— Спокойной ночи, мама.
Не тревожься, я больше не стану докучать намеками о завтрашнем торжестве. Видит бог, я сделал все возможное.
Щель светится в двери — не спит супруга, ждет. Чистишь зубы, умываешься — долго и тщательно. Замашки инквизитора прорезались в тебе, Рябов! Худо! Словно шлаком, завален ты необязательными вещами: натужный флирт с Lehrerin, на супругу гнев — по ее же шпаргалке, наивные попытки примирить родителей с сыном, о Жаброве мечты… Стесняясь своего голого лица, малодушно напяливаешь на него маски: смотрите, я не исключение, я такой же, как все. Ну так будь последователен: надень обиду — ты входишь в комнату.
Крахмальная свежая постель о двух подушках, интимно положенных рядом. Одеялом полуприкрыты кружева ночной сорочки. Читает в ожидании мужа. Роман про любовь? Хорошее дополнение к вечернему интерьеру. Не только же на твоих лекциях читать романы.
Садишься за письменный стол, спиной к приглашающему тебя супружескому ложу. Запах духов — мелькнул и нету.
— Ты работать еще?
Зажигаешь лампу.
— Где шарф Штакаян?
— В шкафу. Надеть хочешь?
«Да. И спать в нем».
Журналы берешь. Свежий, что сегодня пришел, лежит отдельно — чутка и предупредительна жена ученого.
— Передавали, завтра пять градусов тепла.
На крещенские морозы рассчитан подарок Марго — зимой вязала, в холод.
Пробегаешь оглавление. Чесноков — о внутрихозяйственных плановых ценах.
— Завтра, — интересуешься, — нет ночного дежурства?
В крайнем случае можешь явиться и один на юбилейное торжество — братец не обидится.
— Завтра же у Андрея день рождения. — С нежной готовностью пожертвовать собою. Твой брат, знаю я, не пылает любовью ко мне, но ради тебя я считаю себя обязанной пойти на именины.
Профессор Капрович. Это ас, этого непременно надо прочесть, и не кое-как, а на свежую голову.
— У Тамары собираются? — И Тамара, знаю, не встретит меня с распростертыми объятиями — что же, тут нет ничего удивительного: тетя и племянник поразительно единодушны; я тоже не в восторге от твоей тети, но какое это имеет значение, раз у твоего брата день рождения? Я пойду.
Спасибо.
— В семь часов.
Размахнулся, однако, Капрович — печатный лист, не меньше. Тебе не дали бы столько. Справедливо.
— Там помочь, наверное, надо. Я могу раньше подойти. — Видишь, на какие жертвы готова я ради твоего брата? А ты мелочишься, ты не можешь простить, что не смогла отказаться от внеочередного дежурства. Но ведь я врач, Станислав, как ты не понимаешь этого?
— Не надо раньше.
Гитарин — не тот ли? Ну, конечно, Е. Гитарин, он самый. И все та же маниакальная идея: упразднение деления рабочих на основных и вспомогательных.
Что, однако, беспокоит тебя, кандидат? Крахмальная постель о двух подушках? Ну, брякнись на нее — кто запрещает тебе? — а после, когда супруга заснет, умиротворенная, лежи и думай себе о Жаброве. Платоническим мечтам предавайся — никакие дурные помыслы не будут томить твое опустошенное тело.
«Я еще в агентстве поняла, что ты с женой собирался. Когда ты мне путевку дал. Там «Рябова» стояло».
Так в чем же дело? Нет ничего бесчестного в том, что ты ныряешь под супружеское одеяло. Коли она знает, что ты женат, то знает и это. Смешны и старомодны твои сомнения — братец в улыбке покривил бы свой заросший бородой рот. «В праведника играешь? Гримируешь под любовь заурядную курортную интрижку? Мини-интрижку. Это похоже на тебя — ты ведь все привык делать фундаментально. Но если это любовь — брось все и уйди. Как я. Как доцент Архипенко. — Об Архипенко братец не знает. — Пупок развяжется… Ты ведь созидатель, а не разрушитель. Полезный человек. Поэтому поводу Бодлер… — Ты не путаешь? Бодлер — он любит пожонглировать этим именем. — Бодлер по этому поводу сказал следующее: гнусность, считаю я, быть человеком полезным».
