К нам присоединяются четыре солдата Республики, и мы спешим из джипа в основание пирамиды. Я держусь рядом с военными, бегу с ними к лифтам, и мы поднимаемся к нависающей над нами внутренней крыше основания, откуда взлетают и куда садятся воздухолеты. Нас окружает оглушительный топот ботинок по гулким полам – солдаты спешат занять свои посты и готовятся к бою с Колониями. Я не знаю, сколько войск Андену пришлось отправить на подкрепление в Денвер или Вегас, могу только надеяться, что здесь осталось достаточно для защиты города.
Это не Вегас, напоминаю я себе, стараясь не думать о том времени, когда позволил себя арестовать. Но это не помогает. Когда мы поднимаемся на лифте до верха, а потом добираемся по лестничному пролету на открытую вершину пирамиды, сердце мое колотится как сумасшедшее. И не только от физической нагрузки, но и от воспоминаний о том времени, когда я начал работать на Патриотов. Я разглядываю плетения балок – внутреннее подбрюшье пирамиды, все эти небольшие взаимосвязанные компоненты, которые соединяются с воздухолетом после посадки. Мой темный костюм легкий, как воздух. Пора ставить заряды.
– Видите эти балки? – обращается ко мне и Паскао капитан, указывая на тени в потолке, – там один, два, три узких проема, добраться до которых особенно трудно. – Максимальный ущерб кораблю, минимальный – доку. Вы двое заложите туда заряды на всех доках. Мы добрались бы туда сами, если бы установили краны, но у нас нет времени.
Он делает паузу, натянуто нам улыбается. Большинство этих чертовых военных все еще не могут с нами нормально работать.
– Ну как? – спрашивает он. – Можно туда добраться?
Я готов огрызнуться, сказать капитану, что он забыл о моей репутации, но Паскао громко, заразительно смеется:
– Вы в нас совсем не верите?
Он игриво подталкивает капитана локтем в ребра и ухмыляется при виде румянца негодования, выступившего на лице военного.
– Хорошо, – холодно отвечает капитан и идет дальше с другими Патриотами и своими патрульными. – Поспешим. У нас мало времени.
Он оставляет нас, потом инструктирует других, показывая места установки зарядов.
Когда военный уходит, улыбка исчезает с лица Паскао, и он принимается изучать проемы.
– Трудновато будет добраться, – бормочет он себе под нос. – Уверен, что справишься? Хватит силенок – ведь ты вроде как… помираешь?
Смерив его испепеляющим взглядом, я принимаюсь разглядывать все щели по очереди. Потом нагружаю колени и локти, пытаясь оценить, сколько в них сил. Паскао ростом чуть выше меня – с двумя первыми проемами он справится лучше, но третий находится в таком труднодоступном месте, что добраться туда, кроме меня, не сможет никто. Теперь я понимаю, почему капитан выделил эту точку. Даже если не получится установить шесть зарядов по сторонам пирамиды, мы, вероятно, выведем из строя любой воздухолет при взрыве хотя бы одного заряда в том месте.
– Я займусь этим, – показываю я на проем.
– Ты уверен? – спрашивает Паскао. – Не хочу, чтобы ты разбился насмерть в первой же пирамиде.
– Ты в меня совсем не веришь? – усмехаюсь я.
– Верю немножко, – ухмыляется Паскао.
Пора начинать. Я стремительно прыгаю со ступеньки на ближайшую балку и устремляюсь в металлический лабиринт. Ощущение дежавю. К пружинам в костюме нужно привыкнуть, но после нескольких упражнений чувствую себя в нем как дома. Двигаюсь я быстро. Благодаря спецкостюму – очень быстро. За десять минут я преодолеваю четверть длины потолка, и вот уже проем в пределах досягаемости. По шее стекает пот, знакомая боль пульсирует в затылке. Внизу стоят солдаты, смотрят на нас, а бегущая строка продолжает передавать текст сообщения о капитуляции. Они понятия не имеют, что мы делаем.
Я медлю перед последним прыжком, потом отталкиваюсь ногами. Мое тело попадает ровно в проем. Я тут же вытаскиваю крохотную бомбу, открываю захват и надежно закрепляю. От боли в затылке голова идет кругом, но усилием воли я возвращаю мир на место.
Готово.
Медленно пробираюсь назад по балкам. Когда я спрыгиваю на лестницу, сердце колотится от избытка адреналина. Нахожу Паскао среди лабиринта металлических конструкций и показываю ему большой палец.
Напоминаю себе, что это еще цветочки, и мое возбуждение сменяется зловещей тревогой. Трудно будет убедительно врать канцлеру.
Мы заканчиваем с первой пирамидой, переходим ко второй. Когда справляемся с четвертой, я чувствую, что начинаю сдавать. Будь я в лучшей форме, то в таком костюме вообще не знал бы устали, но теперь даже в нем мышцы болят, а дыхание тяжело вырывается из груди. Солдаты проводят меня в одну из комнат пирамиды и готовят к обращению по сети уличных экранов, а я молча благодарю небеса за то, что мне больше не нужно ползать по потолку.
– А если канцлер не купится? – спрашивает Паскао. – Без обид, красавчик, но у тебя не лучшая репутация, если мерить ее несдержанными обещаниями.
– Я ему ничего не обещал, – отвечаю я. – И потом, он увидит мое обращение ко всей Республике. Он подумает, что каждый житель страны узнает о моем переходе на сторону Колоний. Заблуждаться он будет недолго, но так мы выиграем время.
