Потрогал. Проверил. Подтянул, чтобы без обмана. Хотя какой тут может быть обман?
Хотел бы уйти — ушёл! Шарахнул Куратора по голове, выкинул из машины и покатил, куда глаза глядят. Только куда они глядят? Некуда им глядеть. Нет в этой стране у него пристанища. Нет логова, где можно было бы пересидеть, переждать. Он может спрятаться, но кто спрячет его близких? Мать, отца? И его «консервную» семью, которая всё равно семья! Да и самого его найдут, рано или поздно — найдут, хоть всю страну перевернут.
Нет, не спрятаться ему, не шарахнуть по темечку, не уйти. Что Куратор понимает и потому спокойно подставляется затылком.
Поворот… Поворот… Зачем их считать, ведь бежать он не собирается? Просто по привычке… Сколько они едут? Сколько проехали? Не важно… Для него — не важно.
Остановились. Запахи и звуки леса.
— Пошли. — Взял под руку и повёл, помогая обходить ямы и лужи.
Хлопнула дверь. По звуку — металлическая. Тяжёлый дух влаги и затхлости.
— Извини. Не санаторий. Не Минеральные Воды.
Сдёрнули шапочку. Бетонный коридор. Тусклое освещение… Какой-то военный бункер? Возможно, заброшенный…
— Сюда.
Снова металлическая с рычагами дверь, как в бомбоубежище. А в помещении ничего, уютно. Тепло, светло и даже обстановочка… Бедненько, но со вкусом. Тюремным.
— Поживёшь пока здесь. Еда в холодильнике. Сортир — там. Будет скучно — в столе книги. Читай. К двери лучше не подходи…
Ну, это понятно, не впервой. Кому охота свои кишочки на потолке увидеть?
— Счастливо…
Хотя какое это счастье? И будет ли оно впереди — счастье?
И будет ли хоть что-нибудь…
День… Второй… Третий… Неделя…
Один. В тишине. В неизвестности. В ожидании… Кажется — с ума сойти можно… Но это кому-то — кажется. Не им! Это кто-то — сходит. Не они!
Не могут они сойти с ума. Не имеют права. Но могут ждать — неделями, месяцами, годами… Если иного выхода нет. Просто — ждать. Без мыслей в голове. Есть, пить, спать, ходить в туалет, читать книги. И никаких переживаний, никаких предположений, никаких сожалений, иначе можно перегореть. Потому что такая работа — уметь ждать расслабленно, не дёргаясь, не изматывая себя, заблокировав все эмоции. Как паук в паутине. Чтобы, когда придёт время — действовать. Быстро и решительно. А пока — ждать!
А если брать в голову, если как новобранец перед первым боем переживать, то придётся стирать штаны, потому что они будут мокрые и дурно пахнуть. Ждать. Просто — ждать. Хоть год! Хоть всю жизнь!
И — дождаться…
Приглушенные шаги… Стук… Скрип… Открывшаяся дверь.
— Привет! Как тебе роль узника замка Иф?
Серёга? Значит, он. Значит, решение принято.
— Насиделся, поди? Тогда собирайся. Хватит щёчку о подушку давить. Пролежни будут.
Упал на кровать. Развалился расслабленно. Разбросал ручки-ножки.
— А у тебя ничего. Я бы здесь согласился побыть — тишина, покой, никто не дёргает, не достаёт. Благодать. А там, — кивнул на дверь, — как белка в колесе. Карусель, блин, в парке культуры!
— Так оставайся.
Усмехнулся:
— Потом как-нибудь. Где твои вещички?
— Все на мне.
Им ведь собраться, даже подпоясываться не надо.
— Тогда на посошок? — Вынул бутылку хорошего вина. — Вдруг больше не свидимся?
— Давай.
Разлил по стаканам. Смотрит дружелюбно. Смеётся, подмигивает.
— Ничего, начальство предполагает, а бог располагает. За организацию!
— За неё!
Благословенную. И проклятую
— Хотел сказать тебе… Мы очень хорошо поработали с тобой…
В голове помутилось. Качнулось, поплыло лицо Сергея.
— Ты был лучшим…
«Бу-бу-бу» в уши. Как будто молоточки в барабанную перепонку. И слабость, слабость… Серёга!.. Зачем? Ну зачем так?! А впрочем… Лучше так, чем иначе, чем выстрел в затылок. От друга… Потому что другого выхода у них нет.
Никакого. Этот — единственный…
— Он погиб!
— Да? Помнится, он уже погибал однажды. Когда, где, при каких обстоятельствах?
— Дорожно-транспортное происшествие. Сошёл на встречку и врезался на полной скорости в грузовик. Собирали по кусочкам, как пазл.
— Уверен?
— Почти на сто процентов. Мы осмотрели останки. Сложили рожу по фрагментам. Хотя не всё нашли. Там такое месиво было. Сравнили с фотографиями. Это он.
— А не мало будет для уверенности?
— Мы сделали анализ ДНК — полное совпадение. Эксперты утверждают, что ошибка исключена. У них — наука.
Значит, погиб? Как-то очень вовремя. Неужели?..
— А ведь это они его…
— Кто?
— Свои! Не пожалели. Обрубили хвост.
— Но зачем? Он же был выведен из игры!
— Именно поэтому. Если бы не выведен, я бы ни за что… А так… Так можно поверить. Такие у них суровые порядки. Отработал он своё и ещё засветился под твоими камерами. А это приговор. Отработанный материал они отправляют в шлак! Именно поэтому их не ухватить. Не за что хватать! За этого — могли потянуть, а теперь нет. Невидимки они без лица. А кто с лицом — того уже нет.
