– Я не всё могу тебе рассказать, – поспешно ответил он после затянувшегося молчания.
Его ответ окончательно убедил меня в собственной правоте. Он точно с чужого драккара!
– О, ну извини.
Я постаралась вложить в свои слова достаточно яда, чтобы не показывать, как ранило меня его предательство. Мы сидели друг напротив друга недалеко от обрыва, где он меня спас. И я рванулась, чтобы уйти от этого мерзкого лжеца, но он вцепился в мою щиколотку, не давая сдвинуться. Хватка у него была железная.
– У каждого из нас есть тайны, – спокойно сказал Хелле, глядя куда-то в сторону. – Есть вещи, которые ты никогда не сможешь открыть мне. И есть то, о чем я не смогу рассказать. Но не потому, что не хочу. Просто я связан клятвой. Это семейные дела.
– И ты не будешь вынюхивать, если у меня есть какие-то… семейные дела? – подозрительно спросила я.
– Я хочу говорить с тобой, – просто сказал он, а у меня почему-то екнуло сердце от его слов. – Мне нет дела до твоей семьи.
– Меня твои семейные тайны тоже не волнуют, – я старалась говорить недовольно, снова усаживаясь напротив, но чувство горячей надежды против воли разливалось в груди.
– Значит, каждый из нас может хранить свой большой секрет? – радостно спросил он.
– По большому секрету на брата, – важно проговорила я, протягивая ему руку для пожатия.
Он отчего-то взял мою ладонь в свою и потряс. Кто вообще так скрепляет договор? Я закатила глаза, освобождая руку, его жест показался мне слишком интимным, и от испуга я ерничала. Обхватив его предплечье, я сжала, демонстрируя, как должно выглядеть настоящее пожатие рук. Хелле хмыкнул и, придвинувшись ближе, сжал и мое предплечье. Так стало еще интимнее. Разве рукопожатие может быть таким волнующим?
Смотря в его раскосые глаза, каких я прежде никогда не видела, я поняла, что этот парень опасен. Хотя совершенно не в том ключе, в каком я ожидала. Так началась наша странная дружба.
5
867 год эпохи Каменных драккаров
Он совсем ничего не знал о Мидгарде, о преданиях и легендах. Первое время меня это настораживало, но зато я с облегчением поняла, что он и вправду не был жителем другого драккара.
– Не могу понять, где твой народ жил все это время?! – в который раз восклицала я. Это была скользкая и опасная тема, потому что, когда речь заходила о его семье, Хелле замыкался.
– Мы скрывались от большого скопления людей, – осторожно ответил парень, взвешивая каждое слово.
– С самого Рагнарёка? – скептично пробормотала я, решив, что разговор исчерпан.
Но внезапно он вскинул голову и улыбнулся, являя мне два ряда белоснежных зубов с острыми, словно волчьими, клыками. Его звериность завораживала меня.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Рассказать что? – я в который раз засмотрелась на него и, возможно, упустила часть беседы.
– Все ваши легенды и историю, – ответил он, а после задумался на мгновение и робко, почти шепотом продолжил: – И я немного расскажу о своих людях… что смогу.
Мы общались… дружили уже почти целый сезон, и я начала немного понимать Хелле. Он был так же вспыльчив, как и я, очень вынослив, щедр и любил повеселиться. Мы долго держали дистанцию после встречи, но со временем стали чувствовать себя свободнее. Из коротких фраз, брошенных вскользь, я поняла, что семья его многочисленна, но он точно так же одинок, как и я. И это позволило нам сблизиться, хотя я и так уже рассказала ему обо всех своих стыдных чувствах тоски и страха, когда думала, что он дух. Но Хелле ни словом, ни делом не показывал мне, что знает обо мне слишком многое. Он расспрашивал обо всем, что я кричала в пустоту раньше, но теперь я чувствовала его поддержку и участие.
Периодически он пропадал, не рассказывая куда. Его не было по два-три дня, но почему-то я все равно ощущала его присутствие. Словно его дух навсегда поселился на кнорре.
А еще он знал про марену. Это стало для меня самым большим ударом, но Хелле сказал, что его совершенно не интересует, для чего мне эти корешки. Он даже не знал, чем занимаются на нашем драккаре. Как он клялся, он был там всего один раз, чтобы передать мне сверток с колбой, и натерпелся большого страха, потому что подвергал опасности свою семью. Я ничего толком не поняла из его объяснений, но догадалась, что, попадись чужак – а особенно такой необычной внешности – охране драккара, ему было бы несдобровать, не знаю уж, как его семье. И я выбрала поверить ему. Впервые в жизни я поверила чужому и молилась всем богам, чтобы не пришлось платить за это слишком дорого.
Иногда я ругала себя. Эта дружба не приведет ни к чему хорошему. Где та трезвомыслящая, циничная Хельга, которая знала, чего именно ей хочется от жизни? Почему пришел первый встречный чужак и я выбрала кататься с ним в пыли, пробуя все пропущенные детские игры, ела руками, как дикарка, хохотала так, что болел живот, и глазела на него раскрыв рот? Порой я обещала себе, что больше ни за что не вернусь на кнорр, что буду выше этого. Но всегда возвращалась, и улыбка, с которой Хелле меня встречал, превращала в мираж все здравые мысли. И я приходила снова. И снова.
