Те трое все еще не вернулись и, видимо, уже никогда не вернутся. Поэтому больше ждать я не стану. Впрочем, все так подавлены моим отъездом, что о них даже не думают. Только Ян вспомнил сегодня на восходе солнца их имена и добавил:
— Их ждала беда, потому что они отправились не спросив совета у Старого Человека.
В ответ ему послышался плач собравшихся вокруг него людей.
— Теперь уже некого будет спрашивать! — слышались прерываемые рыданиями слова…
По-моему, эти люди меня любят. Удивительное открытие — в эту прощальную минуту…
Но все равно! Время в дорогу!
В пути, на Равнине Озер.
Я облегченно вздыхаю в эту минуту при мысли, что моя лунная жизнь уже лежит позади, а впереди меня ждет краткое пребывание в Полярной Стране, первом нашем пристанище на Луне, а потом смерть перед лицом Земли, моей любимой планеты.
Теперь мне все кажется сном — моя прошедшая жизнь и эти люди, оставшиеся там, над морем — все исчезает в серебристой сонной мгле, сквозь которую виден только сияющий диск Земли.
Я потерял всякое терпение и так стремлюсь скорее увидеть Землю, что не могу унять свою тоску. Уже ночь, а сон бежит от меня. Я пытаюсь скоротать долгие часы, делая эти записи.
Мы остановились на ночь там, где когда-то Петр нашел первую нефтяную скважину. Сколько лет прошло с того времени! И снова мои мысли невольно обращаются в прошлое, которое осталось далеко позади. Перед моими глазами встают мои товарищи и Марта, их дети, которые тоже мертвы…
Ах, надо гнать прочь эти воспоминания, которые только расстраивают меня, когда мне нужно собрать все свои силы, чтобы добраться туда, где я смогу увидеть Землю!
Я так рвался отправиться в это путешествие, но должен признаться, что последние минуты прощания были мне тяжелы. Удивительная вещь все-таки человеческое сердце и крепка сила привычки. Видимо, можно привыкнуть и к тюремной решетке.
В последнее утро, едва я закончил предыдущую запись в дневнике, заметил собравшийся перед моим домом весь здешний народ. Они стояли молча, мрачные и печальные, и ждали. Я пересчитал их из окна; были все, за исключением тех трех. Автомобиль стоял наготове…
Я оглянулся назад, на те стены, в которых провел более пятидесяти лет, и, не желая, чтобы этот дом когда-нибудь послужил предметом идолопоклонства как «место пребывания Старого Человека», я собственноручно поджег его вместе со всем, что в нем еще оставалось, чем я некогда пользовался, и вышел к толпе… Яркое пламя выплеснулось за мной через двери и окна.
Это был мой погребальный костер.
Приглушенные крики вырвались из уст собравшихся, когда я встал перед ними. Они смотрели на горящий дом и на меня, но никто не двинулся с места, чтобы потушить пожар: они чувствовали, что я этого не хочу… Все стояли молча.
— Сегодня я в последний раз нахожусь среди вас, — начал я, чтобы что-то сказать, потому что в этой тишине, нарушаемой только треском огня, меня охватила грусть.
— Я ухожу от вас, — продолжил я, — в страну, в которую уже давно собирался уйти. Сомневаюсь, что когда-нибудь еще вернусь сюда, но вы, если захотите, сможете там меня навещать, пока я не умру…
Карлики молча смотрели на пылающий дом и на меня, у некоторых в глазах были слезы.
Я глубоко вздохнул, потому что на сердце у меня легла какая-то тяжесть.
— Вы все выросли на моих глазах, — начал я снова, с трудом подыскивая слова, — были со мной до этой минуты, но с этих пор вы будете жить одни и со всем справляться сами. Помните, что вы люди, помните об этом!
Голос у меня сломался.
— Я дал вам знания, не забывайте о них! Оставляю вам книгу, Священную книгу, привезенную с Земли, где говорится о сотворении мира, о предназначении человека, читайте ее почаще и живите, как положено.
Я снова замолчал, понимая, что говорю вещи банальные и бесполезные.
Тогда одна молодая женщина выступила из толпы и обратилась ко мне:
— Старый Человек, прежде чем ты уйдешь, скажи, разве это хорошо, что муж бьет жену?
Эти слова как будто прервали какую-то преграду. В одну минуту меня обступил рой женщин, которые жалобно спрашивали:
— Старый Человек, скажи, разве хорошо, что старший брат заставляет младшего трудиться из последних сил, если тот слабее?
— Скажи, разве дети имеют право выгонять родителей из дома, который они сами построили?
— Скажи, разве правильно, что кто-то один говорит: это мои поля — и не позволяет другим собирать с них урожай?
— Разве правильно, когда один у другого отнимает жену?
— Или портит инструменты?
— Или мстит за причиненный вред?
— Или обманывает для собственной выгоды?
— Скажи, разве это правильно?
— Скажи, прежде чем ты уйдешь, потому что и ты, и книги учат не делать этого, а между тем все это ежедневно происходит вокруг нас!
Страшная боль сжала мне сердце. Покидая этот народец, я уже ясно видел, какими путями пойдет его дальнейшее развитие Много доброты человеческой потеряли мы по дороге на Луну, но зло пришло сюда с Земли вместе с нами!
