дним, а остальным — фиг! Ей-же Богу, как дети малые, хахаха…
О, Госпаде… если ты начал такую фигню думать, то пора тебе двигать до дому — в момент прояснения попыталось до меня достучаться сознание. Ну его нафиг, а то завтра будет день открытий чудных. Изящным жестом (едва не свалив пустую бутылку, ибо нет здесь идиотской привычки ставить пустую тару под стол, и немного напугав соседку-красавицу, не то несчастную любовь, не то просто шалаву), подозвал официанта. Уточнил, что счет мною оплачен, по-гусарски отказался забирать остаток, велев, если что, обслужить на эту сумму рисского капитана, если вернется («До утра — не вернется, господин офицер… не впервой уж» — хихикнул халдей), и потребовал вызвать мне такси… ээээ… извозчика. Как добрался до извозчика, помню смутно, кажется, мне помогал представительного вида охранник заведения.
…Помню, что на полтинник серебром водитель кобылы радостно возил меня по городу, ибо я решил «проветриться». Кажется, я пел песни. Разные.
…Потом на городском пляже таксист уговаривал меня не стрелять из револьвера по чайкам, потому что полиция этого не одобрит. Кажется, уговорил.
…Ворота рисской военной миссии я еще помню, и вытянувшегося по стойке часового. Кажется, Боря меня все-таки встретил. Но… не уверен.
…Хороший у нас командир, майор Горн — завтра разрешил отдыхать до полудня. Чуткий он, и понимающий. А пива я сам себе приготовил, я тоже не первый год на свете живу…
Глава 8
Городское Собрание располагалось на здешней Миллионной улице — называлась она чуть иначе, а суть та же — самый центр города. Огромное красивое здание, с украшениями и парадным подъездом для экипажей. Мы с капитанами прибыли пешком, решив, что обойдемся и так, а Горн и вовсе давно уж присутствовал на месте. Первым пунктом программы был шикарный банкет, предшествовало которому торжественное вручение тех самых грамот нам, и прочих вкусностей и ништяков кому-то из местных. За нас все получил Горн, мы и вовсе сидели тихонько с краюшку, не отсвечивая. После банкета сначала разошлись на перекур — эдакая пауза «на потрындеть» — причем старорежимно — мужики на одном немаленьком балкончике дым пускают, бабье — в отдельной зале кофием балуется. Мне оказалось неуютно, я тут никого не знаю, да и знать не особо хочу, отжался в сторонку, но форма-то не местная, приметная на фоне белых парадных морских и песочных армейских союзных мундиров наше фельдграу сразу видно. А военных тут не так и много всего, в основном все же гражданские, так что каждый сапог на виду. Поймал на себе неприязненный взгляд — а, вот и давешний знакомец, лейтенант с поцарапанной мордой. Братец расстрелянного мичмана. Смотрит волком, словно я ему в душу насрал, и в сапоги. Подумаешь… плохо, что многие другие офицеры смотрят с некоторым пренебрежением — шила в жопе не утаишь, уже многие в курсе и про новые реформы в рисской армии и про то, что теперь бывшие сержанты резко стали «почти офицерами» и командуют ротами. В Союзе все еще по-старому, и офицерская каста естественно такие новшества воспринимает как оскорбление даже. Конечно, держатся в рамках, но иногда проскальзывает такое, словно к ним на раутЪ сержанта прямиком из вонючей казармы пригласили. Пожалуй, в рисской армии, особенно в воюющих частях отношение будет другое, хотя дураков везде хватает. Пока «курили» наслушался краем уха всякого — аж затошнило. Нет уж, ну его нахрен, это «светское общество», не мое это, ни разу. Младшеофицерская, а еще лучше сержантская компания — вот максимум, все что выше — да провались оно пропадом. Валить отсюда надо, Макс сказал — после того, как начнутся танцы, спустя немного — уже можно валить, до того — невежливо… что ж — будем потерпеть.
