Ей приснилось комсомольское собрание в раю, что это рай, было понятно с первого взгляда. Маша с интересом оглядывалась вокруг: она находилась в центре чего-то из облаков, по форме напоминающего Колизей. Босые ноги утопали в ядовито-зелёной траве, Маша всегда спала только без одежды и, как была голая, так и стояла в центре арены, не испытывая при этом ни малейшего шевеления стыда, во-первых, это сон, во-вторых, кругом одни ангелы, а они, как известно, бесполые, хотя и комсомольского возраста. Маше показалось, что под травой она ощущает холодную поверхность, её подозрения подтвердились, когда она нащупала ногой два больших кольца, прямо под тем местом, где она стояла. На ступенях из облаков, как студенты на собрании, сидели ангелы с самыми разными выражениями ангельских лиц. Ангельские лица показались Маше вполне обыкновенными молодыми лицами, она увидела нескольких японцев, с десяток негров, кучу таджиков или узбеков, или казахов, кто их разберёт, и человек пятнадцать лиц кавказской национальности, темпераментных и наглых. Там же топтались и били копытом несколько пегасов, трое кентавров соображали что-то, пригнувшись и повернув крупы к остальным, пятеро сфинксов лениво дремали, на последнем ряду громко разговаривали грифоны с единорогами, и ещё четверо химер играли в преферанс, оттуда доносился гогот и одобрительные высказывания типа «отлично схожено, отец Мисаил». Перед ней в первом ряду на облаке цвета грозы сидел похожий на ректора мужик в возрасте, с седой щетиной на благородном лице, Маша стала раздумывать, прикрыться ей ладошками или нет, в это мгновение она почувствовала, что на ней её домашнее самое любимое большое полотенце с розовыми слониками. Она обернула его вокруг груди, и оно закрыло её до колен.
Стоял шум, похожий на гул пчелиного роя. Толстый ангел с дебильным лицом дунул в трубу, как будто чихнул слон, и воцарилась тишина. Подплывшее облако мягко поддало Машу сзади под коленки, она плюхнулась и, как маленькая девочка, покачалась на облаке. Худенький чернявый ангел подошёл к Маше и встал позади неё за правым плечом. Стихарь был ему велик, поручи вообще всё время падали, он без конца наклонялся и подбирал их. Правое крыло было больше левого, а нимб всё время сваливался набок, и ангел нервно поправлял его. Чегой-то ангел-хранитель у меня какой-то унылый, – подумала Маша, но из вежливости скромно улыбнулась ему, но тот отвёл глаза и сделал вид, что не знает её.
– Разрешаю открыть собрание, – сказал строгим голосом Бог, – Метатрон, глас божий, изложи повестку дня!
– Какой, блин, Метатрон, – вполголоса занудил за спиной у Маши ангел, – у нас тут православие, а не иудаизм.
– Извините, – закашлялся Бог, – тьфу, чёрт, совсем зарапортовался, перед вашим-то собрание у евреев было, обсуждали Каббалу, давай, как его, Аваддон!
Тот, гремя цепью со ржавым ключом, ключ от бездны, – припомнила Маша, – встал со своего места и басом прочитал по листочку:
– Повестка дня, то есть повестка сна: 1. Низложение ангела-хранителя рабы божией Марии. 2. Выборы нового ангела-хранителя для означенной Марии же. Товарищи, напоминаю, ангел-хранитель считается избранным, если за него проголосовало более пятидесяти одного процента вменяемых ангелов.
На задних рядах громко заржал кентавр. Бог оглянулся, тот поперхнулся и замолчал.
– Надеюсь, все тут вменяемые, совсем стыд потеряли, хулиганы, – проворчал Бог.
Маша ничуть не удивилась – сон всё-таки, и приготовилась слушать.
– Слово предоставляется ангелу-хранителю Марии, Иегудиилу.
Тот, переминаясь с ногу на ногу и дёргая носом, начал ныть:
– Я хорошо заботился о Марии Михайловне, – Маше стало противно, – я оградил её от неприемлемого жениха, – ах, это ты женил его на Ире, вот спасибо, – ехидно подумала Маша, – я устраивал её на работу, – продолжал скулить ангел.
– Хороша работка, ничего не скажешь, – не выдержала Маша, – последняя была расправитель покрывал и взбиватель подушек! В «Гранде». Пока доедешь из центра за МКАД, устанешь, так и хочется прилечь, а надо целый день ходить, улыбаться, поправлять подушки и покрывала, а тебе даже присесть нельзя!
Ангелы загудели. Сочувствовали Маше.
– А до этого я работала нюхателем яиц в ресторане «Палаццо Доколе». Я пропустила тухлое яйцо, – сказала Маша, – зал ахнул.
Маша гордо оглядела присутствующих.
Её ангел-хранитель покраснел и закрыл руками лицо.
– Она три раза теряла паспорт! – сказал он отчаянно.
– Бедная девочка, – сказал Бог.
– В меня пять раз попадала молния! – козырнула азартная Маша. – А когда мне исполнилось пятнадцать, я упала с лестницы и сломала руку, а «скорая», что везла меня, попала в аварию, и я сломала вторую, не «скорую», а руку!
Ангел молчал. Маша торжествующе посмотрела на него, и вдруг ей пришло в голову, а может, именно благодаря ему она до сих пор жива? В порыве благодарности она обняла и поцеловала своего невезучего ангела-хранителя, чем добила его окончательно, он судорожно всхлипнул.
