ь, поднимая подол… От избытка чувств пригласил обоих оставшихся в живых сержантов и последнего ефрейтора, и бутылку настойки, а потом еще две моих и три из их запасов мы раскатали вместе. Салют по убогой башенке здания сельской администрации, на которую нам через сутки с лишним надо вывесить флаг, из пулемета — был просто шикарен. Как оружие эта митральеза полное дерьмо, зато она вовсе безопасна при использовании в пьяном виде — и не выстрелит сама, и заклинивает довольно быстро, не доводя забаву до ЧП. Надо будет после войны забрать ее себе.
***
Собрал все население рано утром, и передал мою волю. Значит, так. Село богатое… не все дома конечно, но видывал, и не мало, куда как беднее. А потому, жЫрные абизяны — по золотому с каждого жителя. С баб и девок — три. Дети и старики по полтине. Вот так… Малчать, жывотные! Никого не неволю, кому цена не нравится — может сидеть дома! Да, обдеру до нитки… а вы что хотели? Ну, найдется у средней семьи полдюжины-дюжина золотых, я же знаю! Так что… Объявил всем, чтоб собрались с деньгами в половину двенадцатого перед храмом.
С самого утра я уже переговорил со стариком-священником. Когда явился к нему в сопровождении Шмульке, тот был весьма печален — тут кроме войны какие-то межконфессиональные терки идут. Но я его обнадежил, мол, мне это без разницы. Даже наоборот — пара упоротых среди солдатиков просилась в церкву. Не люблю леригиознутых, но чувства верующих надо уважать. И вообще, святой отец, мы здесь не за этим. Объявил ему, что с полудня на сутки его культовое сооружение превращается, сооружение превращается… в элегантный концлагерь! Так что пусть примет меры по размещению и поддержанию порядка. Ибо кто окажется за оградой в веселый день — лишится любой защиты. А лучше бы и вовсе чтоб никто на улице не маячил. Сохранность таким образом его пункта по раздаче опиума народу я обеспечу. И с него лично… а, ладно, я щедрый! И с тех, кто еще с ним там живет — выкуп не беру. Старик не то чтобы просиял, но малость успокоился. Вопрос с размещением населения я таким образом решил. Сразу вопросил насчет бывшей администрации. Помявшись, поп отвечал, что село «коронное», то есть принадлежит лично князю, и управлялось приезжим чиновником из администрации князя, который, вместе с приезжим же полицейским, исчез, едва дошли слухи о приближении войск коалиции. Наверное, в столицу сбежал. Я, грозно посопев, обещал проверить — но, по-моему, не врет служитель культа.
После этого застроил своих. Провел еще раз инструктаж. Запретными для разграбления объявил церковь, ну и ессесно управу. Это княжеское, это грабить нельзя. Были у меня трое шалопаев, насчет которых имелись сомнения. При всех им лично внушил — лучший вариант им выбрать на троих кабак, и там, пограбив и набрав бухла, запереться в какой комнатке и напиться вусмерть. Ибо если что… Намекнул, что за утерянную винтовку или даже штык — упеку на каторгу, а за дебош — расстреляю. Кажется, прониклись. Авось обойдется, ну а если что… Еще сказал, что, поскольку нас мало, то добычи должно хватить всем. Так что чтоб без глупостей. Застращал, что буду шляться по городу, и лично контролировать. И сержанты тоже. И не приведи Боги…
Пока местные, рыдая, вскрывали кубышки, а солдатики готовили мешки и прочую тару для хабара, зашел таки в управу. Все одно потом можно списать будет на грабежи — на самом деле нет нигде правил, что мол управа — это княжеское. Ничего такого в приказе, это я просто соврал — здание небольшое, но добротное, занять, так нам и хватит на постой. А то разломают. В администрации царил легкий беспорядок, свойственный при суматошном съёбинге. Сейфы пооткрыты, ничего ценного нет, бумаги разбросаны, но их немного — то ли и было не много, то ли увезли-спалили. Зато список жителей нашелся. Никаких финансовых-налоговых документов, правда, не нашлось. Жаль, было бы неплохо. В одном из кабинетов нашелся «план героической обороны» и список тех, кого надо привлечь в ополчение. Судя по тому, что в нас тут не то что не стрельнул никто из местных, но даже какашкой не бросил — не осуществленный план. А потому… Подумал, да и спалил сей листок в пепельнице. Мне все равно, а людям тут жить. Шантажировать этой бумажкой все одно толком не выйдет, да и совсем паскудно как-то. Кабы в нас тут стреляли… тогда, впрочем, мы бы, скорее всего, тут просто живых никого не оставили.