Танцы… это вам не лезгинка… и не медляк на дискотеке. Тут люди действительно, суко, танцуют. Встал я в сторонке. И наблюдаю, аж засмотрелся. Красиво все же. Офицерье и гражданские кружат с дамами, а среди них попадаются и совсем молоденькие, такие красавицы, особенно когда краснеют от смущения. Даже завидно, но что поделать, какой из меня танцор… Военные, кстати, морские-то ладно, с кортиками, а армейцы иные, надо понимать, кавалеристы — с шашками, и наш Стечкин тоже — и ведь, паскуды, ухитряются как-то ими никого не задеть и не болтаются они у них в процессе танца. Так тут принято, невместно видать им без железок своих. Но — красиво, не отнять.
Засмотрелся, задумался, тут вдруг передо мной созданье какое-то, лет семнадцати-восемнадцати, от силы, возникает. Премиленькое и краснеющее от волнения. И щебечет что-то, заикаясь от волнения. Придя в себя, с ужасом сообразил, что тут сыграли местный «белый танец», и меня настойчиво зовут танцевать. Мать вашу, вы там вообще охренели что ли? Деточка, ну какое танцевать (Бля, засмотрелся… раньше надо было когти рвать, дубина! Прикоснулся, блять, к прекрасному, идиот!), ну куда и зачем ты меня тащишь? Господи, ну за что?
Музыка, и вот ведь пруха — как есть, вальс. Вальс, он и в этом мире — вальс. Почему-то напомнил мне «Вальс цветов». Единственный «настоящий» танец, который я, по глупому стечению обстоятельств, умею танцевать. В интернате были у нас в младших классах занятия, назывались, кажется, ритмика, или что-то подобное — вот там и выучился. От скуки — в интернате, несмотря на обилие людей, иногда бывает очень скучно и одиноко. Вряд ли эти занятия были обязательными… не помню. Но вальс тогда танцевать научился, и несколько раз потом в жизни «отжигал» на мероприятиях. Ладно, иди сюда поближе, дитя мое, дядя Йохан постарается не оттоптать тебе ноги…
В процессе танца этот ребенок что-то щебечет, спрашивает всякие глупости про то, мы ли брали Пушечный Завод, и правда ли, что меня произвели за это из сержантов в офицеры, страшно ли там было, и прочее и прочее. Ну, ясное дело, бабский телеграф настучал, вот молоденькое создание и решило приобщиться. Это же так романтично и интересно, а главное — необычно! А правда ли, что нас завтра отправляют на фронт? Правда, дитя мое! (Оба-на, а мне и не известно, что уже завтра… Слава Богам! Жаль не сегодня, не прямо сейчас!) Ах, это так ужасно! Так страшно, но мы все такие герои! (Ну, откуда вот таких девочек с наивными глазами берут?) В процессе танца же отмечаю аж несколько оооочень недовольных взглядов от местных вояк, в основном — молоденьких лейтенантов… Ревнуют, сопляки. Ну, ясное дело — они ж пока этой соплюшке вовсе и не интересные. Такие все заурядные и обычные, что аж фи… Как бы мне теперь на дуэль какую не нарваться, бегай потом от кровников по всему континенту… Тут я с ужасом вычленяю из потока щебета этого сраного ангелочка, что она натурально доченька местного градоначальника, и папенька ее как вернется, непременно она ему все расскажет, как тут все ужасно было, и висело на волоске, но мы, такие храбрецы, все спасли… Господи, ну за что?!
Когда танец кончился, отвел девушку к ее мамаше, и быстро ретировался, как можно галантнее поцеловав юной прелестнице ручку, отчего она аж зарделась, а маман благосклонно улыбнулась. Нахер, нахер из этого рая! Аж взмок, пока старался не наступить девчонке на ноги. Нет, пожалуй — я уже слишком стар для этого. Килечкой по стеночке, прокрался к черной лестнице — спущусь, и ходу… Выскочил на площадку, точь-в точь как иные лестницы в Питере в старом фонде, даже запахи похожи, только что мочой не несет — куревом в основном, перевел дух. Ну, все, отбился…
Рано радовался. Дверь распахнулась, и на площадку ввалился молоденький кавалерийский лейтенант. Морда красная, и с неслабым запахом шампанского. Тут, на танцах, официанты с подносами ходят, как положено, с бокалами вина. Но так шампунью насвинячиться… Только не блюй тут, дружок, людям же потом убирать, да и ты в облеванной форме как обратно пойдешь, там же дамы.
