Но постепенно звуки из стонов и плача превратились в звериный рык. Чтобы там ни было внутри, но голос его внушал уже не страх, а всеобъемлющий ужас. Он словно шептал в голове одно слово: СМЕРТЬ! И от этого шепота хотелось бежать без оглядки как можно дальше, но как бросить дома, пашни?
И кто-то мудрый – ох уже эти мудрецы… эти разумники, творящие добро! – завел разговор, что, должно быть, в дереве явился новый бог, пришедший к их народу…
А чего хочет бог, как не поклонения и жертв? Кровавых жертв… Жаль, история не сохранила имени мудреца.
Одни говорят, что это был мудрый вождь племени, другие, что это был великий жрец, которому были открыты все тайны будущего… Но с тех пор кто-то один должен был умереть, чтобы остальные жили. И круговая порука жребия связала всех в деревне. Поколениями шли на смерть любимые и близкие, ради тишины внутри черного ствола…
Акум дернул плечами. Сегодня брат не ночевал под родной крышей. Он в общинном доме, его кормят и поят. И уже совсем скоро его, непохожего на себя от принятых снадобий, поведут под барабаны на проклятую поляну. И будет только взмах острого каменного ножа… Да, что еще жрецы умеют столь же хорошо, как это? Один взмах по подставленному горлу – и черная от света факелов кровь потечет к корням дерева… И кому есть дело до тех, кто не отрываясь будет смотреть, как утекает жизнь из любимого человека? Кому есть дело до того, как последний раз глухо стукнет ставшее бесполезным сердце? Праздник состоялся, деревня будет жить…
Акум не выдержал, и будто безумный, выбежал он из хижины. Ветви хлестали его по щекам, когда боль и отчаяние гнали его прочь от деревни в лес. Сколько он бежал, он помнил плохо. В себя Акум пришел от теплого запаха влажной лесной земли. Он лежал на краю лесной поляны. На другом ее краю неясно серели камни, заросшие зеленью. Парень вспомнил это место: сюда его однажды привел дед, когда он был еще совсем маленьким.
Он отчетливо помнил, как тот подошел к камням, опустился на колени к ним лицом и долго-долго стоял не шевелясь. Только губы едва двигались на темном загорелом лице, будто дед вел с кем-то невидимый разговор.
Акум медленно поднялся и, пошатываясь, пошел к камням… он добрел до них и вдруг ощутил огромное желание прижаться, прислониться лбом. Нерешительно коснулся он шероховатой поверхности, покрытой тонкими побегами лиан. И в ту же минуту ойкнул: под ступней явственно ощущалось что-то острое и гладкое. Юноша присел на корточки и осторожно поднял облепленный черной землей предмет…
Ручей после дождя был полон. Он, обычно казавшийся тоненькой струйкой, теперь весело плескался у самого берега. Ловкие руки осторожно смывали грязь с острой находки. Акум вдруг понял, что он знает этот предмет – острый обломок черного каменного ножа. Точно такой же был у жреца в деревне…
Словно сама судьба глянула юноше в лицо из темноты джунглей… Он успеет, до рассвета есть время.
В верхушке ствола сквозь расщелину было видно звездное небо. Скоро звезды начнут бледнеть. Хорошо, что есть хоть какой-то свет, а первые сто дет его окружала почти полная тьма. Да, уж первые сто лет были сущим кошмаром…
Он чувствовал, как снаружи дует ветер, колышется трава и как дерево роняет листья. В самом основании ствола он нашел маленькую дырочку и теперь мог смотреть, как трудолюбивые муравьи каждый день снуют-туда обратно одной и той же тропой.
Но по большей части ему хотелось совершенно не этого. Ему хотелось со свистом вылететь из темного ствола обратно в мир и исчезнуть из этих джунглей вместе с ветром. Но искать изъян в этой темнице было бессмысленно. Словно невидимая крепкая цепь приковывала его к этому месту. Дерево изнутри походило на запаянный кувшин, абсолютно герметичный.
Он прикрыл глаза: «Терпение, терпение, ты ждал сотни лет, неужели не можешь подождать еще? До рассвета…»
На поляне собралась вся деревня. В такт огромным барабанам, раскачиваясь, полузакрыв глаза, женщины распевали песню. Вернее, уже одну строчку из нее, как заклинание: «Избавь нас от зла, идущего к нам, защити нас и наших детей, прими эту жертву, добровольно идущую к тебе! Добровольно идущую! Добровольно идущую!».
Акум, задыхаясь, добежал от самого края поляны, освещенного огнем, и застыл, будто не решаясь выйти в неровный свет костра.
Жрец в головном уборе из перьев стоял у самого дерева. Он молча ждал, и пламя плясало на черном его ноже. Мальчик должен прийти к нему сам, сам подставить ему свою шею. Это не убийство, это дар богу за благодать…
Акум словно сквозь пелену тумана видел, как медленно идет по темной земле к жертвенному костру его маленький брат. Подросток двигался словно кукла. Вялые шаги, глаза – одна черная зияющая яма. Ни тени эмоций. Он остановился перед жрецом, опустился на колени и запрокинул голову. Все. Сейчас черный гладкий клинок едва заметно чиркнет по горлу. А на верхушках деревьев уже медленно начинал клубиться серый предутренний туман… Ночь была на излете.
