— Проводить вас… К вашему отцу? — спросил Леон.
— Да, конечно. Где он? — согласился я. Первым делом надо выказать сыновью почтительность.
— В семейной часовне, — ответил стражник и я пошел впереди. Дословно, это место называлось “Залом предков”, но мой встроенный переводчик однозначно трактовал это именно как некий аналог церкви. Только для своих, для семьи.
Пока мы поднимались по лестнице и шли через галереи — нужное нам помещение находилось на другом конце поместья — Леон сухо докладывал.
Разграбить поместье толком не успели. Что логично — Гонорат же считал его своей собственностью. Так, сперли что-то по мелочи. Одну дорогущую осветительную сферу из Большой гостиной. Убили несколько слуг. Показательно, что Леон даже не знал, сколько точно. Шесть стражников оказались предателями. Из них живыми после штурма осталось только двое, и те ушли с Гоноратом. Из оставшихся верных отцу, шестеро погибли, сражаясь. Интересно, Пьеро, который напал на меня у моих же дверей, как Леон посчитал? Уточнять я не стал, сейчас это неважно.
Нычка коротко сказал Леону, что мы разбили заговорщиков, а Гонорат сбежал. Тот кивнул, равнодушно. Или, скорее, Леона больше занимал облезающий нос. Прямо кусками кожа отслаивалась. Надеюсь, это признак успеха моего лечения и под ней просто нарастала новая. Бедолага смешно морщился и кривлялся — видимо ожоги чесались. Делал он это очень осторожно — обстановка обязывала к сдержанности. Мы наконец пришли.
Помещение нашего семейного храма когда-то было внутренним двориком. От этого времени оно сохранило плитку на узких дорожках. И высокие каменные постаменты, которые раньше были клумбами. Но теперь, будучи полностью заключено в каменные стены и закрытое от солнц сводчатым потолком, помещение выглядело просто странным. На стенах гобелены с подвигами предков. В одной из стен узкие окошки из которых падали лучи света. Они казались полупрозрачными балками, которые подпирали стену — так темно было в остальном помещении. Дальняя стена — это алтарь. Несколько реликвий, сорокасантиметровая деревянная, но позолоченная фигурка первого Итвиса, с бронзовым язычком огня в руках. А на каменных постаментах, как в склепе, теперь лежали тела. Четверо.
Все, кто сопровождал меня, остановились у дверей.
Я подошел к семейному алтарю, налил вина в жертвенную стопочку из специального серебряного сосуда, отломил черствого хлеба и положил рядом. Пробормотал восхваление и длинный перечень имен. Зажег специальный поминальный подсвечник с двенадцатью свечами. Глаза привыкли к полумраку. Потом я повернулся к ближнему телу и потянул за белое покрывало, на котором проступали красные пятна крови.
— Не стоит, — грубовато сказал Леон. — Простите молодой сеньор, но вашего отца злодеи… В общем, они выместили на нем свою ярость, сильно обезобразив тело.
“Молодой сеньор”. Люди рабы привычек. Я не стал поднимать покрывало. И в самом деле, запомню его таким, каким он был ночью, освещенный своим пламенем. С лицом человека, не боящегося своих врагов. Я нащупал руку под покрывалом и слабо пожал её. Ладно, Старый змей, лежи спокойно. Хуже чем ты, я не сделаю. Обещаю. Я перешел к следующему.
— Пер, сын Нотча, — раздался голос от дверей. — Он бился за вашего отца как… Как…
Леону отказало красноречие.
— Как того и следовало от него ожидать, — подсказал я Леону.
Положив руку на тело, я задержался. Вот перед Пером я был виноват. Он попросил же, человеческим языком. “Защити сестру”. Я тяжело вздохнул и перешел к третьему телу. Откинул покрывало. Магна лежала на маленькой подушечке, и если бы не бледность, могла бы сойти за спящую.
Та часть меня, которая осталась во мне от прежнего владельца этого тела, никак не отозвалась. Я чувствовал горечь, досаду, но не горе. Я не успел узнать эту девушку достаточно хорошо. А Магн был мертв. Его братская любовь еще оставалось во мне. Но осмыслить её смерть он уже не мог. Поэтому горя не было. Была просто какая-то ледяная стена. Холодная, как смерть.
Я долго стоял, разглядывая лицо, так похожее на меня. Да, она погибла в том числе и по моей ошибке. Но я был далек от того, чтобы взваливать на себя всю ответственность. Не я пырнул её кинжалом. Не я затеял убийство родственников. Да, я не смог её спасти, но смог уцелеть сам. И в этом нет моей вины.
Я знаю, люди часто винят себя. Например, маньячила утащит ребенка, и родители винят себя. Так уж устроен человек — постоянно думает, анализирует, пытается понять, как надо было сделать, чтобы можно было избежать беды. И чем драматичнее беда, тем сильнее кажется, что что-то ты сделал не так.
У меня такого не было даже в той, прошлой жизни. Если меня ткнут ножом в маршрутке — это не я такой дурак, что повернулся спиной, или там не следил за руками. Нет, это припадочный урод с ножом неадекватный. Я просто не ожидал такой подлости. А это, вообще-то, для нормально для вменяемого человека. У меня просто не было в вариантах развития событий такого, где Аст просто кусок говна с располагающей улыбкой. Какой-то кольчатый червь с глазами, без эмпатии и совести. И он, из моря возможностей, выберет ту, о которой я бы при всем желании не додумался. В этом мире не было государств, привычных нашему. Таких, чтобы прям с монополией на насилие. Не было адвокатов и прокуроров. Поэтому я мог вынести приговор сам.