Я только надеюсь, что мы, черт побери, успеем создать сыворотку до того, как Колонии разгадают наши истинные намерения.
Паскао смотрит в окно: солдаты Республики устанавливают последние заряды в потолке. Если нас постигнет неудача или если Колонии поймут, что капитуляция – сплошной обман, прежде чем мы успеем среагировать, то нам крышка.
– Что ж, пора вызывать канцлера, – говорит Паскао.
Он запирает дверь, находит стул, ставит его в угол. Потом усаживается и ждет.
Руки чуть дрожат, когда я включаю микрофон и вызываю канцлера Колоний. Несколько секунд слышится лишь эфирный шум, и в глубине души я надеюсь, что у канцлера нет технической возможности определить контакт, с которым я был на связи перед этим. Или что соединение не состоится. Но наконец эфирный шум исчезает, вызов проходит, я слышу соединение. Приветствую канцлера.
– Говорит Дэй. Сегодня последний день обещанного вами затишья. Я готов дать ответ на ваш запрос.
Медленно проходят несколько секунд.
– Мистер Уинг, – по-деловому говорит канцлер, как и в прошлый раз, учтиво и отчетливо. – Очень вовремя. Рад вас слышать.
– Уверен, вы уже видели обращение Президента, – говорю я, не отвечая на его вежливость.
– Да-да, видел, – отвечает он; я слышу шелест бумаг на заднем плане. – А теперь еще и ваш звонок. В общем, день полон приятных сюрпризов. А я все думал, когда же вы выйдете с нами на связь? Скажите, Дэниел, вы обдумали мое предложение?
Паскао в другом конце комнаты не сводит с меня взгляда бледных глаз. Разговора он не слышит, но видит напряжение на моем лице.
– Обдумал, – отвечаю я после некоторой паузы.
Я ведь должен говорить естественно и соглашаться неохотно. Интересно, одобрила бы мою тактику Джун?
– И что надумали? Помните – решение должны принять вы сами. Я не буду вынуждать вас делать что-либо против вашей воли.
Ну да, мне можно ничего не делать, только стоять и смотреть, как ты уничтожаешь людей, которых я люблю.
– Я сделаю то, о чем мы говорили. – Еще одна пауза. – Республика уже капитулировала. Люди не рады вашему вторжению, но я не хочу, чтобы они пострадали. Никто не должен пострадать.
Знаю, мне не нужно называть Джун по имени, чтобы канцлер понял, кого я имею в виду.
– Я обращусь к жителям города. С помощью Патриотов мы получили доступ к сети экранов. Вскоре мое обращение будет передано не только на город, но и на всю страну. – Для вящей убедительности подпускаю немного личного: – Этого достаточно, чтобы вы убрали свои кровавые ручонки от Джун?
– По рукам! – хлопает в ладоши канцлер. – Если вы готовы стать… выразителем наших интересов, так сказать, то я заверяю: ни вас, ни миз Айпэрис не подвергнут суду и казни после смены власти.
От его слов мороз по коже – напоминание о том, что, если наш план не сработает, мое обращение не спасет жизни Андена. Больше того, если наш план не удастся, канцлер, вероятно, сообразит, что я его инициатор, и тогда судьба Джун… и, возможно, Идена, решена. Я откашливаюсь. Паскао в другом конце комнаты словно окаменел от напряжения.
– А мой брат?
– О брате можете не беспокоиться. Я вам уже говорил: я не тиран. Я не привяжу его к операционному столу и не стану накачивать всякой химией и ядами – никаких экспериментов с ним. Он – и вы – будете жить в достатке и безопасности, вам ничего не будет угрожать, вам не о чем будет беспокоиться. Я вам это гарантирую. – Тон канцлера меняется, теперь он говорит мягко, доверительно, по крайней мере так ему кажется. – Огорчение в вашем голосе невыносимо. Но поверьте, я делаю только то, что необходимо. Если бы ваш Президент пленил меня, то казнил бы не раздумывая. Так уж устроен мир. Я не жестокий человек, Дэниел. Помните: не Колонии в ответе за вашу полную страданий жизнь.
– Не называйте меня Дэниелом.
Мой голос звучит тихо и спокойно. Никто, кроме моей семьи, не смеет называть меня Дэниелом. Я Дэй. Просто и ясно.
– Приношу свои извинения. – В его голосе слышится искреннее сожаление. – Надеюсь, вы понимаете, что я говорю, Дэй.
Я молчу несколько мгновений. Даже сейчас я в некоторой степени отношусь к Республике враждебно, все темные мысли и воспоминания нашептывают: отвернись от нее, пусть рассыплется на части. Канцлер знает меня лучше, чем я мог бы подумать. Жизнь, полную страданий, трудно забыть. И словно в ответ на опасную сладость чарующей речи канцлера в поток моих мыслей вторгается голос Джун – она шепчет мне что-то. Я закрываю глаза и цепляюсь за нее, черпаю у нее силы.
– Скажите, когда я должен выступить с обращением, – говорю я немного спустя. – Все подключено и готово. Давайте уже покончим с этим.
– Замечательно. – Канцлер откашливается, в его голосе снова слышатся деловые нотки: – Чем скорее, тем лучше. Вскоре после полудня мои войска высадятся на военно-морской базе Лос-Анджелеса. Давайте приурочим ваше обращение к высадке. Договорились?