. Вы вместе двадцать два года прожили, а она…
— Хватит, Вик. Она твоя мать, этого не изменить. Волнуется за тебя, а ты в Москву сбежала, лишь бы ее не видеть. Думаешь, она этого не понимает?
— Она поэтому тебе звонила? Нажаловаться на меня? И ты ее выслушал?
Зло берет, что отец с ней общается. Мать оставила его практически без средств к существованию, забыв, что только благодаря ему она сделала карьеру и смогла столько зарабатывать, чтобы обеспечивать нас всех. Никогда ее не прощу!
— В кого ты такая категоричная, как думаешь? Точно не в меня. Мама волнуется, ты ее единственный ребенок.
— У нее теперь пасынок появился, пусть там нотации свои читает! — выпаливаю и сразу же жалею об этом: перед глазами снова замаячил полуголый Морозов. Вряд ли он успел одеться, когда к нему Дятлова прибежала.
— Мама сказала, ты вроде как ладишь с этим парнем, — терпеливо говорит папа. — Расскажи, какой он? Я очень хотел, чтобы у тебя был брат, но не сложилось.
— Мама, как всегда, не в курсе, что на самом деле происходит. Мы с ним не друзья, пап. Он меня дико бесит. Прилетел сюда, в Москву, за мной, представляешь? Узнал как-то адрес и вчера объявился на пороге. Ты маме не говорил, куда я еду?
В трубке тишина. Ну все ясно! Спасибо, пап!
— Я только сказал, что Володя за тобой присмотрит. Вот и все. Она же волнуется за тебя.
Ловлю себя на мысли, которая мне очень не нравится. Две трети разговора обсуждаем маму. Будто других забот у нас нет.
— Давай оставим эту тему. Ничего все равно не изменится. И, пожалуйста, не рассказывай ей больше ничего обо мне. У меня новая жизнь, пап. И другие заботы. Сейчас поговорю с тобой и буду разбираться с переводом. Потом посмотрю работу, хотя кто ее ищет перед Новым годом… И я очень жду тебя, пап. У меня же больше никого нет, кроме тебя. И у тебя есть только я.
Не сразу смогла после нашего разговора переключиться на уборку. Хотя основное мы с Морозовым сделали вчера. Кухня просто очень грязная, ее надо лишь отмыть, выбрасывать тонну ненужных вещей вряд ли придется. Скорее, так, по мелочи. Но сначала надо позвонить в «Вышку»!
Если не пройду, по крайней мере буду точно знать и не тратить сил на переживания. И так перенервничала за последние сутки. Учеба важнее и шпаны в окне, и заботливого Морозова, от которого в дрожь бросает и хочется сбежать. Но сначала — врезать ему хорошенько, чтобы не смотрел и не касался меня. Как подумаю, сколько через его руки прошло девиц! Да и впереди очередь наверняка приличная.
От ненужных мыслей отвлекает гудение телефона. Скалкина! Наконец-то!
— Вика! Вика!
Сквозь уличный шум разобрать другие слова не получается, лишь по тону понимаю, что Тамара очень довольна. Похоже, мой ответ она тоже не слышит, поэтому через несколько минут перезванивает, уже находясь явно в более тихом месте.
— Ты звонишь сказать, что возвращаешься с Холодовым обратно, верно? — спрашиваю я, рассматривая вещи Скалкиной на стуле. — Как, кстати, конкурс прошел?
— Конкурс — отлично! Я прошла, представляешь? Но Ярослав… он… Да, мы возвращаемся. Мы заедем сегодня за вещами. Ты никуда уходить не собираешься? Скажи, у тебя-то все хорошо? Вчера Морозов ведь тоже прилетел в Москву, да?