Скажи мне, кто твой кумир, и я скажу, кто ты.
«ПРИ РАЦИОНАЛИЗАЦИИ ПРОЦЕССОВ УПРАВЛЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВОМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ЖДАТЬ РЕШЕНИЯ ВСЕХ ВЗАИМОСВЯЗАННЫХ ЗАДАЧ, ЧТОБЫ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПОЛУЧЕННЫМИ НА КАКОМ-ТО ЭТАПЕ РЕЗУЛЬТАТАМИ…» Капрович — его вязкий стиль. У иного студента язык богаче и выразительней. Но все же ты предпочитаешь читать Капровича, нежели Е. Гитарина, который, отдай должное, не уступает тебе в живости изложения.
Тишина за твоей спиной. Ждет…
«Вы не хотите пригласить меня на чашку чая?»
Ты не только старомоден, ты еще и ханжа. Пойти в ресторан с Lehrerin, а после напрашиваться к ней в гости не считаешь аморальным, а здесь ты крепок, как настоятель монастыря. Раздевайся и ложись, пижон! Или, может быть, дашь обет воздержания? До субботы?
«…МЕТОДИКА ПОДХОДА К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ РАЦИОНАЛИЗАЦИИ УПРАВЛЕНИЯ ПО КОЛИЧЕСТВУ СОКРАЩЕННЫХ ШТАТНЫХ ЕДИНИЦ ОПОСРЕДОВАННО И ВЕСЬМА ИСКАЖЕННО ОТРАЖАЕТ ЭФФЕКТИВНОСТЬ РАЦИОНАЛИЗАЦИИ…»
Как истинный мужчина, ты должен ценить в жене интимную предприимчивость. Ты же вместо этого ценишь Капровича, который, безусловно, прав, утверждая, что количество сокращенных штатных единиц — это блеф, показуха, вот только попробуй докажи это хозяйственнику! Рационализация управления? — ах, конечно, конечно, мы пересмотрим штатное расписание в сторону уплотнения.
— Ты не скоро?
Оставь Капровича, сейчас ты не осилишь его.
— Поработать надо.
Мартовский номер, статья Мирошниченко. Вступительный абзац, еще один. «Это срочно?» — «Как тебе сказать… Небезызвестный Мирошниченко написал статью. Я должен прочесть ее». Три вступительных абзаца! Кошмар. Скрип тахты. Не хочет спрашивать, срочно ли это.
«…ПРИ КОТЛОВОМ СПОСОБЕ СЕБЕСТОИМОСТЬ РАБОТ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ПУТЕМ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ОБЩЕЙ СУММЫ ЗАТРАТ МЕЖДУ ЗАКАЗАМИ ПРОПОРЦИОНАЛЬНО ИХ ПЛАНОВОЙ СТОИМОСТИ».
Встает? Это еще зачем? Точно, встает. Не отвлекайся, профессор!
Ныне стало хорошим тоном обрушиваться на котловой способ, а что взамен?
Что-то неслышно делает за твоей спиной. Халат надевает?
«…ЭТОТ СПОСОБ УЧЕТА НЕСОВМЕСТИМ С ПРИНЦИПАМИ ХОЗРАСЧЕТА, ТАК КАК СНИЖАЕТСЯ КОНТРОЛЬ ЗА ФАКТИЧЕСКИМИ ЗАТРАТАМИ В ПРОЦЕССЕ ПРОИЗВОДСТВА…»
Замерла сзади, и ты замер, втянув (или не втянув?) голову в плечи. Кто кого? Но тебе легче, перед тобой журнал, который так увлек тебя, что ничего не замечаешь вокруг.
«…СНИЖАЕТСЯ КОНТРОЛЬ ЗА ФАКТИЧЕСКИМ…»
«Тебе хорошо было, милый?» Запах кожи, душные волосы. Один попал тебе в рот, и ты, чтобы избавиться от него, тайком проводишь языком по своему голому плечу.
