– Хорошо. В щеку, – улыбнулась я.
– Торгуешься, значит, не всё так безнадежно, – выжал он сквозь зубы. – Нет. Поцелуй классический, он же французский, с проникновением! Не меньше минуты, буду по часам следить.
Я не знала, как поступить.
И решила прямо объяснить ему свою проблему, касающуюся контакта не только с мужчинами противоположного пола, но и с людьми вообще.
– Придется тебе потерпеть. Хотя – решение за тобой, я не настаиваю.
Подумав, я подошла к нему, закрыла глаза и стала его целовать, усилием воли постаравшись отключить свою органолептику. Все равно начало подташнивать на первых же секундах. Торопливой фантазией я стала придумывать кого-то другого на месте консультанта, но почему-то в воображении появился обгорелый, страшный Чижинцев, я тут же зачеркнула его, в голову полезли красавцы из журналов и рекламных роликов – с идеальными лицами и торсами, но лишенные вкуса и запаха, они тоже помогли ненадолго, я готова была уже сдаться, и вдруг всплыло перед глазами лицо Владимира. Не подумай, Володечка, это не было вспышкой опомнившейся любви. Просто Владимир был самый привычный для меня мужчина, почти как брат, несмотря на то, как мы расстались. И я вдруг расслабилась, и воображаемое лицо Владимира помогло мне довести поцелуй до конца.
– Всё, – сказал консультант. – Ты очень старалась, хотя я чувствовал, как тебе плохо. Ты жертвенная девушка. Спасибо за две минуты подаренного инджоя.
– Минуту!
– Две. Я тебя обманул. И, кстати, десять тысяч у брата сестры все-таки возьму.
– Но вы же обещали!
– Диночка! – сказал консультант с какой-то странной интонацией – как говорит отец, которому очень жалко дочку, но который обязан ее наказать. – Диночка, я для тебя это делаю. Словами, теоретически, тебя ничему не научишь. Только опыт. Теперь ты будешь осторожней. И вообще, лучше себя вести так, как ведут адепты каббалы: 58.
Что ж, это было, как я потом осознала, неплохим уроком.
На процедуру подписания контракта я пришла со списком вопросов и предложений, составленных со слов консультанта. И, когда мне подсунули толстую кипу скрепленных страниц, я начала с первых же пунктов задавать вопросы и выдвигать свои предложения. Человек с неопределенными функциями и довольно странным именем Павлик Морзе, жуткого вида: черно-рыжеволосый (полосами), с albugo59 на глазу, с кривым бугристым шрамом во всю щеку, лет тридцати пяти, бесцеремонно взял мой список, просмотрел его. Кинул своей помощнице. Та начала читать, пунцовея, – будто ее страшно возмутили мои притязания (довольно скромные, насколько я помню).
– Дина, – сказал Павлик, выкатывая свое albugo. – Мы, конечно, можем всё это вписать. Можем, можем, – подтвердил он в сторону встрепенувшейся помощницы. – Можем составить договор на пятьсот страниц. А можем на пять – даже не страниц, а строк. От этого, уверяю тебя, ничего не изменится. Наше законодательство, слава богу, таково, что можно и засудить, и оправдать кого угодно. Если ты вдруг захочешь подать на нас какой-нибудь иск, заранее гарантирую – проиграешь. У нас отлаженный механизм, у нас лучшие адвокаты, а у тебя кто? Поэтому давай как у всех – на доверии. Эти бумажки ничего не значат, если, конечно, не Мадонна договор подписывает (он имел в виду, Володечка, не религиозную Мадонну, а была такая певица, которую сейчас все забыли и которая брала не столько голосом, сколько энергией и телосложением; к тому же менеджерский талант в ту пору был превыше всех талантов, а она была гениальная самоуправка, то есть селф-менеджер) или еще какая-нибудь западная звезда – они, собаки, чуть что, в свои суды тащат, а там всё не по-людски.
И, подумав, я согласилась.
Не удивляйся, Володечка, я объясню, из чего я изошла своем решении. Во-первых, я продолжала верить в хорошие намерения людей относительно меня. Мне почему-то казалось, что никто не захочет сделать мне зло. Я думала, что вредить такой безобидной и доброй девушке, как я, просто противоестественно. Во-вторых, я каким-то наивным образом верила в свои силы, я верила в то, что всегда найду возможность защитить свое достоинство. То есть какие-то материальные вещи я могу проиграть, да, но главного не проиграю. Так я думала о себе.
Письмо пятнадцатое
Я получила денежный приз и корону и тут же стала отрабатывать свою победу. Мне предстоял тур по России, в ходе которого я должна была в разных городах участвовать в местных конкурсах красоты в качестве члена жюри, открывать вместе с почетными гостями и хозяевами дома детского творчества, муниципальные кинотеатры, дворцы культуры, библиотеки, спортивные сооружения60, банки, супермаркеты, дома моды, церкви, биржи и развлекательные центры с мультиплексами61.
Павлик Морзе оказался главным распорядительным лицом в этих турне вместе со своей багровощекой помощницей и кучей мелких менеджеров разного возраста и калибра.
Первая поездка была куда-то на поезде.
Мне предоставили место в ночном вагоне, в двухместном отсеке, но с моим настоянием, чтобы я была одна.
