а дрова.
Майор тем временем закончил рефлексотерапию, и подошел к нам. Откозыряв, протянул ему приказ и письмо Гэрта, доложился о численности и состоянии личного состава, приготовился к неприятностям. Однако Горн, отослав жестом лейтенанта, покивал, читая бумаги, и вдруг приказал отправить людей на кухню получить питание, а меня пригласил с собой. Недоумевая, я переложил бразды на Борю, и отправился, подозревая еще большие неприятности.
— Сержант, тут мне мой старый приятель Гэрт пишет, что у вас с собой бумаги, и вы желаете претендовать на перевод в армию Союза?
— Так точно — достаю из ранца бумаги, протягиваю, и сразу обрисовываю ситуацию — По совету его высокоблагородия капитана Гэрта как раз. Оне считают, что так бы мне самое правильное. Иначе мне карьеры никак не сделать, так оне мне и сказали, вашвысбродь.
— Хм… Гэрт всегда был мастер всяких таких… таких… да-с… — майор неопределенно потряс кистью в воздухе — Ну да дело не об этом… Подождите, сержант, я взгляну ваши бумаги — Гэрт больно уж вас рекомендует, а это было бы кстати… Пока можете курить, только отойдите к окну, я сегодня за ночь уже накурился, наверное, на ближайший месяц…
— Виноват, вашвысбродь, не курю!
— Ну… тогда… Вон там есть кофе в термосе, еще не остыл, пейте… я все равно его уже больше не могу видеть…
— Есть, вашвысбродь! — глупо кочевряжиться, когда аж целый майор настолько благосклонен к сержанту. Это конечно настораживает, но неприятностей от лишнего глотка кофе не прибавятся, а вот потом еще кофе могут и не предложить. Тем более рядом с кофе на тарелке какие-то вкусности, по виду нечто вроде венских вафель — а чего бы и не сожрать внаглую? Майор благосклонен не в меру, а пожрать не факт что выйдет — пайком, конечно, мои ребята на меня прихватят, но то паек. Кофе и вафли оказались, кстати, весьма недурственны…
— Однако, однако — закончил читать Горн — Да уж, сержант, если это все про вас хотя бы на половину правда… то вы мне тут попались крайне вовремя.
— Рад стараться, вашвысбродь! — выпучиваюсь я в фигуру аллегории служебного рвения.
— Послушай-ка… эээ… Йохан… Ты, я смотрю, человек бывалый. Не в тылу отсиживался. Начальство, конечно, не любишь — а кто его любит. Но я тоже не все время в штабах ошивался, да годы и здоровье не позволяют уже самому в бой идти. А в командиры попасть — происхождения на карьеру не хватило. Так что вот что. Ты давай-ка, брось вот это. Обращайся ко мне без всяких, господин майор. И дурака мне тут не включай, будь уж добр. Не то сейчас время. Все ясно?
— Так точно, господин майор. Чего неясного. Только бы вот про то, какое нынче время «не то» — нельзя ли поподробнее? А то мне и господин полковник Палем то же самое говорил, и как раз сказал, мол, Вы мне все и разъясните.