Кроме этого, в углу кабинета стоял огромный ящик из нестроганых досок. Вскрыл его, и узрел… мам дорогая, что это? Вызвал солдатиков и велел вытащить на улицу. Ну-ка… Это же натурально еще один пулемет! И патроны! Однако, до чего же он… Покрутил, разобрал… Походу, совсем плохо дело у Орбеля шло под финал. Если до того нам попадались пулеметы упрощенные, лишенные пружинного привода, с эжекторами не из латуни, круглыми, а согнутые в шестигранник из жести, с магазинами вместо ленты, но все же как-то похожие на исходный рюгельский образец, то это… Типичный франкенштейн «тотальной войны». Станок из деревянных брусьев, сам собран на огромном полене, иначе не скажешь — переходящая в приклад-упор для левого плева двухдюймовой толщины доска, с боку к которой на петле приделана коробка. И защелкнута едва не на шпингалет. На прикладе на затыльник прибита полоска брезента — продевать в нее руку, чтоб уже точно никуда не делось ничего. Здоровенное колесо с шестерней, передача прямо на виду. Все открыто… хотя грязь не помешает, все и вывалится сразу. Откинул короб — устройство примитивное, чем-то напоминает дверные замки-щеколды — пластина с прорезью, диск с торчащим штырем… повернул колесо — за один оборот диск четыре раза провернется, четыре раза пластина-щеколда туда-сюда прыгнет, четыре выстрела даст. Штырь на диске и по ударнику бьет — значит, крутить надо быстро, а то осечки будут. Магазин в виде планки открытой, и сами планки по двадцать патронов. Ствол торчит, к полену-ложу притянут хомутами. Прицельные приспособления постоянные на ствол приварены грубо. Ствол сам короткий, и толстый. Снаружи следы грубой обработки — не иначе прямо из заготовки ствола карабина сделан. Кстати сказать, последние дни отметил — почти все у валашцев вооружены короткими карабинами паршивого качества — металл и на стволах экономили. Первая война на истощение, да… Чем-то мне этот уродец понравился, мы такие в детстве делали, похожие. Однозначно, вот его я точно себе заберу. И никто не будет против. А разобранный он и вовсе на что угодно похож, но не на оружие. Надо только будет все же опробовать.
Очень нервно восприняло население, собиравшееся на площади, мою оживленную возню с пулеметом. Кто-то, приведший «на спасение» наиболее ценных членов семьи, кинулся выкапывать остальные заначки, решив, что шутить тут не станут. Вернулись быстро и с соседями, которые до того, видать, хотели пересидеть. Это хорошо… Война кончилась, а деньги мне понадобятся. Тем более что не так много с выкупа я получу на самом деле-то. Половина уйдет в казну. Четверть — в казну части, в ротную, то есть, из них половину — то есть от всего осьмушку — солдатикам. Ну а четверть от всего — моя. Не очень-то и много. Хотя…
Зычно объявил, что сейчас начнется регистрация взносов. Велел вынести из управы стол, поставил у ворот церковной ограды. Усадил туда Шмульке, велел подходить главе семейства сдавать валюту, а только потом подводить, и только тех, на кого оплачено. Остальные чтоб не лезли. Поставил на стол здоровенную кадушку — туда кидать бабло, ее потом при всех пересчитаем. Чтоб без обмана и нарушений. Шмульке по привычке изготовился список вести, пришлось шикнуть. Быстро провел с ним разъяснительную работу, пообещав, если нае… обманет, со свету сжить. Значит так. Всем подошедшим делай предложение насчет скидки. Они своих дедов и сопляков совсем мелких по домам оставить думают. Предлагай два по цене одного. Но нам. А остальное — по списку князю. Давай, работай, Циолковский!
И панеслась. Пару раз подходил, забирал у Шмульке излишки. Неплохо, неплохо. Даром что всего чуть больше половины жителей решили откупиться. В белой кассе набралось всего-то под сотню золотых. Четвертак — мой. Ну и черным еще столько же… даже за минусом пятерки Шмуле. А неплохо! В процессе получения выкупа узрел непонятное. Стоит себе какой-то мужичонка, по виду на последнего украинского президента похожий. Всклокоченный, глазки бегают. С сумкой здоровенной. А к нему очередь. Одиночки и семьями. Подходят, в бумаге ему что-то пишет, он им деньги выдает — и те на откуп идут. Не понял. Это что за жидовские замашки на моем празднике жизни?! Подошел к толпе стоящих поодаль — в основном нищеброды, у кого денег на откуп нет. Пришли, похоже, милости выпрашивать, только хрен, а узрев пулемет и вовсе не решаются. Стоят, с дитями, мужики шапки мнут, бабы платками глаза вытирают. Экая мерзость, недостойная цивилизованного человека! Почувствовал себя эсэсовцем в прифронтовой деревне. Подошел, они шарахнулись чуть, я девку конопатую, что ближе всех стояла, поманил. Та, было, шарахнуться дальше хотела, да толпа ее разом выкинула. Скоты же, конечно, кого угодно, хорошо, не меня. Подошла, трясется. Нужна ты мне, конопатая… С тобой разве кто из солдатиков пойдет, и то половина из жалости. Мне информация нужна.
Поняв, что прямо тут ее честь никто отнимать не станет, по крайней мере сразу, девка осмелела, и даже глазками стрелять немного начала. Нет, баб понять невозможно… Пришлось прикрикнуть, пришла в норму. Довольно смышленой оказалась, выложила все, что знала. На морду не красавица, зато в курсе дел, сплетница видать еще та. Это местный мельник. Выжига и сволочь. Он сейчас деньги в долг дает, а кто берет в рабы на год пишет. А иных и на три — это кто за бабу свою берет. Ну не бабу же этому козлу на три года отдавать? Вот так, сами пишутся в рабы за небольшие деньги — месячное сержантское жалование. Но — нету у них лишнего, и деться некуда. Детей многие выкупить хотят. Иные и вовсе, говорит, хотят денег на семью взять, а самим на солдат броситься — и семья цела и этому хрен в тряпке! Ну, это правда, один такой нашелся и то, больше разговоров, наверное. Так-так-так… Чего-то я злиться начинаю. Нет, я все понимаю, кто сам без греха пусть первый идет удавится, но все же… и такой наглости. Ах ты ж, скот…