Но вечером все-таки пришел Морзе. Я сказала, что хочу отдохнуть.
– Вот и отдохнем вместе.
– Я люблю отдыхать одна.
– Не бойся, я не буду к тебе приставать. Будем работать.
Морзе не шутил, он разложил листы с графиками и какими-то пометками.
Сказал:
– Жаль, ты мне раньше не попалась. Не на тебя ставил сначала, если честно. Мы бы сразу кое-что исправили.
– То есть?
– Ну, имя, фамилию. Дина Лаврова – как-то тривиально. Диана Лавреневская тебе больше бы подошло. Такой аристократизм. У тебя и лицо аристократическое. Получается гармония. Знаешь Настю Снежную?
– Певица?
– Да. Девушка белая, пушистая – и фамилия белая, пушистая. Сейчас на ангелов вообще спрос, так что у тебя тоже хорошие шансы. А на самом деле она Наташа Кулькова. Снежная – Кулькова. Понимаешь разницу?
– Тоже мне, бином Ньютона, – ответила я.
– Ага, ага, – подхватил Морзе. – Немного высокомерия – это тоже хорошо.
– Никакого высокомерия, просто пошутила. Да и не моя шутка.
– Это неважно. Так и шути.
– А вы тоже не Павлик Морзе?
– Нет, конечно. То есть Павел – да. Но – Мурзяев. Вообще-то любую фамилию можно засветить и сделать знаменитой. Петров, например. Тысячи Петровых. А – пианист Николай Петров, и сразу всё ясно. Для образованной публики, конечно. Но мы имеем дело с публикой широкой. Поэтому – Морзе. Вызывает в массах мгновенное любопытство, на это и расчет. Ну, и созвучие с Павликом Морозовым работает.
– В этом какой-то тайный смысл?
– Никакого. Смыслы никого не интересуют, только созвучия. Они должны запоминаться – больше ничего не требуется. Всё должно запоминаться. Вот посмотри на меня. Ведь я же страшный сон, а не мужчина, да? Волосы дикие, глаз порченый, щека рваная, раз увидишь – никогда не забудешь. Что и требуется.
– А на самом деле?
– Обычные светлые волосы и глаз нормальный. Специальную контактную линзу вставляю. А шрам – пластику делал. Зато бренд: «Дикие взгляды Павлика Морзе». Так статья обо мне называлась, – похвастался он.
– А вы кто вообще по образованию? По профессии?
Вопрос Павлику не понравился.
– Хватит меня выкать, – уклонисто сказал он. – Нам работать вместе. Это и есть на сегодня моя профессия. Так, теперь с биографией что у нас? – он листал папку, что-то вроде досье на меня. Я заметила несколько отдельных и семейных фотографий, копии каких-то документов. Морзе то удовлетворенно гмыкал, то недовольно хмурился.
– Сирота по отцу, семья большая – это хорошо. Золушка такая получается. Папа бил меня с утра, и я в школу не ходила, мама пела и блудила, а теперь моя пора, – речитативом прогнусил Морзе.
– Если еще будешь так хамить, получишь по лицу, – сказала я. Не так, как говорят капризные звездулечки, показывающие характер, очень твердо сказала. Прямо. Глядя в глаза. Он даже слегка смутился.
– Это песня такая. Блатная, уличная.
– Не пой мне таких песен.
– Ну извини... Проявляешь твердость – тоже хорошо. Только со мной не зарывайся. Нет, с биографией у тебя всё правильно. Провинция, бедность. Даже изнасилование у нас тут имеется! Эх, – щелкнул он пальцами, – какое замечательное изнасилование, аппетитное изнасилование! Жаль – не тебя.
– Откуда это известно?
– Нам всё известно. А давай так – пусть все-таки тебя изнасиловали, а? Или: попытка изнасилования, но ты схватила нож и ширь в пузо. Подлец умер, тебя оправдали. Тут вот написано, что дядя у тебя тоже умер. Пусть это будет дядя. Дядя-насильник, инцест, красиво. Он мертвый, ему всё равно.
Я возмутилась:
– Мы собирались работать, говорить по делу. А ты какую-то ерунду...
– Это не ерунда! Это как раз работа и дело! Что такое работа и дело? Это то, что приносит денежки! А мы что продаем? Тебя продаем, твой имидж, твою историю. Ангел с ножом в руке возбуждает любого юзера гораздо больше, чем ангел с цветком. Элементарщина, Дина, почитай на досуге про Эрос и Танатос. Они под ручку ходят.
– Читала уже.
– Тем лучше. Ну, решили, да? Насильник-дядя, убийство при защите. Мы еще права на фильм по этому сюжету продадим. Или передачу сделаем для телевидения, там любят такие истории.
Я категорически отказалась и от этого, и от других предложений Павлика, столь же нелепых.
– Как же мы будем тогда работать дальше? – кипятился Морзе. – Человек существует в медиапространстве только при условии, если он новость! Нет новости – нет человека! Месяц ты продержишься на том, что ты победительница, не больше, потому что через месяц это уже никому не интересно. А мы могли бы на истории с дядей еще пару недель протянуть. А потом – другие истории.
– Какие?
– Всякие. Каждый раз новые.