Этот генерал был теоретиком и практиком моторизованных, танковых способов ведения боевых действий. Неслучайно у Гудериана в Третьем рейхе были и соответствующие прозвища – «Быстрый Хайнц» (Schneller Heinz) и «Хайнц-ураган» (Heinz Brausewind).
На свет Хайнц Вильгельм Гудериан появился в воскресенье 17 июня 1888 года. Местом его рождения стал распложенный на берегу Вислы город Кульм. Отец будущего генерала служил тогда обер-лейтенантом в егерском батальоне и стал первым кадровым военным в роду Гудерианов. Сам Хайнц, согласно воле отца, желавшего видеть своих сыновей офицерами, обучался в кадетском корпусе, а затем – в военной школе в Меце. В 1912–1913 годах служил в составе телеграфного батальона в городе Кобленц. 1 октября 1913 года начал учебу в военной академии в Берлине, прерванную началом Первой мировой войны. С первых дней войны занимал должность начальника радиостанции в 5-й кавалерийской дивизии на Западном фронте, затем в штабе 4-й армии во Фландрии, назначен помощником начальника связи в штабе 4-й армии. Через три месяца был произведен в капитаны. В августе 1917 года занял должность начальника связи в штабе 4-й армии. По его словам, «служба в различных радиотелеграфных подразделениях в начале Первой мировой войны дала мне возможность приобрести некоторые знания, весьма пригодившиеся в дальнейшем, при создании нового рода войск».
В апреле 1917 года Гудериан получил назначение на должность офицера Генерального штаба в 4-ю пехотную дивизию, а в следующем месяце был временно командирован в 52-ю резервную дивизию в качестве офицера Генерального штаба на период сражения на реке Эн (именно эта битва обозначила переход к позиционным боевым действиям в ходе Первой мировой войны). В сентябре Гудериан был назначен командиром 2-го батальона 14-го пехотного полка, а затем – назначен на должность офицера Генерального штаба в армию «Ц». В январе – феврале 1918 года обучался в Седане на курсах офицеров Генерального штаба, после чего получил назначение в генеральный штаб армии. Через три месяца был переведен в штаб 38-го резервного корпуса на должность квартирмейстера. Последняя занимаемая в период Первой мировой войны должность – начальник оперативного отдела в штабе немецкого представительства в оккупированной Италии. После окончания войны служил в штабах пограничной охраны в Силезии, а затем в Прибалтике. В марте 1920 года участвовал в ликвидации беспорядков в Рурской области. Гудериан в начале 1922 года был переведен в отделение автомобильных войск Министерства обороны, а 1 февраля произведен в майоры. Через восемь месяцев – переведен в военно-транспортный отдел управления войск Министерства рейхсвера. 1 октября 1928 года стал преподавателем (по совместительству) тактики в учебном отделе автомобильных войск в Берлине. Служил командиром автомобильного батальона, начальником штаба инспекции автомобильных войск. 1 апреля 1933 года произведен в полковники.
1 июля 1934 года Гудериан был назначен начальником штаба командования бронетанковых войск. 1 августа 1936 – произведен в генерал-майоры. Участвовал в присоединении (аншлюсе) Австрии Третьим рейхом и присоединении Судетской области. 20 ноября 1938 года он был произведен в генералы бронетанковых войск и получил назначение начальником мобильных войск. Гудериан был теоретиком и практиком моторизованных, танковых способов ведения боевых действий. Перед началом Второй мировой войны, в августе 1939 года, Гудериан был назначен командиром 19-го армейского корпуса. Участвовал в Польской компании, был награжден Железным крестом и Рыцарским крестом.
После захвата Бреста войсками под командованием Гудериана, 22 сентября 1939 года там состоялся парад с участием немецких и советских войск. В федеральном военном архиве в Германии, в документах высшего руководства немецкой второй танковой группы сохранился документ «Договоренность с советскими офицерами о передаче Брест-Литовска», датированный 21 сентября 1939 года. В нем, в частности, указывается: «14.00: Начало прохождения торжественным маршем (Vorbeimarsch) русских и немецких войск перед командующими обеих сторон с последующей сменой флагов. Во время смены флагов музыка исполняет национальные гимны». Парадом командовали: командир 19-го корпуса генерал танковых войск Хайнц Гудериан и командир 9-й отдельной танковой бригады Красной армии комбриг Семен Кривошеин.