— А вот это, сержант, ты сейчас все и узнаешь. За мной, пошли…
***
На совет в Филях это походило мало. Хорошо хоть не походило сильно и на совещание в рейхсканцелярии в апреле сорок пятого. Ну, то есть, оно все было где-то посередине. Как говорится, «кампания была небольшая, но весьма представительная…». Майор Горн, двое, кроме меня, сержантов, вида безмерно усатого и несколько престарелого, впрочем, с ухватками не писарей или там поваров, молоденький лейтенант и два капитана, причем только один из них выглядел достойно — второй был бледен и потен, как сволочь. Внешне он был грузен и плечист, но почему-то напоминал мне Кислярского из фильма «Двенадцать стульев». На стене небольшой комнатки, куда меня привел Горн, висел план Улле и окрестностей, на столе тоже разложены какие-то карты и бумаги. А в углу стоял карабин с подсумками на ремне, и шашка в ножнах. Все присутствующие, кстати говоря, были при оружии — и даже я, с полной выкладкой и карабином за плечом не выглядел полным дебилом — у капитана была на поясе здоровенная кобура рейтарского револьвера, а оба сержанта — так же как я с карабинами. В общем, атмосфера как-то немного нервировала. Горн жахнул стакан воды, и начал излагать ситуацию:
— Прежде всего… Пусть вам не кажется странным состав нашего совета. Если грубо сказать, то, кроме нас, на остальных офицеров и сержантов рассчитывать нечего. Да-с, господа. Все мы — единственные из состава всех рисских войск, имеющегося в Улле — очень небольшого состава, замечу! — кто имеет реальный боевой опыт… или, как капитан Макс, обязан быть в курсе всего. Остальные, да простят они мне такую оценку — штабные шаркуны и тыловые хомяки. Не стану их обвинять и хулить, большинство из них неплохо справляются со своими обязанностями в мирное время… Вот именно, в мирное! А сейчас, увы, они если и не обуза, то никак не полноценные боевые единицы! И тем более не командиры… Впрочем, нам и командовать-то особо нечем. Да, я не представил — это сержант Йохан. Со своим неполным взводом доставил с фронта секретный груз Палему… Взвод неполный, но все солдаты хоть немного, а пороху понюхали, а некоторые и вовсе можно сказать — ветераны. Сам сержант воюет с первого дня, начинал в войсках Барона… да-с!
— Судя по наградам, и у барона сержант не в тылу сидел — усмехается капитан со «стечкиным» — Это, действительно, очень кстати…
— Да, так вот… я изложу кратко ситуацию, введя всех в курс дела, а затем — прошу высказывать свои мнения. Сержанты — без малейших условностей, сейчас ваше мнение ничуть не менее важно, чем мнение офицеров! Итак, начнем…
…Смысла пересказывать всю речь майора нет, а вкратце ситуация была такова. Позавчера в Улле начался мятеж части гарнизона, переросший в беспорядки. Или наоборот, беспорядки, окончившиеся мятежом. Уже неважно. Важно было другое. Войск в городе катастрофически нет. Городской полк с артиллерией и тылами, еще месяц назад отправился морем в Рюгель, чтобы там влиться в Южный фронт, нажимающий на Валаш. Союзники торопились успеть внести весомый вклад в победу, чтобы не остаться без трофеев. В победе уже не то чтобы не сомневались — Валаш сопротивлялся активно и местами наносил болезненные контрудары. Но все же в победу уже больше верили, чем сомневались. Как бы то ни было — городской полк убыл. Остался гарнизон, и немного жандармов. Да полиция — вот, собственно, и все. На счастье, взбунтовалась (или примкнула к бунтующей черни?) та часть гарнизона, что относилась, скорее, к тылам и учебке, а не артиллеристы городских укреплений. С другой стороны — по численности это было едва ли не две трети войск в городе. Ходили слухи, что солдаты взбунтовались «не желая идти на бойню, от которой народу пользы нет, а богачам только прибыток». Прямо родным и знакомым повеяло. Да и в целом мятеж был явно проплачен известно чьими деньгами, но лозунги были очень даже «народные» — вне гарнизона ядро бунтовщиков составляли мастеровые с Пушзавода — одного из градообразующих предприятий в северном пригороде Улле. Само собой, требовали отмены штрафов и увольнений по причине военного времени, увеличения расценок за сверхурочную работу, улучшение условий труда и безопасности, ну и прочее подобное. Ну а в самом городе вылезли, как обычно, при любой