— А может, всё же это случайность? Гаишники говорят, что переднее колесо лопнуло, а там скользко и поворот. Всякое бывает.
— Случайность? У этих? Ты, наверное, что-то о них недопонимаешь. Не бывает у них случайностей. У нас бывают. У нас одни сплошные случайности. У них нет! Все их случайности — не случайны. — Замолчал, подумал, прикинул. — Ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Ну или хоть как-то! Хоть даже так. Даже если он жив, всё равно будем считать, что мёртв. Раз они так считают. Спокойнее спать с тобой будем. И пацаны твои тоже, которые зуб имели. А теперь не имеют. Всё, закрыли дело. Он за нас хорошо поработал. За тебя. За всех. Пусть ему земля будет пухом. А нам… Нам дальше жить.
Темнота. И голоса. Хочется надеяться, что не архангелов. Хотя…
— Как вы?
А хрен его знает? Потому что ни кто он сейчас, ни где он, ни что с ним, ни кто эти люди, которые бубнят в уши, он не знает! И поэтому не понимает, что ответить. И не может…
Не может?!
Рот его чем-то перекрыт. Заткнут рот как кляпом! Или кляпом? Потому что что-то торчит между зубами! Или это, чтобы он язык не откусил. Как тогда, раньше, пытался.
И глаза. Не видят глаза. Прижатые веками. Кто-то позаботился, замотал ему глазницы, чтобы не видеть!
Что — руки?.. Ни поднять, ни опустить — притянуты и пристёгнуты. Пальцы чуть шевелятся — это надежда, это возможность перепилить ногтями ремни. Ноги?.. Зафиксированы.
Значит, снова? Опять? Как тогда? Один в один!
— Вы слышите меня?
Не реагировать. Не двигаться, не показывать, что он пришёл в себя, чтобы выгадать время.
— Доктор, он не реагирует.
— Странно, а мне показалось… Вколите ему пару кубиков.
Опять кубики! Опять боль и желание говорить.
Укол.
Но нет, никто ничего не спрашивает, ничем не интересуется.
— Пусть полежит, отдохнёт.
И ещё один голос, знакомый:
— Доктор, как прошла операция? Родственники очень беспокоятся, спрашивают.
— Всё хорошо. У пациента на редкость крепкое здоровье. Через две-три недели можно будет снять повязки и посмотреть результат.
Какой результат?
Повязки?.. Так это повязки? На лице? И голос:
— Эй, больной!
Голос Сергея…
— Не спи! Обед проспишь. А он тут роскошный. Хоть и через трубочку.
Сергей?!
Лежать? Или прийти в себя? Кто Сергей теперь? Друг или враг? К чему готовиться? Попытаться освободиться, напасть на него?
Или…
— Не притворяйся трупом. Я же знаю, ты слышишь меня. И не любишь, — хмыкнул знакомо. — Ну, извини. Пришлось. Ты ведь парень в ящике с ветошью ехал, которой прикинулся. Ехал через две границы. Шуметь и шевелиться было нельзя. Ну и вообще неизвестно, как бы ты отнёсся… Лично я был бы против лишения меня физиономии, которая от папы с мамой досталась. Хрен их знает, что они там ещё наваяют. Ладно если под Брандо сделают, а если под урода какого-нибудь, которого девушки любить не будут… Может, и ты не захотел бы. Так что извини, что тебя не спросили. Зато теперь сам себя не узнаешь. А главное, тебя не узнают!
Бинты… Лицо… Трубочка… Значит… Значит, они так решили? А усыплять зачем? Чтобы не объяснять лишнего? Или для удобства транспортировки? Или они тогда ещё не решили, как им быть и можно было хоть туда, хоть сюда без лишних хлопот. Правды не узнать.
— Пришлось тебя подправить изрядно. Две трети рожи стёрли, как ластиком. Косточки пришлось подолбить. И зубы вынести. Такие костоломы! Такие бабки! За такие деньги из тебя можно было бы роскошную блондинку соорудить. Не хочешь? Жаль… Я бы тебя ещё больше полюбил. Отдыхай. Привыкай к себе новому. Если что, я тут рядом на соседней кровати при тебе до полного выздоровления. Сам понимаешь. Услышал?
Шевельнуться. Приподнять руку. Чуть-чуть.
— Ну вот и славно! Рад, что ты жив. Это я серьёзно. И рад, что с новой рожей. Хотя я к старой привык. Но иначе пришлось бы… Хорошо, что не пришлось!
Кто ж спорить будет… Конечно, хорошо. Хорошо лежать здесь, а не там! С перебинтованной головой, которая болит! Отлично, что болит! У покойников голова не болит. И вообще ничего не болит. Хорошо, что всё случилось так. Хотя могло по-другому. Должно было — по-другому! Слабину дал Куратор! Не по правилам сыграл. Не дело каждого Резидента под нож пластического хирурга тащить. Не по чину! Да и опасно!
А он!.. Или… Или это потому, что бойцов у него почти не осталось — каждый на перечёт. Потому, что Организация… И он по крупинке, по кирпичику… Каждого человечка перебирая и к делу пристраивая. Может, поэтому? Тогда понятна его сердобольность, которая не из жалости и сострадания, а для пользы дела. Их дела.
Перелицевать агента проще, чем создать его с нуля. Такой рационализм. Ну, и ладно. Он-то точно не против.
Лучше так, чем иначе!
— Всё в порядке?
— Всё.