— Эм… Да. Я это. Не то имел в виду — заливается краской полицейский.
— Так, судари мои, я же ведь тоже вовсе не то имел в виду — ласково им отвечаю — Я жеж что имел в виду… Да, вот, кстати — показываю на стол — может присядете? Так вот, я, любезные мои, имел в виду, что вряд ли возможно мне предстать пред светлые очи господина военного прокурора в сём одеянии — потеребил я край простыни — да и то сказать, это-то и вовсе не мое, отдать на выходе придется. А вам же меня по городу вести — как же я там голый пойду? Невместно сие, и перед прокурором так предстать невозможно. Ну, положим, смена белья у меня в ранце есть, но увы, господа, вся моя форма сдана на стирку — и вряд ли будет готова менее чем через час…
— Господин сержант! Господин сержант! — это морской волк бежит уже от двери (а салабону, что должен был дверь запереть, или как минимум там наблюдать — влетит, делаю знак Боре — получит салага), подслушивал, ясное ж дело — Не извольте беспокоиться, господа, я передал указание, в лучшем виде все сделают, четверти часа не пройдет!
— Вы позволите мне дождаться? — спрашиваю у сержантов. А когда те кивают, снова предлагаю — Так может быть — изволите к столу? — и, обернувшись к своим, говорю — Ну?
— Эм… хм… так это… все, командир — ишь, Боря за всех отвечает.
— НУ?! — секунда молчания, вздохи, и появляется третья бутылка самогона. Может быть и действительно последняя — Вот, так-то лучше. Так как, господа сержанты?
— Кхм. Вообще-то. Не положено. Да-с.
— А вон черемша соленая, она запах отбивает. Много же никто и не предложит, вы на эти рожи посмотрите, и так-то страдают, что делиться пришлось. А закуска-то какая! Ветчина аж прозрачная, и сыр со слезой.
— Ну… если немного… То отчего нет… все равно же ждать… Как думаешь, братец?
— Так да. А сегодня стоит. Помянем всех. У нас тоже много побито народу…
— Ну, стало быть, за то и выпьем…
Попытка разговорить сержантов, на что я прокурору сдался, не удалась. Сами не ведали, напирали лишь на то, что действительно именно просили прибыть как можно скорее. Но именно как можно, а не как есть. Отправили в миссию, куда уже вернулись с недолгих похорон все риссцы, и там у Горна выспрашивали, ему же и бумагу оставив. На что Горн отправил их сюда, но без всяких приказов мне. То есть, если так подумать, оставив полную возможность мне на свой страх и риск послать прокурора подальше. Замотать все это дело, затянуть. Очевидно, что майор не хочет влезать в непонятки, не зная точно, чего мы там где успели намутить, и страхуется, чтобы если что — остаться наверняка в стороне. Ну, что ж, своя рубашка ближе к жопе.
Тут пришли работники минкультуры, притащили мою форму. Действительно выстирана и вычищена, отглажена. Утюгом что ли и сушили — сыровата на швах, но ничего не поделать, дальше кобениться нехорошо. Надо идти, пока все выглядит довольно безопасно. Хотя с прокурорскими дело иметь, так лучше б нет, чем да. Быстро облачился, назначил как обычно Борю старшим и велел по получении формы неспешно отправиться в миссию, ну и под конец навесил на себя портупею с револьвером. Никак сержанты не отреагировали, хотя, о чем я — надо будет, так и на месте отберут. Винтовку, ранец и гранатные сумки велю ребятам притащить, негоже к прокурору в полной выкладке идти. Ну и двинулись, причем сержанты вроде как не конвой, а сопровождение.
…Военный трибунал располагался в одном из помещений Старой Крепости — чорт его знает, как правильно сказать, бастион это или там равелин какой. Но однозначно ниже уровня земли, окон нет, хотя освещения достаточно, лампы мощные, белые стены. Но все одно, как-то… навевает. Пришли, сержанты доложились офицеру на входе, тот отметил что-то, и махнул рукой. Пистолет так и не отняли, а это радовало. Значит, скорее всего, по каким-то другим делам. Прошли по широкому сводчатому коридору — пушку катить, пожалуй, можно. Вошли в относительно большой зал. Н-да. Трое офицеров, в том числе полковник Палем и красномордый артиллерист. Третий майор незнакомый. Это — ясно, эти — судят. И двое перед ними, как бы друг напротив друга сидят — оба в армейской форме. Слева капитан с костлявым лицом, справа меланхоличного вида лейтенант. Ну, тут не надо быть Шерлоком. Прокурор и защитник. В стороне чуть стол — там сидят с бумагами двое — секретарь с помощником, понятно. Пока мои сопровождающие чуть замешкались при входе, отбиваю десяток шагов почти строевым шагом по направлению к капитану, и докладываю:
— Господин военный прокурор Вольного Города Улле! Сержант рисской (самую чуть выделил это голосом) армии, временный командир взвода Йохан, по Вашему вызову прибыл! — конечно, полное нарушение субординации, докладывать капитану, даже не спрося мнение вышестоящих… но они-то мне никто и звать никак, в общем-то. Пусть сразу немного уяснят. Впрочем, не вызвало особо эмоций — капитан на судей глянул, Палем кивнул — все нормально. Отослали сопровождающих, и капитан говорит:
— Господин сержант, я пригласил Вас, дабы взять с Вас показания, касательно дела о дезертирстве мичмана Улльской эскадры Олема Крафта. — и, невзначай, рукой так в сторону кажет. Я туда невольно башку чуть скосил — ах, ты ж, сучонок! Точно, сидит в уголку, распоясанный, за решеткой, в нише. Не один, правда, в соседней нише — в таком же виде солдат, которого я с донесением отправил. Вот ведь сука малолетняя, чудом тогда только обошлось, что не драпанули солдатики. Чуть всех не подвел… Ну, держись, гадёныш, в прошлой жизни у нас как-то считалось всегда западло прокурорским своих сдавать, но какой же ты мне, сука, свой…
В общем, сдал я мичмана, со всеми его потрохами, без всяких двоемнений изложив все в ключе — да, будучи обязанным возглавить командование после гибели лейтенанта Лорана — бежал с поля боя, бросив солдат на произвол судьбы. Да, мне пришлось возглавить, так как кроме меня никого не осталось — второй сержант был тяжело ранен. Да, подтверждаю, что более его не видел, в бою он не участвовал, дальнейшие его действия и местонахождение мне были неизвестны. О чем и доложил письменно своему командиру, майору Горну. Да, готов подтвердить свои слова присягой и подписью. Вот так, кранты тебе, сучонок. Защитник даже не пытался что-то у меня спрашивать. А я лишнего говорить не собирался, да и чего тут сказать еще. Только, когда капитан Бире спросил, не желаю ли я что-то добавить, сказал:
— Господин прокурор, господа судьи. Сей солдат — указываю на клетку — был мною послан с донесением, и коли иной вины на нем нет, то прошу внести мое мнение: С боя он не дезертировал, смело вместе с нами атаковал врага, и был действительно мною отослан с докладом, ввиду того, что он у меня в отряде остался один, кто хорошо знал бы город. Прошу сие мое мнение учесть.
— Хорошо, сержант, не беспокойся — улыбается уже Палем, и таки это вписывают в протокол. Ну а чего, к этому солдатику у меня претензий нету, а его, похоже, под горячую руку замели. Может, и поможет мое «мнение».
На этом мое участие в судилище и завершилось, и был я выпровожен на вольный воздух сержантом, так сказать, со свободной душой и чистой совестью. Спросил его только:
— Что, шлепнут мичманца?
— Как есть, шлепнут — усмехается — Его сами гардемарины чуть не порвали, когда узнали. Их столько полегло, а такой поганец один нашелся. Он же тоже с нашего училища. И брат нашего штаб-лейтенанта Алена. Позор на весь род… Завтра и шлепнут, порядок такой — сутки на суд, сутки на исполнение. Тут, в крепости, во внутреннем дворе и исполнят.
— Да и хрен бы с ним — отвечаю. Была б печаль.
Вернулся в миссию неспешно, чуть покружив по городу. Если что — скажу, что заплутал. Тем более действительно пару раз свернул не туда. На самом деле хотел просто прогуляться. Пожалуй, пока, из всего виденного, мне этот город нравится больше всего. Хотя как-то многовато в нем… не знаю, какого-то такого… портового. Смесь криминала, денег, полулегальных дел и интриг. Не хотел бы я тут жить, хотя, повторюсь, из всего, что видел, уклад жизни в Союзе — самый для меня привлекательный. Впрочем, ожидаемо — самое развитое государство, как технически, так и социально. Хотя с социально… вроде тут едва ли не республика буржуазная. С другой стороны — рабство узаконено вполне. Хотя… так подумать — в этом мире просто меньше лицемерия, и все называют своими именами часто. Так, наверное, и правильнее. Хотя интриг и тут, естественно, хватает.
Мои парни уже были на месте, и занимались в углу двора чисткой и приведением в вид оружия и амуниции, заодно делили вещи убитых. Подошел, принюхался, посмотрел на честные глаза, погрозил кулаком. Забрал себе Колин револьвер — пусть будет, да денег долю, как положено. Им все равно, а мне пригодится. Если буду дураком, или не повезет — и мое так же делить станут. Только не хотелось бы. Пропьют же, уроды. Лучше бы отдать все кому, на дело какое. Да вот — некому. Разве что на государство все перевести? С него не отнимут. А чего? Князь Вайм неплохо так империю строит… почему бы посмертно и не вписаться? Надо будет подумать.
Майор встретил весьма благосклонно, конечно, наперво поинтересовался, зачем прокурор звал. Изложил как есть, он только пожевал губами:
— Крафты… старый род, уважаемый в Улле… а ты им так по хвосту оттоптался…
— Господин майор! Да разве ж то я? Я его, паскуду, что ли гнал оттуда? Или бы мне прокурору врать надо? Так ведь не я один видел…
— Да понятно все… только кого это интересует — тут он, конечно, тысячу раз прав — Все одно обида будет. А ты еще и брату его глаз подбил… ну, не ты, твой солдат.
— Так что ж теперь будет, господин майор?
— А… Да ничего, в общем, то, не будет. Но вот карьеру тебе тут, как Гэрт советовал, уже вряд ли выйдет устроить. Сожрут-с. Род влиятельный, никакого там криминала или противозакония — но — сожрут.
— И куда ж мне теперь, господин майор?
— Куда… об этом чуть после, а пока вот что. Как там твои орлы? Много выпили?
— Никак нет, вашвысбродь. Три бочонка пива, три бутыли самогона, ну и наверняка что-то еще по пути сюда, но не много. Они у меня с фронта знают, а кто новые, тем объяснят враз.