Пожалуй, все же это был мой косяк — ну откуда моим парням, пусть и вполне себе фронтовикам, знать, как надо организовывать блок-пост, и вести на нем «проверку документов и транспортных средств»? А я конкретно провтыкал, блаженствуя после ужина. В итоге, когда три телеги, шедшие небольшим обозом остановились практически вплотную, поплелись их проверять всего два человека. Чорт их там знает, чего оно вышло не так, кто оно такое было, и зачем откуда здесь взялся. Только как подошел Коля к второй телеге, что-то спросил, как грохнуло несколько выстрелов. Мы даже как-то оторопели, не успели среагировать — а это гад весь барабан своего бульдога расстрелял, и соскочил уже с телеги, бежать в поле. Тут-то мы и очнулись. Ну и изрешетили. Всех. И поганца этого с револьвером, и бородатого деда на первой телеге, и тех, кто на третьей ехал, я и не рассмотрел толком, кто там был, как соскакивать стали, так их и срезали. Подбежали к Коле — а он готов, три дырки в груди, глаза стеклянные. Вот так вот. Что творят, суки. Это ж надо, ушлый до чего ж был, разведчик какой, стрелок — на тебе, так вот по-глупому погибнуть. Другой солдат тоже, походу, того — кровь горлом хлещет, не жилец вовсе. Аж сплюнул с досады — нет, ну что ж за день-то сегодня такой!
Подошел, посмотрел эту сволочь. Молодой паренек, волосатый, как есть — натурально скубент-народоволец, тварь такая. Спину изрешетили ему, вместо глаза выходное от пули — красавец, так и надо, жаль, быстро помер. И ведь, чего, спрашивается, психанул, сука? Поди, мы б и обыскивать не стали, проехал бы себе — нам приказ из города не выпускать, а в город — езжай себе. Нет же… Вот урод, а?
Решил проверить телеги, может, есть чего действительно? Может, он снаряды везет? Или полный примус марксистской литературы и тираж газеты «Искра»? В первой телеге, с убитым дедком, было вообще пусто. Дед видать за покупками в город ехал. Соломки немного на дне, и все. Велел Боре обшарить старика — раз за покупками, то с грошами, не бросать же на произвол? Под сидухой нашелся обрез ружья, одностволки. Вообще-то в Союзе не запрещается вовсе. Разве что пользуется таким или криминал, или совсем по бедности. Но, формально… Будем считать, бандит ты был, старый. Иначе, зачем же впереди террориста ехал? На второй телеге кроме поганца возница простреленный валяется. Еще дышит, может и выживет. Но без сознания. Велел забинтовать. Благо, бинтов нам Горн тоже прислал с избытком. Обыскали все — ничего нет, в повозке какая-то конопля, что ли, в тюках, на веревки, поди? Или лён? Ну, что-то такое, я в этом сельском хозяйствовании не разбираюсь. Под сидухой, правда, револьвер нашли, неплохой, гражданский. Ну, тоже, если что, бандитом будешь. К третьей подошел, и снова сплюнул. Нет, ну что ж за день такой, а? Походу, мы тут всю семью целиком угрохали — родители и детишек двое, всех сразу насмерть завалили, ворошиловские стрелки, блять. Ахренеть, какие мы все тут со страху меткие стали. В бою бы так стрелять — цены бы нам не было. И ведь, даже умудрились никого из своих не задеть, что удивительно. Хорошо еще, что гранаты поистратили, и я велел экономить. В самой телеге какой-то мотлах, и ни чорта под сидухой, даже топора нету. Вот чорт… и что теперь делать? Спалить их всех что ли, или зарыть? Пока никто не в курсе. И пусть потом ищут, тут на АТО что угодно спишешь… Медведь зажрал, ясное же дело. Вот гадство… Пожалуй, и впрямь, стоит этих куда-то прикопать поодаль, пока не поздно.