Воплощение блицкрига
В мае – июне 1940 года 19-й корпус Гудериана участвовал во Французской кампании. И «шустрый Хайнц» успешно применял тактику блицкрига, но при этом не всегда согласовывал свои действия с командованием, за что в самый разгар немецкого наступления, 16 мая, был временно отстранен от командования 19-м корпусом командующим группой Эвальдом фон Клейстом за неисполнение приказов. Но уже 1 июля Гудериан был назначен командующим танковой группой «Гудериан», и за успехи, проявленные при разгроме французских и английских войск, был 19 июля 1940 года произведен в генерал-полковники. 16 ноября был назначен командующим 2-й танковой группой.
О Французской кампании у него сохранились воспоминания порой даже курьезные: «…я направился в Керье, северо-восточное Амьена, куда был перемещен штаб корпуса. Здесь нас атаковали наши же самолеты. Это был столь недружественный акт, что наша зенитная артиллерия открыла ответный огонь и достала одну такую невнимательную птичку. Оба летчика выпрыгнули с парашютом и вскоре сидели передо мной и с неприятным удивлением глядели друг на друга. Когда закончилась первая, мучительная часть беседы, я подкрепил молодых людей стаканом шампанского. К сожалению, они разбили только что прибывшую новую разведывательную бронемашину».
В начале Великой Отечественной войны Гудериан был командующим 2-й танковой группы, подчиненной группе армий «Центр». По словам самого Гудериана «задача, стоявшая перед моей танковой группой в первый день наступления, была следующей: форсировать Буг с обеих сторон от Бреста, прорваться сквозь оборонительные линии русских, а затем без промедления продвигаться в сторону Рославля – Ельни – Смоленска. Целью такого стремительного прорыва было не дать противнику перегруппироваться и выстроить новый защитный рубеж, заложив тем самым основу для решающей победы над неприятелем уже в 1941 году».
Перед началом наступления Гудериан лично изучал в бинокль советское приграничье: «Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели». Он даже усомнился, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом, ведь это нарушит полную внезапность вторжения. Но на всякий случай Гудериан решил не рисковать и приказом не пренебрегать, поэтому распорядился провести артподготовку по первоначальному сценарию.
И вот вторжение началось… В 3.15 ночи 22 июня 1941 года германская артиллерия открыла огонь по советской территории, а через полтора часа на советский берег вышли первые немецкие танки, входившие в состав 18-й бронетанковой дивизии. Это были не обычные танки, а амфибии, специально подготовленные для так и не начавшейся против Британии операции «Морской лев». В результате использования фактора внезапности XXIV бронетанковому корпусу под командованием генерала бронетанковых войск барона фон Фитингхоффа удалось южнее Бреста захватить неповрежденными мосты через Буг. Но вскоре оправившиеся от неожиданного нападения воины Красной армии вступили в яростный бой с врагом, причем особо отличился гарнизон Брестской крепости…
Впечатления Гудериана от первых часов наступления были таковы: «Двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Десна, овладение которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового корпуса, но там, кроме русского поста, я никого не встретил. При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений вопреки моему указанию бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты».
Однако вскоре Гудериан уже заметил, что Красная армия преодолела первоначальную растерянность и начала оказывать упорное сопротивление. Иногда даже в самых безнадежных ситуациях. Так, в какой-то момент Гудериан, занятый обсуждением дальнейших действий, услышал в тылу интенсивную стрельбу. Шоссе со стороны захваченного немцами Белостока было затянуто дымом от горящих автомобилей, «…обстановка была неясной, пока из дыма не показались два русских танка. Ведя интенсивный огонь из пушек и пулеметов, они пытались пробиться на Слоним, преследуемые нашими танками T-IV, которые также интенсивно стреляли. Русские танки обнаружили нас; в нескольких шагах от места нашего нахождения разорвалось несколько снарядов: мы лишились возможности видеть и слышать». Далее день за днем Гудериан отмечал, что сопротивление противника растет, «войска действовали умело, особенно следует отметить хорошую маскировку, но управление боем не было еще централизовано».