Остальные захлопали и засвистели.
Толстый ангел с дебильным лицом опять дунул в трубу. Наступила тишина.
Бывший ангел-хранитель Маши стащил нимб с головы и грустно стоял, понурив крылья.
– Незачёт, – прогремел Бог, – низложен!
Ударил небольшой гром. Ангел, волоча ноги, вернулся к остальным, сел на облачную скамейку и заплакал.
– Второй вопрос повестки дня, – провозгласил Аваддон, ангел бездны, – выборы нового ангела-хранителя. По закону божьему спрашиваю вас, братия, не изъявит ли кто добровольного желания принять на себя обязанности ангела-хранителя Марии Окуневой?
Маша растерялась: а вдруг никто не захочет принять на себя эти обязанности? Что она тогда будет делать? Во сне ей казалось абсолютно очевидным, что без ангела она не выживет!
Из первого ряда встал толстый ангел с трубой, а на последнем облачном ряду поднял голову Пегас, он и так стоял на своих четырёх. Маша забыла дышать.
– У нас два кандидата, – подытожил Аваддон, – Варахиил, – толстый кивнул головой, – и Пегас, – тот ударил копытом.
Только не лошадь, то есть конь! – успела подумать Маша, тут люк под её ногами разверзся, и она рухнула с небес прямо в свою кровать, Марта взвизгнув, слетела на пол, а Маша улыбнулась и радостно вздохнула: на небе хорошо, а дома лучше! – подумала она. Странно только, что она обнаружила в постели свое любимое полотенце с розовыми слониками.
Маша вскочила свежая и веселая, хоть и голодная – ужас! Мартышка прыгала вокруг неё, как мячик. Её ушки, как у каждого уважающего себя девон-рекса, большие, в форме крыла бабочки, светились от радости. Она, как маленький эльф, внимательно и удивлённо смотрела на хозяйку своими огромными миндалевидными глазами, как будто видела её в первый раз. Маша по обыкновению посадила её на плечо, как пират попугая, и направилась на кухню. Маша поставила на плиту чайник, и, как только он засвистел, в дверь позвонили. Она с опаской и Мартой на плече пошла открывать.
– Кто? – спросила Маша.
– Конь в пальто, – услышала она из-за закрытой двери.
Дежавю, испугалась Маша, вспомнив свой сон про комсомольское собрание в раю и Пегаса на последних облачных рядах, и открыла дверь. Там стоял он. Пегас в белом пальто.
– Меня избрали твоим ангелом-хранителем восемьюдесятью тремя процентами голосов, – сказал он и заржал.
Мартышка принялась истошно мяукать. Маша онемела, а Пегас произнёс:
– Ну что ты, Маша, успокойся, я же с тобой!
Кошка замолкла, и тут заржала Маша, действительно, что ей переживать, ведь с ней говорящий крылатый конь в белом пальто. Во как! Великолепно!
Жаль, что не князь Оболенский.
Смерть в сапогах
– Так, – сказала Смерть, прикурив длинную тонкую дамскую сигарету от зажигалки в форме сердца. Горящее сердце, довольно пошло, – подумала я, – особенно в руках Смерти. Она глянула на меня коротко и точно, мой муж называет такой взгляд «удар в челюсть».
– Ты, значит, с заявлением, – продолжила Смерть, – дай сюда!
Я протянула ей лист А4 с одной-единственной строчкой, сейчас мне почему-то показалось, что даже написанной не моей рукой: слишком ровным убористым почерком, у меня всегда разный, но в основном, размашистый и не слишком аккуратный. «Это твоя суть наружу лезет», – говорила моя бабушка Варя.
Смерть начала читать вслух, а когда кто-то другой читает вслух то, что ты написала, это кажется натуральным бредом.
– Моей – уважаемой – Смерти, – прочитала она, смакуя каждое слово, – хорошо, что написала «уважаемой», иначе я и читать бы не стала. – Какойтотакойтовой, фамилия у тебя – блеск, – улыбнулась она и выпустила струю дыма мне в лицо, – ты не против, что я тебя на «ты» называю?
– Нет, что ты, – нагло сказала я, закашлявшись. Мне почему-то показалось неловким называть её на «Вы», всё же она – моя смерть, личная, подразумевает некоторую человеческую близость, ну в смысле, близость человека к смерти или смерти к человеку.
Я отвернулась, чтобы не дышать дымом, я и при жизни не курила и после смерти не собираюсь, легкие берегу! И, чтобы не разозлить её, а то ещё заяву не подпишет, сделала вид, что с интересом рассматриваю обстановку её кабинета, хотя смотреть, по правде говоря, было не на что: вытертый, как в нашей старой квартире, паркет, стол антикварный на дурацких львиных лапах с грязными когтями, пыльные, бывшие когда-то зелёными, бархатные шторы, кушетка, как в фильмах про психов, зеркало под чёрной тряпкой и ваза на подоконнике.
– Папа, – заметив мой взгляд, сказала Смерть, кивнув на краснофигурную урну, которую я приняла за вазу, – и братец его там же.
Смерть, оказывается, Танатовна по отчеству, а дядю её, значит, Гипносом величали. Вот, сука, папу даже не пожалела и дядю, – подумала я. Интересно, а где же папки с документами, архив, дела? Ничего нет.
– Александры Светбатьковны, – продолжила она едким тоном, – Заявление. Пока по форме. И кровью написала, всё правильно сделала, надоумил кто?