Впрочем, уже поздно. Скачут к нам, на выстрелы, похоже, среагировали, палили-то мы знатно. Видать издалека синие мундиры — жандармы пожаловали. Сейчас начнется… А, катись оно все лесом… если что, медведь голодный, и жандармов сожрать может… скажем — этот вот волосатик и пострелял. Парни-то все повязаны, не станут болтать, поди. А там уже, мы отсюда и обратно на фронт свалим. Мелькнула еще мысль, что надо было у кого-нибудь из наших парней трофей какой отобрать, да мужику этому с третьей телеги в руку сунуть, да поздно уже, пожалуй. Ну, сейчас, поди, начнется…
Глава 5
Пока жандармусы не добрались окончательно, расстегнул кобуру, на Борю посмотрел — тот соображает, осклабился, из кармана трофейный револьверт показал. Я ему легонечко так киваю — понятное же дело, враг не дремлет, может и в жандармский мундир переодеться! Снова на убитых посмотрел. Жалко, конечно. Нет, ну не то чтобы вот прям жалко. Это дурацкая такая мода у нас там была, всех жалеть. Особенно незнакомых. Ах, как мне жаль, как я вам сочувствую! А что ты врешь-то, ты первый раз эти тушки видишь, тебе на них пофигу вообще, не ври хоть себе-то. Так… досадно, конечно, обидно, им бы еще жить и жить, и так далее. Самое, конечно, поганое, что ничего не поменяешь тут — убить человека оно зачастую так и случается — быстро просто и насовсем. Оп — и готово, получите и распишитесь, вот вам хладный труп, а душа это вообще поповские сказки. Паршивее всего, конечно, когда вовсе и не хотел. Приложил кого в драке, или там на машине тебя на встречку унесло, тому такое подобное — и вот есть тушка, тобою сделанная, и всё уже, ничего не поправишь. И тебе оно пофиг и даже и не надо, ты бы без этой тушки жил и жил — а ничего не исправишь. Это — да. Это вот — жалко. А вот остальное — да нифига не жалко. А еще у нас, там. В прошлой жизни, очень модно было рассуждать, кто в чем «виноват». Как будто, чтоб тебя убили, обязательно надо быть в чем-то виноватым? Ну, вот эти вот — классические «невинные жертвы». Оказались рядом с нехорошим, не в то время, не в том месте. Не повезло. Бывает. Как там, в переводе Пучкова, говорил один негр? — «Возьми белого друга. Белый друг означает разницу, между штрафом, и пулей в заднице». Чего со своего транспорта повыскакивали? Завалились бы там кучей, может быть, и не постреляли бы. Или не насмерть. Ну, хотя б детей может быть не достало бы. Может быть. И вообще-то у меня на них только злость, что они вот тут оказались, и то, что они теперь мертвые — мне наплевать, если честно, а у меня сейчас неприятности вырисовываются.
…Прискакавшие трое жандармов спокойно и вежливо интересуются причиной стрельбы. Рассмотрев, что старший у них всего-то сержант, не докладываю, а попросту отвечаю: — Мол, бандит какой-то с пистолетом попался, наших подстрелил. Ну а мы их всех в ответ. Врать не буду им, на сегодня уже столько обиды и злости накопилось, что где-то на периферии сознания мысль была, что лучше бы всего было этих жандармов пристрелить тоже. Потому что за сегодня — это был лучший способ решения любых проблем. Вот, пристрелим их — нас больше никто не побеспокоит. Но крышечку, тихонечко поехавшую, все же придерживаю — в конце концов, именно потому, что это дело быстрое, и бесповоротное — торопиться не надо. Всегда успеем. Старший жандарм слезает с коня, идет все осматривать. Я следом, Боре мигнув, чтоб тех двух опекал. Ну, картина-то ясная, и ходить далеко не надо — волосатик всего несколько шагов пробежал. Осмотрел его сержант без интереса, хмыкнул, сплюнув, характеризовал «туда и дорога», и к телегам. Ну, я даже и не напрягся особо, просто подумал, что если что — вот прямо тут и пристрелю. И пошло оно все лесом. Однако сержант на дедка мертвого вскользь глянул, на пустую телегу, тут же пояс у деда проверил — и оглядывается вопросительно. Я на Борю смотрю, тот разом сообразив — протянул жандарму два невеликих мешочка — дедов, надо полагать, и этого волосатика. Тот взял их, и тут я только рот открыл — куда там гаишникам. Он мешочки, из рук у Борьки не забирая, развязал, глянул… И забрал, ловко так, вдвое отощавшие кошельки! Борька тока что монету не упустил с кулаков. Ну, Кио просто, престидижитатор высшей марки! А он мешочки еще в руках помял, вроде как рассматривая, и поднимает над головой почти, считай пустые кошельки, видно, что на донышке там, и возглашает: «Вещественная улика!» Все, мол, видят, свидетелей много. Да, стаж. Поневоле зауважаешь. Но все одно вовсе не расслабляемся, я Боре снова мигнул — нам еще тех посмотреть надо. У раненного бородача остановились, посмотрел он, я поясняю:
— Это вот его вез. С револьвером был, кстати. А у деда того обрезок под сидухой был.