А сейчас он просил рассказать историю мира, предлагая взамен приоткрыть завесу своей тайны. Могла ли я ему отказать?
– Ну хорошо, слушай… – заговорщицки прошептала я, и от того, как загорелись жадным любопытством его глаза, внутри меня разлились тепло и истома.
Мы сидели друг напротив друга на поляне марены, вблизи алтаря, на который я приносила ему подношения в прошлом сезоне, и, прежде чем погрузиться в историю Мидгарда, я ощутила небольшой приступ страха от мысли, что за каждое мгновение с Хелле я могла бы отдать всю дурацкую марену на свете.
Давным-давно, и еще, и еще дальше не существовало ни драккаров, ни морей, ни ветров, что без устали дуют в Мидгарде. Самого Мидгарда тоже, впрочем, не было. Лишь всеобщий хаос, ледяная пустота, что звалась Гиннунгагап. Из ледяной пропасти брала свои воды ядовитая река Эливагар, неся холодные глыбы далеко за пределы Гиннунгагап до самых владений огненного великана Сурта. Там, от горячих искр, топящих льды, из союза влаги и сухости, жара и холода был рожден первый инеистый великан – Имир, прародитель людей.
Имир только и делал, что спал и потел. А потому Один, Старый бог, и его братья Вили и Ве, теперь уж почившие, убили Имира и создали из его тела землю, из крови сотворили шумящее море, волосы великана стали лесами, а кости его превратились в горы. Так был создан Мидгард – мир для людей.
После Один и братья его взяли двух волков и пустили их по небу, вдогонку за солнцем и луной. Те, опасаясь быть съеденными, заспешили по небосводу – и так родилось время.
Великаны и боги-асы, к коим относились Один с братьями, познали с появлением времени и неотвратимость судьбы. День сменялся ночью, год следовал за годом, и все течение жизни говорило, что конец придет всему. Этого закона было уже не отменить.
Асы и великаны стали бороться за могущество, что привело к войнам и шаткости мироздания, а потому Один взрастил великое древо Иггдрасиль, разделив сущее на несколько миров, расселив всех существ порознь.
Корни Иггдрасиля спускались в бывшую пропасть Гиннунгагап, что теперь звалась миром Нифльхейм; чуть выше располагался Хельхейм, где обитали мертвые. Мидгард же – мир людей – занял срединное положение на великом древе. На гористом востоке разросся Йотунхейм – мир великанов. Под кроной же Иггдрасиля, на самом верху, процветал Асгард – мир асов, истинных богов. Был на мировом древе и Ванахейм, где жили боги-ваны, что сегодня правят миром наравне с асами. Ходили слухи, что существовали и другие миры, но названия их канули в бездну времен.
А случилось вот что. Как только мировое древо устремило свои ветви вверх, славные боги занялись обустройством миров на нем. Создавали множество вещей из пород, металлов и дерева. Так появилась великая цивилизация. Но боги не были бы богами, если бы не любили, не сражались и не плели интриг.
Каждый из народов хотел главенствовать, и между великанами, асами и ванами шли непрекращающиеся войны. Но Старый бог всегда одерживал верх, давая понять народам, что Асгард по праву находится на вершине Иггдрасиля.
И так было бы и впредь, не сойдись Один с одной из великанш, что понесла от него сына. Наполовину ас, наполовину йотун, Локи – так звали ребенка – был чужаком везде. Но Один любил его и забрал с собой в Асгард, где воспитывал со своим родным сыном Тором на равных. Локи был умен и хитер, он втерся в доверие к асам, называл Тора возлюбленным братом, а милосердную Фригг – мачеху – не иначе как «мама». И асгардцы принимали йотуна за равного себе, чествовали и отдали ему в жены прекрасную Сигюн.
Но черной была душа Локи, не покидала его мысль об истинной родине своей – Йотунхейме, и замыслил предатель отобрать власть у асов. Он сговорился с великаншей Ангрбодой, тайно женился на ней и произвел на свет чудовищ: Хель, которую Локи замыслил правительницей мира мертвых, свирепого волка Фенрира и гигантского змея Йормунганда. С помощью этих мерзостных тварей он собирался устроить Рагнарёк – сумерки богов.
К несчастью, коварный план Локи почти удался. От его чудовищ, разросшихся до невообразимых размеров, сотряслись корни Иггдрасиля, а многие боги – асы и ваны – погибли в их зубах и когтях. Мертвые же вставали на службу к Хель и пополняли армию Локи. Миры разлетелись на куски, разорванные кровопролитной битвой.
Только объединив усилия, асам и ванам удалось остановить разрушение миров. Но слишком поздно. Большая часть богов была мертва, а миры уничтожены. И все, что осталось, – это Мидгард, который когда-то служил местом жизни людей, и Хельхейм, в котором жизни не было вовсе. Но теперь и он был почти полностью разрушен, земля раскололась на части, являя новому миру каменные драккары, на коих мы обитаем и сейчас. Боги же живут среди людей и помогают им оправиться от Рагнарёка вот уже несколько столетий. Больше нет разделения между асами, ванами и йотунами.