Впрочем, Гудериан, как и все без исключения мемуаристы с обеих сторон, наблюдал немало проблем с управлением непосредственно на своем опыте. «По прибытии на командный пункт я узнал, что при передаче приказа 17-й танковой дивизии произошло какое-то недоразумение; оказалось, что части дивизии не получили приказа остаться на участке фронта вокруг окруженной группировки противника и продолжали продвижение на Борисов. Я тотчас же приказал доложить об этом факте командованию 4-й армии. Уже нельзя было что-либо изменить. В 8 час. утра на следующий день я был вызван в штаб фельдмаршала фон Клюге в Минск, где мне предложили дать объяснение. Выслушав мои объяснения, фельдмаршал фон Клюге заявил, что он уже намеревался отдать Гота и меня под суд, так как у Гота произошло точно такое же недоразумение, и фельдмаршал думал, что имеет дело с генеральской фрондой».
Случались и более опасные ошибки: «Отправившись в 3-ю танковую дивизию, я попал под бомбежку наших самолетов, сбросивших бомбы на подразделения 23-й пехотной дивизии и причинивших им большой урон. Первая бомба упала в 50 м впереди моей машины».
На седьмой день после начала войны немцами был захвачен Минск. Но в начале июля генерал-фельдмаршал фон Клюге, которого Гитлер назначил командующим 2-й и 3-й танковой группами, хотел (с одобрения фюрера), чтобы германские войска окончательно разгромили попавшие в Белостокский котел части Красной армии. И поэтому, как пишет в своих мемуарах Гудериан, «7 июля я оказался перед необходимостью принять решение. Продолжать ли мне наступление в прежнем режиме, форсировать Днепр силами исключительно танковых соединений и попытаться как можно скорее достичь ранее поставленной цели, как то предписывалось по изначальному плану. Или же, учитывая, что русские строят по линии реки оборонительный рубеж, прервать наступление и дождаться для начала битвы за реку подхода пехотных армий?».
10 и 11 июля, с малыми потерями, был форсирован Днепр. За этим событием наблюдали находившиеся в штабе Гудериана итальянский военный атташе генерал Маррас и адъютант Гитлера подполковник фон Белов. Еще перед форсированием перед XLVII бронетанковым корпусом Гудериан поставил задачу захватить Смоленск. Вечером 15 июля Гудериан на окраине выслушал доклад старшего штабного офицера 29-й мотопехотной дивизии, который «доложил мне, что его дивизия успешно продвигается по Смоленской области, но несет при этом заметные потери. Начала проявляться потребность в смене как личного состава, так и техники… 16 июля 29-я мотострелковая дивизия заняла Смоленск, став, таким образом, первой из моих дивизий, достигшей оперативной цели… Заняв историческую часть города, расположенную на южном берегу Днепра, дивизия переправилась через реку и 17 июля захватила промышленные районы на северном берегу, чтобы облегчить выход на соединение с Готом».
Но Смоленское сражение еще не кончилось – части Красной армии начали контратаки, чтобы отбить город, началось новое контрнаступление под Ельней. «30 июля под Ельней было отражено 13 атак», – писал в дневнике Гудериан.
В первые месяцы Великой Отечественной войны в боях против советских войск тактика блицкрига имела большой успех – действуя путем прорыва и охвата танковыми клиньями, войска под командованием Гудериана стремительно продвигались вперед, к Москве. Но затем Гитлер, приняв решение поменять план кампании, вместо удара на Москву направил 2-ю танковую группу на Киев. Танкисты Гудериана отличились и здесь, соединившись 15 сентября 1941 года восточнее Киева с частями 1-й танковой армии, захватив в «Киевский котел» войска Юго-Западного фронта.