«…А ПОЭТОМУ НЕЛЬЗЯ НЕ ТОЛЬКО ПРЕДОТВРАТИТЬ НЕПРАВИЛЬНОЕ РАСХОДОВАНИЕ СРЕДСТВ, НО И УСТАНОВИТЬ…»
Твой дисциплинированный взгляд не отрывается от журнала, но видит, видит в полуметре от тебя белоснежный махровый, до пят, халат с откинутым капюшоном. Неподвижен.
Итак, нельзя установить… Что нельзя установить?
Под запахнутым, схваченным длинным поясом халатом — короткая кружевная рубашка, то обнажающая, то прикрывающая родинку на красивом бедре. Твой подарок. Тебе нравится, когда на женщине добротное белье.
Тихо садится. «Она большая, твоя статья?» — «Как тебе сказать? Небезызвестный Мирошниченко страдает многословием. Как, впрочем, и все экономисты». — «Перестань! Думаешь, я деревянная?» — «Напротив, — заверяешь ты. — Я уверен в обратном». Близкие, с большими зрачками глаза. «Что ты хочешь этим сказать?» Ничего. Ты ничего не хотел этим сказать — само с языка слетело.
«…НО И УСТАНОВИТЬ, ЧЕМ ВЫЗВАНЫ ПЕРЕРАСХОДЫ, КТО ЯВЛЯЕТСЯ ИХ ВИНОВНИКОМ…» Сидит и смотрит. Просто сидит и смотрит. «…КТО ЯВЛЯЕТСЯ ИХ ВИНОВНИКОМ…» Правда, кто?
«Ты все еще сердишься на меня?» — «Я? Нисколько. У тебя замечательные духи». И это правда, духи — тоже твой подарок. Тебе нравится, когда от женщин хорошо пахнет. «Почему ты сердишься на меня? Ведь я не могла поехать, ты знаешь. Или ты не веришь мне?» — «Ну, что ты! Жена Цезаря вне подозрений». Это обидело ее, и напрасно. Ведь не над ней иронизировал — над собой. Только над собой.
«Она красивая у тебя. — В чем-чем, а уж в этом братец знает толк. — Но… — не договорив, размышляет. — Если бы я писал ее портрет, я бы знал о ней все». — «Попроси. Может, согласится попозировать». — «Она твоя жена». — «И что из этого следует?» — «То, что я не буду писать ее». — «А-а». — «Ты опять понял меня грязно. Я не буду писать ее вовсе не поэтому. Я думаю, она подходит тебе. Она даст тебе все, что ты рассчитываешь получить от брака».
И долго она намерена сидеть так?
«Если не веришь, можешь позвонить Маркину». Хороший человек Маркин!
А что, собственно, ты рассчитываешь получить от брака?
«Постарайся пораньше, я буду ждать». И дождалась. Я дождалась тебя, Станислав! — а ты уткнулся в свою дурацкую статью.
«…ЭТОТ ПРИНЦИП УЧЕТА НЕСОВМЕСТИМ С ПРИНЦИПАМИ ХОЗРАСЧЕТА, ТАК КАК…» Тут ты права, дорогая, статья дурацкая. «Так почему же ты мучаешь меня из-за нее? Я и так весь день как на иголках. Рецепт неправильно выписала». — «Халатность врача преступна». — «Ты только и думаешь о своем приоритете. На работе, дома — везде. Самый умный, самый добрый, самый честный. Лучше бы ты пьяницей был!» — «От пьяниц рождаются ненормальные дети». На это у тебя недостало духа — побоялся выдать себя. И без того ты был где-то неосторожен, если осененного папу угораздило продекламировать тебе — не ей, а тебе! — стихи про младую рощу, которая теснится около корней устарелых, а вдали стоит один угрюмый их товарищ. «Угрюмый! — подчеркнул он с воздетым к потолку указательным пальцем. — Ты-то понимаешь это, я знаю, а вот она…» Откуда взял папа, что ты понимаешь? Твоя неосмотрительность повинна тут или та самая чудесная проницательность, которая порой необъяснимым и опасным образом снисходит на диктора?
На диктора-то снисходит, а вот ты… Взгляд останавливается. Нет, этого не может быть. А почему, собственно, не может? Рано или поздно это должно случиться. «Нужный человек Минаев. Может кооператив сделать». Как насторожилась она, услышав это! Даже джемпер натягивать перестала… Ты не усмотрел тут ничего симптома