Суммируя сказанное, можно утверждать, что потрясающие успехи внутри и вне страны, помноженные на всенародную поддержку и любовь, с одной стороны, и на фантастическое везение — с другой, создали для Гитлера ситуацию, безгранично искусительную. И он, к сожалению, этого искуса не выдержал. Как гениальный, но неопытный игрок, он сумел сорвать банк, но, подстегиваемый азартом и непомерной верой в свою гениальность и фортуну, не смог вовремя остановиться и спустил все дотла.
Шаг за шагом, опираясь на свои достижения, добивался фюрер освобождения от всякого контроля и ответственности. Вначале — в партии, покончив в 1934 г. с Ремом и Штрассером. Потом — в армии, разом упразднив военное министерство, уволив 16 генералов и главкома сухопутных войск, сместив с постов еще 44 генерала. В тот же день, 4 февраля 1938 г., — в правительстве, сменив двух наиболее независимых министров. Назавтра партийный официоз, «Фелькишер беобахтер», вышла с заголовком: «Концентрация всей полноты власти в руках фюрера!» Но и этого ему было мало. В конце декабря 1941 г., сместив Браухича, Гитлер сам занимает пост Главнокомандующего всех вооруженных сил. А в апреле 1942 г. добивается принятия закона о предоставлении ему «всей полноты власти», хотя и так полнее власти уже не бывает.
Все больше и больше полномочий, все меньше и меньше трезвости в оценках людей, ситуаций, себя самого. За 10 дней до рокового нападения на Польшу Гитлер заявил на военном совещании: «Все зависит от меня, от моего существования, от моих талантов как политика. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь будет пользоваться доверием всего немецкого народа в такой же степени, как я, — это факт. Вряд ли когда-либо появится человек, обладающий большей властью, чем я. Значит, сам факт моего существования необычайно важен». Когда война уже началась, он сказал Риббентропу: «У военных атташе мозги не работают. Я решил не считаться с мнением людей, которые десятки раз вводили меня в заблуждение. Отныне я намерен полагаться на собственный ум, который во всех этих случаях оказывался лучшим советником, чем ваши так называемые компетентные эксперты».
Возможность поставить на кон небывало высокую ставку и пойти ва-банк отуманила рассудок фюрера. Готовя своих офицеров к войне с Польшей (а то и к мировой войне), он еще в мае 1938 г. высказался прямо: «Мысль о том, что мы можем дешево отделаться, вызывает опасение… Нам остается только сжечь корабли, и тогда вопрос будет ставиться не „правильно это или нет“, а „быть или не быть 80 миллионам немцев“». Все или ничего: он решил играть так.
Тайная оппозиция, справедливо оценивая замыслы фюрера как опасное безумие, была бессильна что-либо сделать. Заговоры (а их было немало в жизни Гитлера) фатально проваливались один за другим, придавая фюреру сверхъестественный ореол. Как заметил смещенный Гитлером главком Фрич: «Этот человек послан Германии судьбой для добра и зла. Если он шагнет в пропасть, то увлечет в нее всех нас. Мы ничего не можем поделать».
Объявление Англией войны в ответ на вторжение немцев в Польшу выбило Гитлера из колеи, ошеломило. Он до последнего верил, что этого не произойдет, и понял теперь, что заигрался. Тихий, бледный, задумчивый, он сказал Гессу: «Все мое дело рушится».
Однако он быстро оправился, разгромив на пару со Сталиным Польшу, захватив Францию, Норвегию, Данию, Голландию, Бельгию, напав с успехом на Россию; он вновь исполнился непоколебимой самоуверенности, на сей раз маниакальной. 27 февраля 1942 г., уже проиграв битву за Москву, он, как ни в чем не бывало, заявил за столом: «Я себя превосходно чувствую в обществе великих исторических героев, к которым сам принадлежу. На том Олимпе, на который я восхожу, восседают блистательные умы всех времен».
Но мы-то знаем, что Олимп, на который Гитлер взошел сам и возвел свой народ, оказался Голгофой.
ИТАК, УРОК ПЕРВЫЙ. Сегодня на политическом горизонте России гениев не видно. Нет человека, который, подобно Гитлеру, мог бы своей волей вытащить страну из пучины экономической разрухи, общественного разброда и неорганизованности, унизительнейшей международной зависимости, колониального направления развития. Режиму Путина — Медведева, выражающему интересы иностранного капитала, компрадорской буржуазии и коррумпированной бюрократии, противостоит пока что россыпь политических лидеров разного калибра, за которыми стоят среднего и мелкого масштаба общественные движения.
Это значит, что в лучшем случае, если часть этих движений сможет объединиться, общий лидер будет утвержден не путем естественного отбора, а путем договора, соглашения участников. Конечно, нельзя исключить, что в срок, оставшийся до президентских выборов, вдруг, как метеор, возникнет гениальный лидер и успеет завоевать избирателей. Но в любом случае: будет ли грядущий глава России выдвиженцем коалиции или им станет харизматик, стоящий у руля крупной партии, — ясно одно. Будь он хоть семи пядей во лбу, его возможности решать судьбу страны должны быть ограничены. Образно говоря, в его ухе должна тикать серьга.