«К 26 сентября закончились нашей победой бои в районе киевского котла. Командующий 5-й армией попал к нам в плен. Я беседовал с ним и задал ему несколько вопросов:
1. Когда они заметили у себя в тылу приближение моих танков?
Ответ: Приблизительно 8 сентября.
2. Почему они после этого не оставили Киев?
Ответ: Мы получили приказ фронта оставить Киев и отойти на восток и уже были готовы к отходу, но затем последовал другой приказ, отменивший предыдущий и требовавший оборонять Киев до конца.
Выполнение этого контрприказа и привело к уничтожению всей киевской группы русских войск.
В то время мы были чрезвычайно удивлены такими действиями русского командования. Противник больше не повторял таких ошибок. Мы же, к сожалению, вынуждены были сами пережить печальный опыт такого же вмешательства в ход боевых действий».
Неодолимые преграды
И, по мнению Гудериана, ценой этой победы было последующее снижение темпов немецкого наступления на Москву, что в итоге и привело к провалу плана «Барбаросса». 3 октября немецкие войска захватили Орел. Там Гудериану довелось пообщаться со старым генералом, еще русской императорской армии, который сказал ему: «Если бы вы пришли 20 лет тому назад, мы бы встретили вас с большим воодушевлением. Теперь же слишком поздно. Мы как раз теперь снова стали оживать, а вы пришли и отбросили нас на 20 лет назад, так что мы снова должны начать все сначала. Теперь мы боремся за Россию, и в этом мы все едины».
5 октября 1941 года Гудериан был назначен командующим 2-й танковой армией. Но движение немецких танковых колонн к Москве, встречавших все более упорное сопротивление советских войск, все более замедлялось. К концу ноября – началу декабря немцам удалось выйти к пригородам советской столицы, но ресурсы для дальнейшего наступления были исчерпаны, к тому же германские войска (и боевая техника) оказались, как заявил Гитлеру Гудериан, не подготовленными к зиме.
В своих воспоминаниях Гудериан утверждал, что Гитлер еще до начала войны с Советским Союзом имел всю информацию «о военной мощи огромного государства… о мощи промышленности и прочности государственной системы России», но отказывался верить донесениям разведчиков и докладам дипломатов. Он был уверен в легкой победе и сумел «передать свой необоснованный оптимизм непосредственному военному окружению». В результате Верховное командование вооруженных сил и главное командование сухопутных сил действительно верило в возможность завершения войны до наступления холодов, так что, по словам Гудериана, «в сухопутных войсках зимнее обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого солдата».
Более того, Гудериан, вспоминая о своей первой книге «Внимание! Танки!», утверждает, что у него состоялся разговор с Гитлером, в ходе которого он указал фюреру на то обстоятельство, что «русские имеют большое превосходство в танках, которое будет увеличиваться, если потери в танках у нас будут одинаковые. У Гитлера тогда вырвалась фраза: «Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков, которое приводилось в вашей книге, я бы, пожалуй, не начинал эту войну».
Только 30 августа 1941 года главное командование сухопутных сил серьезно занялось вопросом снабжения зимним обмундированием крупных соединений сухопутных сил. В этот день в дневнике Гудериана появилась следующая запись: «Вследствие изменения обстановки возникает необходимость проведения местных операций с ограниченными целями также в условиях зимы. Оперативному управлению разработать план-смету снабжения войск необходимым зимним обмундированием и после утверждения начальником Генерального штаба сухопутных сил возложить на организационное управление проведение необходимых мероприятий».