— Понятно — кивает. И дальше идем. Подошли, посмотрел на побитых равнодушно, брезгливо в барахле стволом карабина порылся. Кивнул — мол, все ясно. Вот так вот.
— Ну, все понятно. Мы этого — на раненного кажет — с собой заберем. Коли выживет, все про бандита расскажет, что знает. И телегу его заберем, так положено — и смотрит выжидательно. Не, ну а чего, там этого льна-конопли прилично, и телега справная.
— А эти? — показываю вокруг на мясозаготовку-то — Их-то всех куда?
— Ну… этого — на скубента кажет — Этого мы тоже увезем, а остальные…
— Угу — угрюмо ему отвечаю, землю сапогом ковырнув. Земля тут неплохая, не хуже, чем в Валаше, мягкая, но у меня ж лопат нет. Штыками и прикладами опять ковырять? — Слышь, сержант. Мои парни сегодня и так замаялись. Мы с утра в деле, считай, четверть осталась, от того, сколько вышло. А ты хочешь, чтоб мы землю ковыряли?
— Ты чего, братец? Не злись на пустом месте-то! — сержант скалится — Нешто не понимаю, все устали, вам-то что, а нам всю ночь еще вязать всякую сволочь. Вот еще их копать. В тую телегу с тряпками их стащите, да отгоните — там вон в километре балочка есть, там и оставьте. Всего-то делов.
На том и порешили, тут же я загрузил работой парней насчет уборки, а сержанта вопросил — способен ли он передать от меня письменный доклад моему командиру? Жандарм помялся — видно, что не хочется ему лезть к начальству и вообще что-то необычное делать. Хороший мужик, правильный — от всего непонятного подальше, к кошельку поближе. Без глупостей в голове. Но, все же понимает — скажет он сейчас, что мол, не имеет возможности — а вдруг у меня важное чего? Или случится чего потом, а выяснится, что он мог, а не сделал. Все одно ж доложит о происшествии (наверняка еще и этого волосатого на себя запишут), а там уж эстафетой передать пакет в штаб и вовсе не сложно. Кивнул он мне нехотя. Быстренько на листке из блокнота накидал — доложил Горну о потерях, и выполнении заданий, а потом открытым текстом не выбирая выражений в рамках субординации накатал — что если нам не пришлют хотя бы дюжину свежих людей — то я сам больше пары смен не отстою, а за людей уже не отвечаю. И, все одно, вскоре мы все тут будем спать беспробудно, и резать нас можно будет тупым ножом, не проснемся. Потому что есть предел человеческим возможностям, и я, осознавая свою ответственность, тем не менее, вынужден предупредить о последствиях. Отдал листок сержанту прочесть — так надежнее, чтоб не «потерялось» — пусть знает, что не гадость про себя какую везет. Тот глянул, кивнул, сложил вдвое и в карман — обещал непременно поскорее передать. Особо-то я не рассчитывал, и думал даже, как бы все же своими силами обойтись, но — лишняя бумажка, как копейка — береженому рубль бережет, а небереженому — мачеха.