Но вдруг что-то сломалось в этой картине, в этой отлаженной сцене. Замолк большой барабан, и словно завороженные, медленно стихли голоса хора. Темноволосый юноша бежал через поляну, расталкивая всех, кто стоял у него на пути.
Его лицо было искажено отчаянием и гневом, и в какой-то момент всем показалось, что он бежит прямо на жреца. Рука последнего, с ножом, дрогнула, и раздался резкий гортанный звук.
– Ха! – крикнул Акум, толкая жреца в грудь. В его руке блеснул гладкий черный нож с отломанным концом. С размаху юноша всадил оружие в ствол по самую рукоять.
Крик ужаса пронесся по поляне. Первыми побежали те, кто был дальше всего от костра. Бежали женщины и мужчины, подальше от страшного духа, только Акум оставался на месте. Обняв стоявшего на коленях брата, он пытался поднять его на ноги…
Сердце в его груди стучало как бешеное. Жрец, которого он оттолкнул, лежал без движения у корней огромного дерева, по-прежнему с ножом в руке. И в этот момент раздался ужасающий звук. Будто лопнула кожаная тетива натянутого лука, или чьи-то зубы медленно и со вкусом разрывали хрупкую ткань чего-то невидимого.
В стволе дерева вокруг воткнутого ножа медленно заскрипела кора. В ней появилось отверстие, которое быстро разрасталось. Наконец, из дерева заструился темный воздух. Со свистом он вырвался и повис над поляной, будто черный туман.
У корней раскрывшегося дерева лежал без сознания жрец, а молодой парень тащил прочь на себе хрупкого подростка.
– Едва ли ты уйдешь отсюда, – прозвучал за спиной юноши медленный низкий голос. Акум остановился с бьющимся сердцем и медленно сглотнул. Он не торопился повернуться, страшась того, что было там, за его спиной.
– Я так долго, слишком долго ждал этого дня! – у фигуры, словно завернутой в черную ткань ветра, не было лица. – Этот мальчик шел добровольно отдать свою кровь, чтобы освободить меня.
– Жрец опоил его, – голос Акума дрожал, но в нем медленно начала пробуждаться прежняя решимость. – Какой десятилетний ребенок добровольно ляжет под нож?
– Сегодня ночь моей последней жертвы, – прозвучал все тот же голос. – Только с ней я буду свободен, я смогу покинуть твою землю навсегда. Разве не этого ты хотел, когда метнул нож в мое дерево? Сегодня мое наказание будет окончено. Я хоть и вернусь во мрак, но больше не стану проливать людскую кровь. Мрачный владыка сделал все, чтобы за все время заточения я не пролил мимо ни капли…
– Но кто ты? Что делал в этом дереве? – то мрачное спокойствие, с которым говорило существо, поневоле разжигало любопытство.
Звук, похожий на глухой смех, разнесся по поляне…
Трепещет огонь в треножниках. Огромная зала выложена черным мрамором, от которого исходит холод, пронзительный холод. Колышется материя занавесей, сзади слышен ропот множества голосов… Они пришли посмотреть на его смерть. На нем кандалы и ошейник, он не смеет поднять головы. Сегодня решится его судьба.
– Ты подвел нас. Многие погибли из-за твоей слабости, а многим еще предстоит погибнуть. Кого ты пожалел? – голос казался всеобъемлющим, проникающим в глубину плоти. – Экзорциста! Который утопит нас в нашей же крови! Ты был так близко и не смог пролить его кровь! Тебе стала противна мысль об этом… Не важно, что его душа не была нашей. Тем более было опасно позволять ему жить. Но теперь все изменится… Теперь у тебя будет крови вдосталь, и ни одна капля не пройдет мимо тебя! Никчемной жалости больше не останется места.
И пол разверзся под ним, огненная пасть поглотила его… Он очнулся снова в кромешной темноте. С трудом были видны темные стены над ним… Только внизу серела тоненькая щелочка. Он не сразу понял, что он находится внутри дерева. Что это? Что задумал Верховный? Для совсем мелкой сошки и пакостника он отделался просто задешево.
Он вытянул вперед руку, пытаясь коснуться ствола. Ладонь словно налетела на невидимую стену. Он, словно слепой, ощупывал ствол изнутри, пытаясь найти хоть какую-то слабину, трещину. Но все было напрасно, он был замурован… Замурован без права выхода. Дух застонал. Снаружи послышались голоса, к дереву шли люди.
«Если они наивны и просты, им можно посулить много золота за свое освобождение…» – мелькнула у него мысль.
Как только он ни пытался заговорить с ними, никто не откликнулся на его мольбы и просьбы, и чем больше он старался, тем хуже был результат… Он видел через щель, как они бежали от него, но почему-то возвращались все снова и снова. И однажды их пришло много, и застучали барабаны… А потом послышался глухой чавкающий звук – так нож входит в беззащитное тело. И по гладким стенам его тюрьмы потекла темная жидкость. Медленно стекая, она начинала струиться по полу. Ему некуда было деться от этого кровавого дождя. Соленые капли капали на лицо, на губы и будто проникали в тело. Оно было похоже на губку. В его ужасной тюрьме вскоре не осталось ни капли, а он чувствовал себя просто опухшим от жидкости, он был переполнен ею… А затем все повторилось снова и снова, он кричал, пытался прекратить это, но ничего не выходило. Когда он в очередной раз колотился внутри своей тюрьмы, то видел лишь священный ужас на темных лицах людей.