Писатель Ольга Шатохина специально для этой книги комментирует: «С именем Гудериана не в последнюю очередь связана легенда о чудовищных русских морозах, которые сорвали наступление вермахта на Москву. Он очень красочно и эмоционально описал ужасы нашей зимы в своих мемуарах. Хотя уже много раз было сказано и проверено по архивам метеосводок, что никаких экстраординарных холодов в ноябре 1941 года не наблюдалось. Были отдельные весьма холодные дни, а так ничего особенного, обычный для этого времени года небольшой минус. Более того, это должно было как раз пойти на пользу танкистам Гудериана и Гота – ведь еще одно традиционное объяснение их военных неудач, наша знаменитая грязь, наконец-то подмерзла и перестала затруднять движение бронированных машин. Маршал Рокоссовский вспоминал, что поначалу так оно и было, противник активизировался. Но его продвижение было остановлено отнюдь не морозами, а доблестью наших воинов. Блицкрига не получилось, немцев остановили и отбросили. А потом подоспели в полном соответствии с календарем и настоящие морозы».
Не преминул Гудериан в воспоминаниях с досадой отметить, что любимое детище Геринга, люфтваффе, равно как и войска СС были снабжены зимними вещами своевременно и в достаточном количестве. А вот его людям пришлось намного хуже: «…каждый полк уже потерял к этому времени не менее 400 человек обмороженными, автоматическое оружие из-за холода не действовало, а наши 37-мм противотанковые пушки оказались бессильными против русских танков Т-34. Дело дошло до паники…»
20 декабря во время бурного обсуждения этой проблемы с самим фюрером Гудериан в ответ на свой доклад о замерзающих в чистом поле подразделениях получил рекомендацию «зарыться в землю и защищать каждый квадратный метр территории». И, не сдержавшись, закричал, что подмосковная земля уже промерзла на полтора метра в глубину, «мы со своим жалким шанцевым инструментом ничего не сможем сделать». Гитлер, вспомнив свой опыт времен Первой мировой, предложил дробить мерзлую землю выстрелами из гаубиц и окапываться в получившихся воронках. Такая перспектива Гудериана тем более не обрадовала: «Мои дивизии вынуждены каждая оборонять фронт шириной в 20–40 км, а на каждую дивизию у меня осталось не более четырех тяжелых гаубиц с боекомплектом в 50 выстрелов на каждое орудие. Если я использую свои гаубицы для того, чтобы сделать воронки, то с помощью каждого орудия я смогу только создать 50 мелких воронок, величиной в таз для умывания… но это ни в коем случае не составит оборонительной позиции!.. Кроме того, боеприпасы мне необходимы для того, чтобы отразить атаки русских. Мы не в состоянии вбить в землю шесты, необходимые для прокладки телефонных линий, и для этого вынуждены использовать взрывчатые вещества. Где же нам взять необходимое количество подрывных средств для создания оборонительной полосы такого большого масштаба?»
Войска под командованием Гудериана не смогли противостоять советскому контрнаступлению под Москвой, отбросившим войска группы армии «Центр» от советской столицы.
После конфликта с командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом фон Клюге, из-за самовольного увода танков с опасной позиции вопреки приказу, Гудериан, отстраненный от командования 2-й танковой армией, был 26 декабря 1941 года отправлен в резерв Главного командования.
Генерал-инспектор бронетанковых войск
16 января 1942 года Гудериан получил официальное назначение в отдел пополнения штаба 3-го армейского корпуса, де-факто оставшись не у дел. Только спустя год, после немецкого поражения под Сталинградом, 1 марта 1943 года он был назначен на должность генерал-инспектора бронетанковых войск. Отвечая за модернизацию бронетанковых частей, Гудериан сумел наладить оперативное деловое взаимодействие с министром вооружений и снабжения Третьего рейха Альбертом Шпеером, что позволило не только увеличить количество выпускаемых Германией танков, но и внести необходимые улучшения в их конструкцию. В этот период Гудериан часто бывал на стрельбищах и танковых испытательных полигонах, инспектировал заводы и сопутствующие производства. Гудериан также неоднократно встречался с Гитлером и спорил с ним по стратегическим вопросам.