Аст Инобал опасен. И должен быть изолирован от общества. Не только потому, что он убил мою сестру. А потому, что такие как он, могут принести слишком много горя.
Увы, тут не было тюрем, в нашем понимании. А держать его на пожизненном, пожалуй, мне будет накладно. Вдруг сбежит, опять же. А еще, в отличии от моего мира, я могу сам судить о степени причастности его близких. Никогда не верил, что семьи преступников не в курсе их преступлений, особенно вот таких, с мафиозным уклоном. Я обернулся к алтарю, заглянул в схематичное лицо статуэтки первопредка и вполголоса сказал.
— Аст Инобал должен умереть. Он, его родители, его дети, если они будут, его друзья и братья.
На секунду мне показалось, что деревянная статуэтка кивнула. Я растерянно моргнул, и по щеке скатилась слеза. Видимо, это было иллюзия, просто зарябило от влаги в глазах и тусклого освещения.
Украдкой вытерев глаза рукой, я обернулся, накрыл Магну и вопросительно кивнул на четвертое тело.
— Сеньор Джакоб, — вздохнул Леон. — Он мог бы остаться жить, но его чувства взяли верх над разумом и он наговорил Гонорату… Правду. Сказал слишком много правды. Кто бы мог ожидать такого, именно от старика Джакоба.
Значит, еще и казначей. Так, стоп.
— А что с сокровищницей? — спросил я озабоченно.
— Помощники сеньора Джакоба вместе со стражником, бывшем там на посту, заперлись изнутри и не открывают никому. Но, обещают открыть вам.
— Пошли, — я решительно направился к выходу. Поймите меня правильно, я не такой уж меркантильный, каким кажусь со стороны. Просто в данный момент золото мне нужно не меньше, чем доспехи. Золотые дукаты могут остановить направленную мне в сердце сталь не хуже железной кирасы, если использовать их с умом. А может, даже лучше.
Глава 3. Неприметный человечек
Вопрос на пару сотен килограмм серебра несколько десятков золота — как вскрыть дверь в сокровищницу, если изнутри её заперли счетоводы и не впускают? Ответ — только чудом. В буквальном смысле. Магией. Эта деревянная дверь темнела в проходе сурово и неприступно, как воин переживший тысячу битв. Опаленная — причем её, похоже жгли как магией так и банально развели рядом костер. Вся изрубленная топорами. Железные полосы согнуты и в зарубках. В некоторых местах будто погрызенная крысами. Хорошо так погрызенная, на сантиметра три вглубь. Насколько я помнил, дверь была сантиметров десять толщиной, так что это была слабая заявка, какой бы магией они это с деревом не сотворили.
Такую дверь в моем мире взрывать бы пришлось. Наладить бы туда поставки, я бы разбогател. Никакие современные двери в моем мире такую конкуренцию не выдержат. Хотя, возможно надо сравнивать с дверьми в банковские хранилища. Тогда да, эта проиграет.
— Мореный дуб из Отвина, — сказал Леон о двери с такой гордостью, как будто это он её родил и вырастил. Пока мы шли вниз, я немного расспросил его. Он отвечал очень неохотно, стараясь не называть имен. Его скрытность рассказала о нем больше, чем искренность. Пара наводящих вопросов и я убедился в своих подозрениях. Бастард с запада, обучался как рыцарь, но что-то случилось и вот он здесь. Пер его выделял, Леон был кем-то вроде офицера — увы, это не он был за главного у ворот в ту злополучную ночь.
Расшвыряв ногой куски обугленной деревянной лавки и всякого мусора, я постучал в дверь эфесом фламберга. Блин, надо не забыть отдать этот меч Грифу. Вот только другой найду.
За дверью послышалась возня, но никто не ответил. Пришлось мне поорать. Не сразу, но дверь они открыли.
Воздух в предбаннике сокровищницы нес в себе густой след их переживаний. А если говорить без изысканности — говном воняло, что аж глаза слезились.
— Вы что тут, обдристались? — заорал Нычка с претензией. И попытался прорваться внутрь. Но не смог — застрял в дверях, дальше порога его не пустили. Как ни странно, дорогу ему заступил тот мелкий, который в свое время издевательски избежал моего пинка. С крысиной мордочкой.
— Только молодой сеньор! — завизжал он в подбородок Нычке. Это вспышка, похоже, опустошила его запас ярости, потому что он, тяжело дыша добавил, куда более тихим голосом. — Может сюда входить. Только сеньор Магн.
— Нычка, отойди к лестнице, а то провоняешься, — сказал я. Седой ветеран, не шелохнулся. Даже не глянул в мою сторону, не сводя взгляда с щуплого препятствия перед собой. А потом, очень медленно поднял руку и погладил себя по шрамам на лысине. Продолжая пристально смотреть на мелкого бухгалтера. Пожалуй, это был один из самых угрожающих жестов из всех, которые я видел. В обоих мирах. И тем не менее, писарь спокойно смотрел ему в район подбородка и не двигался с места. Леон отступил за шаг и положил руку на меч, Сперат дернулся и подобрался, даже стражник внутри комнаты дернулся и перехватил поудобнее короткое копье, а бумагоморака стоял спокойно. Когда пауза затянулась, он вопросительно посмотрел на меня. Я в это смотрел на его испачканные чернилами пальцы. Они едва заметно подрагивали. Все же Нычка его напугал, но он прекрасно владел собой.