Ну а вдобавок я обзавелся женой. Внезапно. Как-то эта военно-полевая девица, по имени Лиа, оказалась рядом, а вскоре и в моей койке. Благо никакого стеснения насчет отдельной жилплощади не было — у меня даже сержанты и Шмульке имели свои палатки. Худоватая баба, впрочем, со всеми положенными выпуклостями, лет двадцати пяти или чуть более, шустрая, темноглазая, с не очень длинными чуть вьющимися волосами. Мне такой тип никогда не нравился, но вот как-то прижилась. Биография ее меня никогда не интересовала, а она не лезла с расспросами ко мне. Люди взрослые, глупостями всякими не интересуемся. В целом, я знал, что она, вроде нашей покойной Мари, где-то пристала к войскам, сначала барона, потом к княжеским. Была и маркитанткой, и, наверняка, проституткой, но как-то выбилась в завсегдатаи офицерской компании в кантине, и при этом не нищенствовала отнюдь. Ну а что того, что спала, поди, с кем-то там — повторюсь, люди взрослые, такими глупостями не интересуются. Главное, при том вполне смогла обеспечить себе и здоровье, и относительно пристойную репутацию. В конце концов, одна из полковых баб вообще однажды стала российской Императрицей…
Так вот и прижились мы, несмотря, что не сказать, чтобы она мне безумно нравилась (нельзя сказать и не нравилась, конечно), но баба была справная, быт, хозяйство и уют обеспечила быстро, в койке тоже без какого-то фантастиша, но вполне удовлетворительно во всех смыслах. Ну… как-то так, вроде бы именно что — прижились. Ну и начались наметки на постоянную семью, как-то оба, наверное, решили не искать более в жизни счастья, потому, что поиски принца на белом коне, и алмазов в заднице уже наскучили. Синица в руке, пожалуй. Из серии стерпится — слюбится. И то сказать, терпеть-то приходилось больше какие-то безразличные мелочи, а в остальном все… ровно. Ну, конечно, внутри какая-то обида червячком — мол, ну не первый сорт, ты же достоин лучшего… А потом к зеркалу подойдешь — не, нормально, все соответствует.
Словно насмехаясь над моими принципами не иметь чего-то, что больно терять — завелся у меня вдобавок, едва только образовалась семья, и собак. Пришел, очевидно, почуяв уголок уюта среди этого унылого лагеря, здоровенный лохматый бело-серый пес. Тоже из приблудных к какой-то части, который по каким-то причинам остался в лагере. Под конец войны в частях покрупнее, говорят, модно было заводить собак-кошек, благо их при разбитом жилье и убитых хозяевах сыскалось много. Собака какой-то пастушеской породы, довольно крупная и еще больше лохматая, с зычным лаем, но, как выяснилось, к людям очень добрая, и ненавидящая только волков и других собак.
Так что теперь в моей палатке, у всегда протопленной буржуйки хлопочет черноволосая Лиа, готовя что-то, а у входа, под пологом, бдительно несет службу безымянный пес, откликающийся на простое «Собака!» на русском. И вдруг мне как-то немного захотелось бросить все, и податься в отставку, обжиться где-то подальше, пусть и с этой Лией… Захотелось в ту самую тихую уютную гавань, и того самого простого семейного счастья. Накатило так немного. Но тут же отогнал мысли такие — упущу шанс — потом сам от скуки вздернусь. Да и Лиа вовсе не будет жить с унылым огородником на краю географии — она на меня тоже ставку сделала, как на перспективного офицера, при том не погнушавшегося ее обществом. Так что — будем пока продолжать, как есть. Теперь даже какой-то стимул, что ли, появился.
Уже прошло больше месяца с известия о казни Орбеля, и всего чуть более пары недель с момента демобилизации армии. Впрочем, дни в пустом лагере тянулись однообразно, и мне уж казалось, что давным-давно тут сидим. Только я начал подумывать, как бы выбить увольнение в Эбиден, да смотаться туда с «женой», может быть даже и на предмет оформить брак, чем кто не шутит, как заявились к нам в лагерь новые старые гости. Приехали за каким-то хреном двое Верных, судя по всему, и вовсе проездом.