Во время совещания в Ставке Гитлера по утверждению плана операции «Цитадель» 3 мая 1943 года Гудериан снова столкнулся с фельдмаршалом фон Клюге, отстранившим его от командования танковой армией в конце декабря 1941 года. Дело дошло до вызова на дуэль, который прислал ему фон Клюге, призвавший, по словам Гудериана, в посредники самого фюрера. Но Гитлер поединок запретил.
Через несколько часов после неудачного покушения 20 июля 1944 года и раскрытия заговора против Гитлера среди военных, в котором Гудериан не участвовал, он был назначен начальником Генерального штаба сухопутных войск и по совместительству остался генерал-инспектором бронетанковых войск. При этом Гудериана включили в состав военного трибунала, который рассматривал дела офицеров-заговорщиков и тех, кто был заподозрен в участии в заговоре 20 июля.
Гудериан трезво оценивал достоинства и недостатки Верховного командования вооруженных сил: «Фельдмаршал Кейтель был неплохой человек и добросовестно старался выполнять свои обязанности; но вскоре он подпал под влияние Гитлера и чем дальше, тем больше терял способность сопротивляться его гипнозу. Свою нижнесаксонскую преданность он сохранил до самой смерти. Гитлер знал, что он может полностью положиться на этого человека, поэтому он и держал Кейтеля на такой должности, хотя и знал, что он не блестяще разбирается в вопросах стратегии. Фельдмаршал не оказывал влияния на ход операций; он больше занимался административными вопросами, т. е. выполнял функции бывшего военного министерства. Несчастье Кейтеля было в том, что он не находил в себе сил протестовать против приказов Гитлера, противоречащих международному праву и морали. Только этим можно объяснить, что так называемый «приказ о комиссарах» и директива «Ночь и туман» были спущены в войска. За эту слабость он и поплатился в Нюрнберге своей жизнью; его семье не разрешили даже оплакать урну с его прахом.
Генерал-полковник Йодль, начальник штаба оперативного руководства вооруженными силами, осуществлял с апреля 1940 года, со времени кампании в Норвегии, фактическое руководство операциями вооруженных сил. Так же, как и Кейтель, он был порядочным человеком, но поддался влиянию Гитлера. Однако не был так сильно зачарован последним, как Кейтель, и поэтому более критично относился к фюреру. После спора с Гитлером в период Сталинградской битвы Йодль весь погрузился в работу, которую он выполнял в основном самостоятельно, не прибегая к помощи технических сотрудников. Он был замкнут и уступил в вопросе о реформе военного и политического руководства, а также в вопросе реорганизации Генерального штаба. И только в последние дни войны он в корне изменил свои взгляды. Йодль разделил горькую участь Кейтеля. Оба эти генерала смогли бы многое предотвратить в судьбе нашего народа, если бы они по-другому относились к Гитлеру…»
Гудериан неоднократно спорил с Гитлером, выступая против его идеи объявления городов «крепостями» и обороны их до последнего солдата, в результате чего немецкие войска попадали в «котлы». Один из последних конфликтов между Гитлером и Гудерианом произошел из-за того, что последний пытался спасти окруженную группу армий «Курляндия» (ранее называвшуюся группой армий «Север»), державшую оборону в Курляндском котле. Помимо этого, предвидя крах Третьего рейха, Гудериан настаивал на ведении с неприятелем переговоров и заключении мира, не дожидаясь окончательного военного разгрома Германии.
В декабре 1944 года Гитлер провел совещание немецкого генералитета, посвященное своему плану нанесения удара в Арденнах, Гудериан, начальник Генерального штаба, отвечающий за Восточный фронт, выступил против. Гитлер в ответ заявил: «Вам нет нужды пытаться поучать меня. Я командовал германской армией в ходе войны в течение пяти лет и за это время приобрел больше практического опыта, чем любой господин из Генштаба мог надеяться когда-либо получить. Я изучал Клаузевица и Мольтке, прочитал все труды Шлиффена. Я лучше разбираюсь в обстановке, чем вы».
