Линна Θоор начинала вторую часть сеанса. Брат звездолётчицы положил руки на биофизические датчики пульта: прецизионный раздел передачи поддаётся записи. Фигуры, схемы, геометрические тела (приводящие на память недавно прочитанный специально для него курс топологии), в различных цветовых сочетаниях и с разным ощущением плотности в разных точках, с головокружительной скоростью проносились перед мысленным взором Ирцельда. Было очевидно, что Линна передаёт новые, только что добытые экипажем «Данте» сведения о геометрии пространства в недрах квазара, сопоставляя их с аналогичными данными, полученными в отдалении от галактик или иных объектов ближнего и дальнего космоса. Изображения сменились формулами и рядами цифр: пошла наиболее тяжёлая для передающей стороны часть сеанса, длящаяся несколько секунд.
Наконец Линна закончила передачу, и Ирцельд, мгновенно это почувствовавший, дал мысленную команду главному переключателю пульта. Теперь электронный мозг Поста Дальней связи уже не станет снимать с ладоней связиста то, что он видит внутренним взором, а будет воспроизводить для него информацию, подлежащую передаче экипажу «Данте». Информацию, которую подготовила за семь недель группа специалистов по физике пространства, обработавшая результаты предыдущего сеанса Дальней связи. Но сейчас Оа Рцел принялся пересылать сестре ощущения и образы – снова зыбкие, снова не поддающиеся записи, – которые вызывала в своей душе стоявшая прямо перед ним Лэда Виль. Как только она закончила, ожил стереоэкран пульта. На нём возникали, сменяя друг друга, ряды цифр, формулы и геометрические изображения. Дальше пошёл текст. Для передачи по пси-связи нет ничего труднее слов, фраз и текстов, потому что языковая способность связана преимущественно с корой головного мозга (его правого полушария), а не с подкоркой. Оа Рцел справился и с этим: Цоль, Минда и Вит вовремя дали «подкачку».
Ирцельд готов был уже закончить сеанс Дальней связи, но не давала покоя глубокая и необъяснимая для него печаль сестры, долетевшая сюда, под гулкое небо Соноры, сквозь безмерные дали неведомых миров. Словно бы люди ставшего вдруг близким звездолёта узнали в ходе своей дерзкой и смелой экспедиции нечто такое, что мгновенно состарило их души, – но они оставят это в себе, сомкнув уста.
Ирцельд, не сходя с возвышения под невидимым силиколловым куполом, окинул взглядом далёкий горизонт Соноры и, словно в экстазе, протянул руки вперёд и вверх. Он посылал сестре то, что в древности у религиозных людей называлось благодатью. (По-разному звучавшие слова разных языков и наречий с безукоризненной и поразительной точностью сходились на одном, общем для всех, понятии.)
Радость жить, радость оттого, что существует невообразимо разнообразный в своих самых неожиданных проявлениях мир, радость быть молодым и сознавать себя сильным и прекрасным – щедро изливались в безмерно отдалённую точку Галактики под купол тесного звездолёта. Радость узнавать новое и видеть могучие горы, диковинные цветы и светлые реки далёких планет. Радость возвращаться с победой на родную Землю, заботливо обустроенную вдохновенным трудом сотен свободных и счастливых поколений, к её многолюдным городам и излюбленным пустынным уголкам отдыха. Радость быть среди людей, каждый из которых в любую минуту готов помочь. Радость быть нужным. Радость знать, что так будет и после тебя.
Ирцельд понимал, что жизнь подобна волне и за подъёмами наступают спады, но такого вдохновения, такого творчества Дальней связи он не испытывал никогда прежде. Его чувства передались его спутникам, и звездолётчики «Лоэнгрина» мысленно благодарили удивительную планету и в недолгие минуты Дальней связи, и во время разбора сразу же после сеанса, и чуть позже, когда несли на руках потерявшего сознание связиста в медицинский отсек, где ему предстояли долгие недели глубокого и спокойного сна.
Центр Галактики, значительно превосходивший размерами Солнце, видимое с Земли, ярко светил с переднего обзорного экрана, и разноцветные блёстки звёзд в противоположной стороне казались слабыми, заметно проигрывая в сравнении с хорошо знакомым каждому звездолётчику сверкающим великолепием огненной росы на чёрном бархате небес Солнечной системы и её окрестностей. Но зато через далёкий диск Центра Галактики широкой полосой протянулась двойная радуга: его излучение каким-то непонятным образом преобразовывалось, проходя через внутренний сегмент галактической спирали.
Весь экипаж «Данте» собрался в кают-компании за широким овальным столом. Отсутствовал только самый юный из участников экспедиции, Звельт Коре. Астронавигатор, несколько месяцев назад окончивший Шкоду Звёздного Флота, решил воспользоваться выходом корабля в неисследованный район, чтобы заняться составлением звёздных карт. Но и он должен был скоро подойти, передав роль вахтенного автоматическим приборам: «Данте» неподвижно висел в пустоте космоса, пока звездолётчики отдыхали после третьего прыжка и сеанса Дальней связи.