***
Шмульке взяли, судя по всему, утром, после завтрака — он завсегда помогал Лии, приносил воду и дрова, и я его слышал. То есть, взяли уже позже. На обеде его уже не было, но он мне не надобился, потому точно сказать не получалось, мог и по каким-то своим причинам пропустить обед. Ну а ближе к вечеру заявился капитан Ури. Вежливо попросив Лию оставить нас (я не большой физиономист, но она, похоже, малость напряглась — скорее всего, чего-то у нее с капитаном было, вот и беспокоилась на предмет своего будущего, тем более что я свою терпимость в этих вопросах ей не афишировал), и сходу взял быка за бока.
— Мастер Йохан — в общении не на людях мы с ним давно перешли на обращение по Союзному манеру, гражданскому — Не стану рассказывать полностью, верить или нет — дело Ваше. Но лучше бы поверить. Завтра, или, самое позднее, послезавтра, Вас арестуют.
— Хм… — пересилил себя, и не задал дурацкого вопроса «За что?!». Уж чья бы корова молчала, а бодливой все равно Бог быка не дает. Уж кто-кто, а я сам за собой назову запросто всякого, за что, имея желание, вполне можно и арестовать. Это не беря мутную биографию. Да и вовсе — служба в Валашской армии… угробился Свиррский полк, а наш взвод уцелел… угробилась рота Гэрта, и обратно мы уцелели… удачно так попали на мятеж в Улле… А вишенкой под тортом улик — прорыв то ли Орбеля, то ли еще кого из Эбидена. Да тут не арестовывать, тут сходу сажать, а то и расстреливать можно. Так что промолчим.
— Сразу видно, человек Вы опытный, раз не спрашиваете, за что — усмехается Ури — Пока, насколько мне известно, допрашивают Вашего денщика. Даже не пытали вовсе, но, боюсь, он уже все рассказал, что знает. Насколько я понял, речь идет о каких-то деньгах, укрытых от казны, при сборе трофеев…
— Ну, понятно — что тут скажешь. Что, собственно, еще им Шмульке смог бы выдать? А выдаст обязательно — при всем моем к нему отношении он своей шкурой за меня расплачиваться не должен. Пойдет на сотрудничество, заработает снисхождение… возможно. Никаких обид, на самом деле, я его еще и подставил. Хотя, так у него есть хоть, на чем меня выдать. Не придется врать. Однако, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал… «Только жениться собрался…» как говорилось в том мультике.
— Давайте говорить прямо, лейтенант — не думаю, что у Вас есть шансы выскользнуть… законным путем. Потому… Вы знаете, я к Вам хорошо отношусь, к тому же, я знаю, у Вас есть гражданство Союза. К сожалению, вы на рисской службе, и я тут ничего не смогу сделать, разве что заявить протест и ходатайство о передаче дела в суд какого-либо из городов Союза. Но… Вы же понимаете, что, скорее всего это будет как минимум — НЕ БЫСТРО. Мягко говоря. Однако, как гражданин Союза Вы можете рассчитывать на мою помощь. Если выехать под утро, чтобы можно было не опасаться переломать коням ноги, Вы сумеете к тому времени, как Вас хватятся, оказаться очень далеко. И никто Вас не догонит, да и вряд ли станет догонять. Насчёт охраны лагеря Вы лучше меня знаете — там роту можно вывести незаметно. Да и от кого его охранять, Вы же сам больше стараетесь, чтоб люди не бездельничали, чем всерьез охрану нести. А далее — отправляйтесь в Рюгель, дождитесь, пока я вернусь, и обещаю — я помогу со службой в Союзе. Союзу нужны хорошие офицеры. А у Вас не так много вариантов выбора. Решайте сейчас, времени мало.