Что еще за серьга? А это замечательная идея одного из фантастов: новому президенту некоей страны в процессе инаугурации в ухо вставляется серьга, которую нельзя снять. Президент полностью свободен в своих действиях, но, если однажды он пойдет против воли тех, кто его поставил, серьга, не говоря худого слова, взорвется и снесет ему полголовы. Если бы подобную серьгу немецкие генералы и промышленники, верно оценившие ситуацию, взорвали в ухе Гитлера до 31 августа 1939 г., мир был бы избавлен от кошмара Второй мировой войны, а Германия — от бездны, из которой до сих пор не может вылезти.
Резюме: претенденту на кресло российского президента — серьгу в ухо!
Меньше социализма!
В любом националистическом общественно-политическом движении, приведшем к образованию так называемых «фашистских» или «профашистских» государств (Германия, Италия, Испания, Венгрия, милитаристская Япония и т. д.), отчетливо различаются две силы, два крыла: национал-социалистическое и национал-капиталистическое . Соотношение этих сил определило характер правления и строя каждого из этих государств. В частности, в Германии 1920-х явный перевес имело социалистическое крыло. Социалистическое, то есть выражающее нужды и чаяния рабочих, крестьян, госслужащих — одним словом, простого народа, людей физического, по преимуществу, труда. Но не буржуазиии и не интеллигенции, оптимальная «среда обитания» которых имеет мало общего с социализмом.
В 1920-е г. в Германии на общественном поприще заметнейшую роль играли профсоюзы, коммунисты, социал-демократы. Ибо партийная борьба означала в ту эпоху борьбу за доверие и поддержку широких трудящихся масс. Это диктовалось объективными условиями: рабочий класс был самой активной, решительной, распропагандированной, организованной и численно значительной общественной силой. Игнорировать его интересы, его запросы, его надежды — значило проиграть политическую битву.
Неудивительно поэтому, что в названии партии Гитлера сочетались на равных «национализм» и «социализм». Но не следует думать, что здесь сказался лишь холодный политический расчет: нет, тяжелые годы нужды и лишений, пережитые юношей Адольфом в Вене, несколько лет окопной жизни тесно сблизили его с простыми людьми, научили понимать и ценить их нужды, научили презирать буржуазию и интеллигенцию за их высокомерное невнимание к этим нуждам. Но, конечно, он ясно понимал, что успех всего Движения зависел от того, сможет ли он увлечь своими идеями основную массу рабочих, перевербовать их, отбить их у красных. В те годы интеллигенция, даже в такой культурной стране, как Германия, еще не обладала значительным общественным и политическим весом. До конца дней Гитлер сохранял убеждение в том, что «в борьбе между умом и силой последняя всегда побеждает. Социальный слой, у которого есть только голова, как бы чувствует, что у него совесть нечиста. И когда действительно начинаются революции, он не отваживается встать в первых рядах. Сидит на мешке с деньгами и дрожит от страха». Нет, именно люди физического труда: вот была главная ставка, ключ, обладание которым в те далекие годы открывало путь к власти.
Свидетельствует Г. Пикер, некоторое время служивший в Ставке Гитлера и записывавший застольные разговоры: «Сегодня за обедом шеф рассказывал о своей политической борьбе. Уже в начале политической деятельности он заявил, что главное не в том, чтобы привлечь на свою сторону жаждущее лишь порядка и спокойствия бюргерство, чья политическая позиция продиктована прежде всего трусостью, но в том, чтобы воодушевить своими идеями рабочих. И все первые годы борьбы ушли на то, чтобы привлечь рабочих на сторону НСДАП». Средства для этого использовались самые примитивные, грубые, но действенные: на митинги нацисты приходили без галстуков и воротничков, скромно одетые, удаляли своих противников из зала вульгарным мордобоем, разгоняли митинги других партий, провоцируя драки и потасовки. И, надо сказать, весьма и весьма преуспели!
Под стать контингенту была и первая, оглашенная в 1920 г. в мюнхенской пивной, партийная программа: пункт 11 гласил об отмене нетрудовых доходов; пункт 12 — о национализации трестов; 13 — о дележе прибылей крупных промышленных предприятий с государством, 14 — о ликвидации земельной ренты и спекуляции землей; 18 — о смертной казни изменникам, ростовщикам и спекулянтам; 16 — о сохранении «здоровой буржуазии», но притом передаче универмагов в общественную собственность и в аренду мелким продавцам по низкой цене.
Однако уже в том самом 1920 г. Гитлер выразил свое согласие с тезисом Людендорфа: «Политика национал-патриотов не должна быть ни коммунистической, ни капиталистической». И в дальнейшем, размышляя над проблемами строительства партии, нации, государства, Гитлер неуклонно расширял свою социальную базу. Его идеология развивалась адекватно. Уже в 1922 г. Гитлер охарактеризовал свое Движение как «союз рабочих физического и умственного труда для борьбы с марксизмом», но при этом подчеркивал: «Если мы хотим покончить с большевизмом, необходимо ограничить власть капитала». Так постепенно выкристаллизовывалась идея корпоративного государства, идея классовой гармонии.