– Подумать только! – говорила Линна Θоор. – За эти месяцы мы узнали о природе пространства больше, чем было накоплено со времён первых ЗПЛ. До сих пор нам казалось, что должна существовать какая-то симметрия, какая-то аналогия между мирами Шакти и Тамаса. Кто бы мог подумать, – в голосе учёной звучала глубокая грусть, – что весь наблюдаемый мир, его галактики, звёзды и атомы – только лёгкая зыбь на поверхности Небытия…
– Линна, вы помните, что написал в своём манифесте и высоко ценил всю жизнь любимый вами древний поэт: «ясный и мужественный взгляд на жизнь». Его любимыми поэтами, как мы знаем, были великие тайноведы Шекспир и Данте, – произнёс пилот.
– И совпадение с именем нашего звездолёта не может быть случайным, – тихо добавил Игорь.
– Men che dramma
Di sangue m’è rimaso che non trèmi,[19] —
ответил ему Kao Гохр, вспомнив недавний бросок по краю бездны.
– Меня, признаться, несколько огорчает другое обстоятельство, – спокойно, как если бы делал научный доклад, сказал Квиргу Эйр. Он глядел на Линну и не заметил появившегося в дверях астронавигатора. – И радует, и огорчает одновременно. Мы слишком поздно получили с Соноры чрезвычайно ценные результаты обработки данных, ранее добытых нами на удалении от Местной системы галактик. Если бы была заранее запланирована – а незапланированные сеансы на таких расстояниях невозможны – и проведена Дальняя связь после выхода из второго прыжка, до нашего погружения в нуль-пространство под квазаром, мы бы знали более точно, что следует искать и как перенастроить приборы для наблюдений в ходе третьего прыжка. Мы принесли бы человечеству ещё большие знания. Теперь, когда третий бросок позади, вряд ли имеет смысл подробно говорить об этом.
– Друзья, – весело зазвенел в тесной кают-компании звездолёта знакомый стальной тенор, и все повернули головы в сторону вошедшего. Звельт Коре бросил на стол покрытые формулами плотные тонкие пластины, заменявшие в экспедициях листы бумаги, и встал у стены в проёме между обзорными экранами. Астронавигатор был настолько высок ростом, что его точёное лицо заслонило стереофотоснимок главного здания Совета Звездоплавания. – Я предлагаю не возвращаться отсюда сразу на Землю, а пройти в нуль-пространстве через Центр Галактики. Теперь, после всего, что мы узнали, было бы непростительно этого не сделать. Вот предварительные материалы к расчёту пути.
– Вы же собирались заняться картографированием, Коре, – нахмурился командир.
– Да. Но не только, – астролётчик нимало не смутился.
– Это неоправданно, Звельт, – негромкий, с чуть заметной приятной хрипотцой голос уже немолодой и давно путешествующей в космосе женщины, химика звездолёта Гэллы Фрао звучал ровно и почти обыденно. – Не вы ли обращали наше внимание на то, что лучше не увеличивать, а уменьшить число погружений за одну экспедицию? Вернёмся на Землю, – неторопливо продолжала звездолётчица, – там переналадят корабль – он тоже устал, – а затем можно будет предпринять исследование указанной вами области с использованием результатов, полученных на основе наших наблюдений группой Лэды Виль и Вит Свана. (Я не сомневаюсь, что обработкой занимались именно они: трудно не узнать их научный почерк.)
Звельт Коре терпеливо слушал – у землян Эры Встретившихся Рук считалась верхом неприличия попытка перебить собеседника, особенно если в разговоре участвовало трое или больше людей. Но опытный глаз врача экспедиции Офазы Джаэ заметил, как участилось сердцебиение астронавигатора. «Тебе бы доспех, тебе бы меч, тебе бы в бой», – мысленно произнесла Офаза.
– Нет! – возразил химику Звельт Коре, дождавшись конца её речи. – Вы считаете, что мне просто не терпится, потому что это мой первый дальний полёт?
Гэлла Фрао спокойно кивнула – теперь был её черёд не смутиться.
– Но ведь есть и иной резон, – астронавигатор заметил, как на него одновременно взглянули Квиргу, Игорь и Линна. – До следующей экспедиции сохранится прецизионная информация: цифры, формулировки и так далее. Но сотрутся ваши, Линна, ваши, Квиргу, и твои, Игорь, ощущения, для которых нет слов в языке. В том числе – сотрутся образы, вернувшиеся к нам из зеркала Дальней связи, преображённые интуицией ваших партнёров на Соноре. А это значит, что мы с гораздо меньшей полнотой воспримем то новое, с чем нам предстоит встретиться и что, по-видимому, принципиально не поддаётся языковым определениям.
– Мы все трое хорошо понимаем вас, Коре, – зазвучал в наступившей тишине сочный бас Квиргу Эйра. – Но никогда ещё ни один ЗПЛ не совершал пять бросков за один рейс. Положите на одну чашу весов абстрактные научные результаты, на другую – жизнь ваших товарищей и вашу собственную. И судьбу великолепного звездолёта-лаборатории, который, надеюсь, ещё послужит науке. И вспомните, – в глазах командира загорелись задорные искорки, – что говорил старик Цоль, единственный раз позволив себе процитировать древнего поэта на вечеринке по случаю выпуска вашего курса.