) Французы в соответствующую графу занесли порядка 8000 солдат.
Суворов без всяких оговорок был выдающимся военачальником, однако Альпийский поход убедительно продемонстрировал, что непобедимых полководцев не бывает в принципе. Роковые ошибки когда-нибудь допускают даже самые талантливые люди. О некоторых промахах Александра Васильевича, совершенных осенью 1799 года, уже говорилось выше. К этому можно добавить, что фельдмаршал вообще мог бы отказаться и даже решительно воспротивиться изначально рискованной идее переброски российских войск в Швейцарию (подав, например, в отставку). Но его повышенное честолюбие и ревнивая нетерпимость к чужой полководческой славе слились в своеобразную идею-фикс любой ценой «унять Бонапарта», которая, видимо, в конце концов, оказалась сильнее интуиции и учета вполне конкретных предостерегающих факторов.
Даже мало-мальски спокойный расчет был против Альпийского похода. Сам Суворов не имел опыта войны в горах. Его знаменитая тактика рождалась и применялась исключительно на равнинах. Поэтому и не сработал один из главных ее принципов — бросок к цели по кратчайшему пути — среди скал и ущелий наиболее короткая дорога не всегда самая быстрая. Если же еще учесть, что русская армия не просто не имела специально обученных и экипированных горных частей, а вообще почти поголовно состояла из людей никогда прежде не видевших даже небольших сопок, то факт победы фельдмаршальских страстей над обыкновенным здравым смыслом со всеми вытекающими из этого последствиями становится очевидным.
ГЛАВА 5КТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ВЫИГРАЛ БОРОДИНСКУЮ БИТВУ?
7 сентября (по старому стилю 26 августа) 1812 года неподалеку от города Можайска, примерно в 120 км от границы Москвы того времени, произошло генеральное сражение между главными силами русской армии — и «Великой армией» Наполеона, вторгнувшейся в Россию двумя месяцами ранее. В европейской историографии это сражение чаще всего именуют «битва под Москвой». У нас в стране оно получило название «Бородинского».
Спустя четверть века Лермонтов напишет свои знаменитые строки:
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина…
Эти строфы без всяких оговорок справедливы по сей день — очень трудно найти русского человека, ничего не слышавшего о Бородинском сражении. Однако то, что люди о чем-то помнят, еще не означает, что они об этом знают…
Дабы убедиться в весьма парадоксальном состоянии дел с национальной памятью об Отечественной войне 1812 года, не надо быть даже специалистом-историком. Достаточно просто взглянуть на ситуацию мало-мальски беспристрастно.
Начнем с того, что историческое значение любой битвы определяется вызванным ею общественно-политическими последствиями, а также цифрами, характеризующими масштаб столкновения. В истории регулярной армии российской империи нет более ответственных и драматичных периодов, чем войны против Карла XII и Наполеона Бонапарта. (Если не считать, конечно, трагедии Первой мировой.) Эти противники не только сумели перенести боевые действия в глубину российской территории, но и реально угрожали России военным поражением с далеко идущими политическими последствиями. В том и другом случае для победы нашей стране понадобилось перенапряжение всех сил государственной машины. Что отразилось в национальном сознании: крупнейшие битвы именно этих войн — Полтавская и Бородинская — стоят несравнимо выше прочих.
Однако здесь гладкая логическая цепочка сравнений рассыпается, поскольку в глаза бросается разительное несоответствие последствий названных сражений: в первом случае — коренной перелом в ходе боевых действий, во втором — отступление и сдача неприятелю «старой» столицы.
Естественно, возникают вопросы. Если с Полтавой все ясно и разгром Карла XII Петром Великим в этой битве, так же, как и ее решающее воздействие на ход всей Северной войны не оспаривается даже шведами, то в отношении Бородинской битвы ситуация выглядит не столь бесспорной. Французы, например, считают, что в «битве под Москвой» успех сопутствовал именно им. Для выяснения истинной картины требуется подробный анализ всех нюансов.
Беспристрастное рассмотрение вообще-то предполагает исследование материалов обеих сторон. Но в России подобный подход традиционно чреват официозным подозрением в излишней доверчивости к «лукавым европейцам». Что ж, уделим основное внимание отечественным изданиям.