— Сссслышь! Ты! Выскочка! — о-па на. Не проветриваться он вышел, это он по мою душу никак? Нет, скорее на фронт… — Ты! Я тттт-ебя!..
— Господин лейтенант, Вам бы отдохнуть, неприлично же…
— Шшштаа-а? Ты-ы, м-меня-а…еще учить будешь? — ой, плохо дело. Совсем плохой пацанчик-то. Глаза дикие, и селедку свою из ножен тянет. Ща начнется тут комедия «Мистер Вурхиз в армии». Нафиг.
Оглянулся я воровато, да и сделал ему старинную шутку — махнул руками влево-вправо, влепив в быстром темпе за полсекунды четыре пощечины. Сработал, как всегда, на отлично — глаза расширил малец, икнул, потом глазоньки исправно закатил, да и осел, как озимые. Так и пополз по стеночке, да и, растянувшись аккуратно на ступени, вниз съехал. Шашка его, из ножен выскользнув, его и обогнала, звеня по известняку жалобно. Все, тупик, уткнулся молодец башкой, дальше не поедет. Икнул… вот свинота. Все же придется здешней обслуге лестницу мыть. Обошел аккуратно, стараясь не вляпаться, внизу в кордегардии наткнулся на чуть встревоженных воплями и звоном на лестнице солдатиков. Сказал им:
— Господин лейтенант тама споткнувшись…от усталости. Вы б, ребятки, его прибрали, и уложили куда отдохнуть… да помыли бы немного… — да и выскочил поскорее на улицу, не жалея денег тут же в пролетку попавшуюся, и ходу к миссии.
Нахрен, нахрен из этого чудного города, чем скорее, тем дальше. Верни меня, Господи, в грязные, мокрые вонючие обосранные окопы на северном фронте, под валашские снаряды и пули, очень тебя прошу! Куда угодно, хоть обратно в штрафники к барону, только подальше от здешней богемы и элиты!
***
Горн — редкостный хитрюга. Я еще удивился — как он успел сформировать роту в пять дней? Выяснилось, что очень просто. Во время мятежа среди солдат Улльского пехотного полка как раз и имелась свежая учебная рота. Только что завершившие подготовку новобранцы. Даже не успевшие еще присягу Союзу принять. Мятеж они не поддерживали, но и сопротивления никакого мятежникам не оказали. Те их легко обезоружили, да и заперли в казарме. Какая-то умная голова из руководителей мятежа сообразила натащить в ту казарму жранья, да закатить пару бочонков пойла — и после этого даже охранять эту биомассу не потребовалось. Вечно голодные новобранцы стали отжираться, причем жрачки было столько, что обошлось даже без драк. Ну и вино не обошли стороной, упиться там им не хватило, но вкусили изрядно. Так, что даже бомбардировка Полкового городка шрапнелью их не испугала — не все даже и заметили ее. Ну а потом пришло время расплаты. Коллизия была в том, что, вроде бы, они еще и не присягали… с другой стороны, вина их была явная и неприкрытая, и светили им не то штрафные роты, не то и вовсе продажа в рабство в Рисс, как пособникам мятежников. Вот тут-то и появился Горн, со своим предложением, от которого, как в том кино говорилось, все и хотели бы отказаться, но не могли этого сделать. Новобранцы, уже слегка побитые полицией и верными правительству солдатами, ввергнутые в полнейший ужас и животное состояние осознанием своего положения, как один немедленно согласились перейти на службу в рисскую армию. К этому стаду добавили остатки моего бывшего взвода, теперь под командой Бори (риссцы, бывшие при миссии, от отправки на фронт отказались, имея на то полное право… что ж, оно понятно, их и тут неплохо кормят…) — и, вуаля! — получите маршевую роту для пополнения рисской армии! Свежее мясо, такие же тупари, что и на Северном фронте мне доставались, даром, что ту