сваре, трущобы — в том числе и речпорт, и подобные ему босяцкие долины. Там никаких политических требований не выдвигали, просто хотели как обычно немножечко пограбить под шумок. Тут еще, говорили, примешивается и вражда мафиозных кланов, и поддержка сторонников недавно отстраненного от должности (и жизни) второго секретаря горкома Алабина, пытавшегося ранее устроить провалашский переворот. Впрочем, эти тонкости были не столь важны уже. Пусть с этим потом соответствующие органы разбираются. А на сейчас имеем угрозу вооруженного захвата власти в Улле, причем по неким каналам есть сведения о намереньях кругов, близких к бывшему второму секретарю установить свою власть, инициировать выход Улле из Союза, и соответственно, из войны, ну и прочий сепаратизм, с учетом стратегического положения города, позволяющего контролировать устье Великой. Военной поддержки мятежникам ждать особо неоткуда, но вряд ли Союз рискнет вести действия против одного из своих городов, да и честно сказать — нечем, вот прямо сейчас, если все же возобладают мятежные, и возьмут укрепления городские. Придется полностью остановить наступление на Валаш с юга, и стянуть все войска Союза к Улле. И еще вопрос, не откажутся ли союзные солдаты воевать со своими же? Да и, намекнул майор, не факт, что в других городах Союза не начнутся некие центробежные процессы — противоречий на самом деле накопилось немало, а поскольку, из всех государств (известной мне части мира) Союз Городов был наиболее либеральным…
В общем, плохо все. Если еще точнее — то против нас несколько сотен более-менее обученных и оснащённых солдат, это раз. Два — это едва ли не вдвое больше мастеровых и прочего пролетариата. Уже успевших организовать на Пушечном какое-то подобие коммуны. Улльские коммунары, мать их так. И ведь, аналогии-то, похоже, во всех мирах схожие — отличительный знак у них — красная повязка нарукавная, или ленточка на головном уборе. И знамена красные… по большей части. Еще флаг Улле — у каждого города Союза, кроме общего Союзного флага — есть и свой штандарт, но с наложенным союзным гербом. Ну а у этих — «чистый» флаг. Причем, тут нету принтеров для текстильной печати, и такие флаги за день не выткать… Впрочем, это опять же не наше сейчас дело. Итак, мастеровые. Эти вооружены по большей части всяким холодняком, ружьями и каким-то стреляющим старьем. Поговаривали, что некто купил им немало револьверов, что тоже не радовало, хотя даже в городском бою револьвер — оружие глупое. До арсенала, слава Богам, мятежники не добрались, и вот уже прямо сейчас оружие и боеприпасы оттуда перевозят в военный порт. При крайнем случае — просто утопят в море. Так что вооружение коммунаров можно было бы и не считать, если бы не неприятный момент. На то он и Пушечный, чтобы там делали пушки. И вот там-то коммунары и захватили несколько орудий — в основном полевые трехдюймовки, около дюжины. Со слов капитана Стечкина, имени которого я так и не узнал, остальные орудия можно, в общем-то, не считать — к ним нет боеприпасов. А вот к трехдюймовкам вполне достаточно — снарядное производство как раз было загружено заказом на этот калибр. Радовало только, что гранат здесь не делали — взрывчатку гнали в Ирбе, ибо уголь там, а Ирбе ее не продавал так, блюдя привилегию — вот и отправляли корпуса на снаряжение туда, а потом снаряды — обратно. Так что к пушкам у коммунаров — картечь, да шрапнели. Кроме рабочих-коммунаров во враждебные силы стоило записать и вечно недовольных «городскими» окрестных крестьян. Эти просто поддержат мятежников, если и не открыто, то тайно. В основном, конечно, за свою выгоду — как станет ясно, что мятеж подавлен — начнут и выдавать… за награду, естественно. С прошлым мятежом так и было. Серьезной силой их считать не стоит, они и в спину пальнут, только три раза убедившись, что им ничего не будет. Ну и напоследок — босяцкие кварталы. Эти гетто, трущобы и фавелы всегда были враждебны власти, и в мирное-то время там стреляли и совали ножи в спину полицейским и солдатам, там всегда могли найти укрытие беглецы от режима, регулярно там армия и жандармы устраивали зачистки, что, понятное дело, любви к властям не добавляло. Это, на самом деле, серьезная сила — несколько тысяч человек. И не всегда неорганизова