Бородинскому сражению, как у нас в стране, так и за рубежом, посвящено огромное количество публикаций, и число их по сей день продолжает увеличиваться. Большинство описаний и мемуаров бывших противников, конечно же, субъективны и излишне эмоциональны. Как правило, они сообщают, что неприятель на поле боя имел численный перевес, но понес более крупные потери и утверждают, что победа осенила «наши» знамена, а не вражеские. Впрочем, иногда встречаются и беспристрастные суждения. Так, по словам генерала А. П. Ермолова, «Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям»[76]. Как бы то ни было, все без исключения мемуаристы отмечают удивительное упорство битвы и считают столкнувшихся в ней противников достойными друг друга.
Французы, однако, гораздо быстрее справились с эмоциями и определились с численными показателями состава и убыли наполеоновских войск. В 1838 году в Париже была опубликована книга участника русского похода маркиза Жоржа де Шамбрэ «История экспедиции в Россию», во втором томе которой автор поместил подробную роспись «Великой армии» перед Бородинским сражением, составленную по документам военных лет — 133 819 человек[77]. А в 1842-м, опять же в Париже, был напечатан труд барона Пьера-Поля Денье — инспектора Главного штаба Наполеона, который затем служил в архиве Военного министерства Франции. Собрав сведения о потерях всех частей, он подсчитал, что при Бородино Наполеон потерял 28 086 человек (6567 убитыми и 21 519 ранеными)[78]. Специалисты из других стран Европы оценивают эти данные, как наиболее близкие к истине и по сей день используют в своих работах.
Общеевропейский взгляд на результаты битвы в целом устоялся в XIX веке и с тех пор не менялся. Вот, например, мнение французского историка Мишле, которое выглядит типичным:
«Наполеон выказал себя под Москвой колеблющимся, нерешительным. Победа его была не полная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал сильно ослабленных русских, которые ушли и потом подкрепили свои войска и привели их в боевой порядок»[79].
В России осмысление итогов битвы шло сложней и тернистей. Данные по составу армии на день боя уточняются до сих пор, неуклонно возрастая, а официальная цифра потерь периодически колеблется, то повышаясь, то понижаясь (от 38 до 58 тысяч). Но самые любопытные метаморфозы в трудах российских авторов происходили с численностью убитых и раненых французов (от 29 до 60 тысяч).
Вообще-то в цивилизованных странах историками давно уже принято за правило: при определении величины армии неприятеля и его потерь пользоваться архивными данными противника, опубликованными после окончания боевых действий[80]. Дело в том, что собственные донесения военной поры о численности поверженных «супостатов», как правило, грешат преувеличениями. В пылу боя оценки делаются «на глазок», не говоря уже о том, что человеческая природа склонна к возвеличиванию собственных достижений. Однако и в данном вопросе отечественные специалисты пошли «собственным путем». В 1813 году были опубликованы — с туманной ссылкой на документы, «составленные неприятелем», — подготовленные Ф. В. Ростопчиным (служившим в 1812 году губернатором Москвы) данные о численности и потерях французов при Бородино: 180 500 и 52 482 человек соответственно[81]. Именно этими цифрами все последующие десятилетия предпочитало пользоваться подавляющее большинство российских авторов.
Особенно сильно удары в победные литавры приветствовались (и поддерживались государственной пропагандой) в царствование Николая I. Лишь после его смерти и поражения России в Крымской войне, когда с восшествием на престол Александра II начался период гласности, реформ и переоценки национальных ценностей, в российской историографии, постепенно отпускаемой в свободное от государева контроля плавание, стали появляться работы, в которых присутствовали попытки критического анализа Бородинской статистики.
К числу таких публикаций можно отнести материал П. И. Бартенева из журнала «Русский архив» № 11–12 за 1864 год, из которого становится понятно, что данные Ростопчина составлены на основе сведений, полученных от перебежчика из «Великой армии». Тот по памяти — с точностью до одного человека (!!!) — указал численность и потери каждого полка, участвовавшего в «Русском походе», в каждом из сражений, предшествовавших занятию Москвы! Так как полков у Наполеона было несколько сотен, то ясно, что ценность подобного «источника» равна нулю. Кроме того, при первом же сравнении даже с русскими донесениями сразу же видно, что это фальсификация, поскольку перебежчик (если он, конечно, не выдуман Ростопчиным для обоснования фиктивных цифр) в числе дравшихся при Бородино, называет корпус генерала Ренье, будто бы потерявший там 5095 человек, чего на самом деле не могло быть: в день Бородинской битвы это соединение действовало на Волыни[82]