— Ха. Так может, они и не станут ждать до завтра.
— Эм… Они уже не стали ждать, и сейчас культурно отдыхают в кантине, выгнав оттуда всех «перед лицом государственного дела». И уже, по моим прикидкам, даже имея буйволиное здоровье, вряд ли они смогут идти Вас арестовывать ранее завтрашнего полудня. Я, кстати, поскольку мой статус тут довольно серьезен, и не подчинен никаким Верным — вполне могу отужинать в кантине, и, составив им компанию, поспособствовать сему. Так что Вы решили, лейтенант?
— Благодарю, мастер Ури… Но… у меня еще и женщина…
— Вздор! Возьмете еще пару лошадей — если так уж не хотите обкрадывать рисскую армию — оставьте деньги за них, уверен, у Вас найдется нужная сумма, не придется и одалживаться. Я постараюсь засвидетельствовать, чтоб деньги просто не украли, хотя…
— Я понял, мастер Ури. Я поступлю, как Вы советуете.
— Отлично, мастер Йохан. Готовьтесь, я загляну к Вам ближе к полуночи — говорит Ури, и быстро уходит.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день в тридцать седьмом году. Доигрался хер на скрипке. Карьеру, говоришь, сделать… Павлины, говоришь… И ведь, как ни крути, а стрелять в своих, если что — никак невместно. Эти ребята, Верные, что бы там ни было, все одно — свои. Правильное, хорошее дело делают. Пусть и с перегибами, но иначе все одно никак. Если я сейчас против них пойду — точно внутри что-то окончательно скурвится. Но, с другой стороны… просто так вот башку под пулю подставлять, блея что «Это чудовищная ошибка»… Обидно. Ват кабы в бой штрафником послали, и то бы не так обидно было. Да хоть бы еще куда истратили, но чтоб с пользой, а так… Очень обидно, и не хочется так по-глупому. Так что, наверное, Ури прав. Сдернуть придется в Союз, а там уж… Напишу товарищу Сталину, а он разберется. Главное будет — просто дожить до реабилитации, пересмотра дела, осуждения перегибов и тому подобного. А оно непременно будет — а как не быть. И возможно — еще и быстрее, чем у нас там было — тут мир какой-то, несмотря, что более взрослый, а, однако молодой и резкий. Ладно, рвем когти, благо, в общем-то, особо и собраться не так долго — на всякий случай и так все давно собрано, чтоб не возиться, если вдруг приказ. Разве что вот Лиа…
Она как раз вернулась, настроение хорошее — ну да ей с чего грустнеть — мы с Ури общались тихо, едва шепотом, по понятной причине, а он ей вряд ли что сказал. Хотя иногда проскакивает что-то тревожное в глазах — все еще, наверное, переживает, не сдал ли ее капитан. Чтоб у меня все проблемы в жизни были из серии «с кем моя баба переспала»… Подумал чуть, и решил ей пока не говорить ничего. И для конспирации и вообще. Мало ли что. Человек неплохой, но с расчетом. А перед самым отходом скажу — и пусть решает. У нее барахла еще меньше, и, пока еще находясь в непонятном статусе, она, по привычке видно, особо не распаковывалась, все храня в двух здоровенных рюкзаках. Если что надо было — рылась там, а потом на место возвращала. Чтобы, если что не так, и погонят прочь — не оставить ничего из своего имущества. Привычка. Так что — если решит со мной уйти, то соберется быстро. Ну, а коли решит, что не по пути… То помешать или донести не успеет. Так решив, не стал ей ничего говорить, а сам еще раз проверил свои укладки — ничего, лишнего нет, ерунду и бросить не жаль, а так все с собой и на себе. Вышел подышать воздухом, посмотрел на пса — жаль, но придется бросить — вряд ли он отправится со мной, а если и отправится — я не знаю, выдержит ли собака такой переход? Может, и выдержит… не знаю. Недолго радовался тихому счастью. Жаль.