9 января 1945 года Гудериан, отправившийся на прием к Гитлеру, взял с собой начальника разведки на Востоке генерала Гелена, который, используя принесенные карты и схемы, пытался объяснить Верховному Главнокомандующему Германии опасность положения немецких войск накануне ожидаемого наступления русских на севере. По словам Гудериана, «Гитлер окончательно потерял самообладание, заявив, что карты и схемы «абсолютно идиотские», и приказал, чтобы я посадил в сумасшедший дом человека, подготовившего их. Тогда я вспылил и сказал: «Если вы хотите направить генерала Гелена в сумасшедший дом, тогда уж и отправляйте и меня с ним заодно». По словам Гитлера, на Восточном фронте «еще никогда ранее не было такого сильного резерва, как сейчас», на что Гудериан возразил: «Восточный фронт подобен карточному домику. Если его прорвут хотя бы в одном месте, все остальное рухнет».
Спустя три дня его слова сбылись – советская группа армий под командованием Конева устремилась в Силезию, а армии под командованием Жукова форсировали Вислу к северу и югу от Варшавы. Это было одно из крупнейших наступлений Красной армии за всю войну. Остановить победоносные советские войска было некому…
О шансах фольксштурма Гудериан говорил с нескрываемым скепсисом: «…ни командиров, ни оружия, не говоря уже о том, что руководство национал-социалистской партии выдвигало на руководящие посты не опытных командиров, а партийных фанатиков. Мой старый боевой товарищ генерал фон Витерсгейм был рядовым, в то время как его ротой командовал никогда не служивший в армии партийный деятель. В таких условиях бравые солдаты, готовые на самопожертвование, больше занимались совершенно бессмысленным разучиванием германского приветствия вместо изучения и овладения оружием».
28 марта 1945 года Гудериан вновь ввязался на совещании в спор с Гитлером, и фюрер вознегодовал: «Генерал-полковник Гудериан! Ваше здоровье говорит о том, что вы нуждаетесь в немедленном шестинедельном отдыхе!» Тот немедленно отозвался: «Я ухожу в отпуск» – и пошел к двери. Но фюрер потребовал, чтобы Гудериан остался до конца совещания, и он молча вернулся на место.
В конце Гитлер вновь повторил: «Пожалуйста, подумайте о восстановлении своего здоровья. За шесть недель обстановка станет критической. Тогда вы мне и будете особенно нужны. Куда вы хотите поехать?» Кейтель посоветовал поехать в Бад-Либенштейн. Гудериан не без ехидства заметил, что там уже американцы. «Вот что? Тогда в Гарц, в Бад-Заксу», – предложил Кейтель.
«Я поблагодарил его за участие, – вспоминал потом Гудериан, – заметив, что сам выберу себе место отдыха, причем такой курорт, который противнику не удастся занять в течение 48 часов». Он навсегда покинул бункер Гитлера, на прощание услышав от Кейтеля, что фюреру возражать не следует…
«Вечером я прибыл в Цоссен. Жена встретила меня словами: «Почему же так поздно?!» Я ответил: «Зато в последний раз. Я ушел в отпуск». Мы бросились друг другу в объятия. Для нас это было спасение. 29 марта я распрощался со своими коллегами, передав все дела Кребсу, собрал все свои вещи (их было очень немного) и 30 марта вместе с женой покинул Цоссен».
Уехав в австрийский Тироль, Гудериан был 10 мая 1945 года арестован американцами как военный преступник, в 1946 году был помещен в тюрьму в Аллендорфе, а затем в Нойштадте, освобожден в июне 1948 года. Гудериан выступал на Нюрнбергском трибунале в качестве свидетеля. Советский Союз предпринял попытку обвинить Гудериана в совершении военных преступлений на территории СССР, но прямых доказательств не нашлось, и союзники по антигитлеровской коалиции не поддержали это предложение. Отставной немецкий военачальник выступал за восстановление довоенных европейских границ, писал мемуары, в которых рассказывал о былых сражениях, роли танковых войск и многочисленных стратегических ошибках Гитлера.
Умер Гейнц Гудериан 15 мая 1954 года в баварском городке Швангау.