— Это плохо! — сказал я наконец. — Если у меня под носом происходят такие вещи, что же будет, когда я уйду?
— Так зачем же ты уходишь? — прозвучало в ответ.
Это был такой простой и одновременно страшный вопрос, что я опустил голову, как виноватый, не зная, что сказать в ответ Почему я ухожу?
В тишине был слышен только треск огня и приглушенный далекий гул вулкана.
Люди снова стояли молча. Видимо, они поняли то, что и я ощущал в эти минуты: отъезд мой неизбежен и неотвратим, так назначено судьбой и сопротивляться ей бессмысленно.
— Может быть, я еще когда-нибудь вернусь к вам. Живите в мире и согласии, — сказал я, зная, что обманываю их и себя.
— Не вернешься! — отозвалась молчащая до сих пор Ада.
Потом она повернулась лицом к собравшимся и добавила взволнованным голосом:
— Старый Человек нас покидает!
Было что-то страшное в этом крике, который заставил задрожать всех собравшихся.
— Так должно быть! — глухо сказал я.
Часом позже я уже находился в автомобиле вместе с Адой и ее племянниками, мы взяли курс на север…
Четвертый лунный день мы уже в пути. Солнце, взошедшее сегодня утром, уже не пошло вверх, а остановилось на горизонте, почти скользя по нему, едва поднявшись над линией гор на юго-востоке. Это знак того, что мы приближаемся к цели нашего путешествия. На севере передо мной вздымалась горная цепь, я уже различал невооруженным глазом вечно залитые солнцем вершины и ущелье между ними, как бы ворота в котловину, находящуюся на полюсе.
Сердце у меня бьется…
У сегодняшнего дня не будет конца, потому что в ту минуту, когда солнце должно будет зайти, мы будем уже на полюсе, в стране вечного света, где каждый час одновременно происходит и восход, и заход, и полдень, и полночь для разных меридианов, которые сходятся там под нашими ногами.
И тогда — я увижу Землю!
В Полярной Стране
После четырех лунных суток путешествия как раз в тот момент, когда солнце в окрестностях Теплых Прудов должно было заходить, наступила великая минута: мы прошли через ущелье в цепи гор, представляющих заградительную стену для полярной котловины.
С каким огромным волнением я приближался к этому месту, неотрывно глядя на небосклон, на котором в любую минуту могла появиться Земля, и когда неожиданно увидел ее между скалами, был так захвачен этим зрелищем, что даже не обратил внимания на то, что делают мои спутники. Только через несколько минут, поднявшись с колен (потому что я приветствовал мою далекую родину стоя на коленях, протянув к ней руки, как ребенок протягивает их к матери), я взглянул на мою дружину. Ян, старший сын Тома, и два его брата, которые пришли сюда со мной, стояли около меня с непокрытыми головами, замершие, с выражением священного испуга на лицах, глядя ошеломленным взглядом на светящийся диск Земли. Ада стояла впереди, протянув руки к Звезде Пустыни.
Прошло много времени, прежде чем она повернулась к своим задумавшимся товарищам:
— Оттуда он пришел, — сказала она приглушенным голосом, как бы не желая, чтобы я ее слышал, — и туда вернется, когда наступит время. Падайте ниц.
И они упали ниц перед лицом Земли, по которой ступали их предки…
Поднявшись, они не смели приблизиться ко мне, а когда я, наконец придя в себя, позвал их и все еще взволнованным голосом начал объяснять явление, которое предстало перед нашими глазами, они стояли, испуганные, около моих ног, как бы неуверенные в том, что в следующую минуту я не взлечу над их головами и не понесусь по воздуху к той светящейся звезде!
Если бы я мог это сделать!..
И тогда я вдруг почувствовал, что этим людям, стоящим около меня, я больше ничего не могу сказать.
И они долго стояли в молчании, пока, наконец, сгрудившись позади меня, не начали толкать друг друга локтями и шептать:
— Смотри, смотри, это оттуда он пришел! — говорил один другому, видимо, показывая на Землю.
— Тогда, когда здесь еще никого не было…
— Да… Он привел сюда прадеда Петра и его жену Марту…
— И того, который был отцом нашего деда, он оставил в пустыне мертвым. Так говорит Ада.
— Этого в Писании нет. Там речь идет только об Адаме, наверное, это Петр и о…
— Тихо, Писание — это совсем другое. Писание тоже он принес оттуда…
— Да, все сделал он, для первых людей он создал тут море и солнце, и озера…
Я быстро повернулся, услышав эти последние слова, и разговор, веденный вполголоса, утих.
Я хотел отругать их, но мне пришло в голову, что это совершенно бесполезно. Поэтому я только велел им разбить палатку, потому что мы останемся здесь надолго.
И с этой минуты потянулись часы нашего пребывания здесь, для них медленно, а для меня слишком быстро. Так дорога мне эта Полярная Страна, что страхом и болью пронзает меня сама мысль о возможности возвращения на море, к Теплым Прудам… Когда я нахожусь здесь, у меня такое чувство, что на этом краю лунного мира только один шаг через межзвездное пространство отделяет меня от Земли, и меня больше тянет к себе мертвая пустыня, которая начинается за этими горами, чем богатая земля, где я прожил столько лет.