И поскольку Россия никогда не числилась среди лидеров в области промышленности и финансов, то и флот ее всегда занимал (если вообще существовал в тот момент) весьма скромное место на иерархической лестнице военно-морских мировых авторитетов. А к концу первого тысячелетия нашей эры, когда на территории будущей России еще только началось образование родоплеменных союзов, история развития военного искусства для «большой воды» на Земле насчитывала уже несколько десятков столетий. Много раз возникали и рушились могущественные морские супердержавы — Критское царство, Афины, Карфаген, Рим, огромные флоты которых постоянно сходились в жестоких бескомпромиссных сражениях, вырабатывая при этом стратегию и тактику ведения операций и совершенствуя типы боевых кораблей. Но по своей сути флот совершенно не соответствовал тому жизненному укладу, который лежал в основе народного характера славян, сформировавшегося в сугубо сухопутных условиях. И лишь благодаря варягам, вмешавшимся в естественный ход сложных этносоциальных процессов на северо-востоке Европы, местное население в некоторой степени познакомилось с мореплаванием. С высоты нынешних знаний можно сказать, что скандинавы, в сущности, провели первый опыт по внедрению «морского мышления» в славянскую массу. Попытка эта, в конечном счете, не увенчалась успехом. Хотя начиналось все вроде бы удачно. Свидетельство тому — походы варяжско-славянских дружин по Черному морю. Правда, чисто боевыми древнерусские суда назвать нельзя, так как строились они преимущественно для транспортных целей и при встрече с серьезным противником, обладавшим военными кораблями специальной постройки, имели очень мало шансов на победу. В качестве наглядной иллюстрации здесь можно вспомнить катастрофу морского похода князя Игоря на Византию в 941 году. Поэтому российские историки всех поколений (даже из числа тех, что обожали «надувать щеки» в великодержавной гордости по любому пустячному поводу) данному периоду обычно уделяли всего несколько аморфных и бесцветных абзацев, а затем сразу перепрыгивали к временам Петра Великого.
Полученные Древней Русью искусственным путем знания и навыки, без опоры на традиции и экономический интерес оказались непрочными. В последующий период наши предки довольно быстро утратили вместе с «норманнским духом» и великолепные морские традиции варягов. Остатки морского авантюризма уничтожило монгольское завоевание. По сей причине и о великих географических экспедициях (открытии Америки, морского пути в Индию и т. д.), и о борьбе за владение океанами между такими морскими «грандами», как Испания, Португалия, Голландия и Англия, — в Московии почти ничего не знали. Между тем именно эти события революционным образом изменили ситуацию в мире. После них любое государство, претендовавшее на мало-мальски достойное место в международной жизни, уже не могло оставаться в сухопутной самоизоляции.
Тем не менее, вплоть до самого конца XVII века, несмотря на наличие морских границ, достаточно большой протяженности, Россия так и не обзавелась собственными военно-морскими силами. Хотя их необходимость и осознавалась некоторыми правителями, все попытки «внедрить» флот «сверху» результата не дали. (Такие усилия предпринимали Иван Грозный на Балтике, Борис Годунов в Архангельске, Михаил Федорович, а затем Алексей Михайлович на Каспии.) По всей вероятности, события развивались бы в русле привычного сценария еще очень долго, не взойди на московский трон удивительный царь Петр I.
К сожалению бурной, но сравнительно недолгой жизни этого человека, не хватило для окончательного искоренения сухопутного менталитета соотечественников. Впрочем, остался открытым и вопрос, осуществимо ли подобное «национальное преображение» вообще?
В течение последующих 300 лет с завидной периодичностью вспыхивали жаркие споры о том, необходим ли России крупный военно-морской флот. Первые сомнения возникли сразу после смерти Петра. В результате детище «царственного плотника» надолго захирело.
Однако прививка западной цивилизации все-таки не пропала даром, принеся плоды в последней трети XVIII столетия, когда усилиями Екатерины II русский флот был, в сущности, заново реанимирован. Удачнее всего складывались для него сражения с турками. Корабли под Андреевскими флагами ни разу не оставили османам даже шанса на ничью. Впрочем, на общественное мнение наиболее передовых стран эти успехи особого впечатления не произвели, поскольку победы над азиатами и на суше, и на море в то время в Европе уже считались нормой. (С конца XVI века армии азиатских правителей, всегда имея многократное численное преимущество в людях, не выиграли у европейцев ни одной войны.) Добавлял скепсиса нейтральным наблюдателям и тот факт, что с более квалифицированным противником в лице уже утративших былую мощь шведов противоборство русских продолжало носить очень упорный характер. (Например поражение во Втором Роченсальмском сражении 1790 года по количеству потерь в кораблях и людях превышает даже аналогичную цусимскую статистику.)[240]
Не изменил ситуацию и наиболее эффектный — в смысле престижности — успех отечественного ВМФ: взятие в 1799 году французской крепости Корфу. Основные силы Франции в Средиземноморье к тому времени уже были полностью нейтрализованы блестящими действиями английского флота, руководимого Горацио Нельсоном. (Известный дореволюционный историк полковник русского Генерального штаба В. А. Мошнин в своей работе «Оборона побережья» по поводу штурма Корфу писал: «Обстоятельства слишком благоприятствовали Ушакову, и в этом главным образом надо искать причину успеха».)
Состоявшаяся вскоре «очная встреча» с «Владычицей морей», превратившейся по воле переменчивой судьбы из союзницы в неприятеля, все быстро расставила по местам. Цвет российского флота в виде эскадры адмирала Сенявина, так и не решившись вступить в бой с англичанами, капитулировал перед ними в августе 1808 года у Лиссабона[241]. После такой впечатляющей конфузии рассуждать о величий российского ВМФ даже в этот, бесспорно, самый славный период в его истории, разумеется, довольно трудно.
Новая попытка добиться пропуска в элитный клуб морских супердержав была предпринята императором Николаем I. В результате по количеству введенных в строй боевых парусных кораблей русский флот к середине XIX столетия занял прочное первое место. Однако в реальности это могущество оказалось иллюзорным, поскольку технический прогресс уже сделал огромный шаг вперед, который царские адмиралы умудрились полностью проспать. Между тем ведущие флоты планомерно обзаводились паровыми и броненосными судами. Поэтому последний громкий успех российских моряков — Синопское сражение (1853 год) превратился всего лишь в победу одного отсталого флота над другим, еще более отсталым (турецким). Появившиеся вскоре в Черном море англо-французские эскадры очень легко и убедительно это доказали, одним своим видом загнав русские суда в Севастопольскую бухту, где наилучшим способом их дальнейшего использования было признано самозатопление.
Это событие настолько красноречиво характеризует ту дистанцию, что отделяла николаевских моряков от лидеров цивилизованного мира, что комментарии здесь вообще не требуются. Оно кстати превратилось в своеобразный роковой рубеж, поскольку с той поры и до наших дней успех в любой из войн сопутствовал только отдельным российским (или советским) кораблям. Причем исключительно в локальных стычках, да и то чрезвычайно редко. Недаром ведь самые известные эпизоды из боевой летописи отечественного флота, утвердившиеся в народной памяти за последние полтора столетия, связаны не с победами, а либо с ситуациями «погибаю, но не сдаюсь» («Варяг», «Стерегущий», «Сибиряков»), либо с громкими загадочными катастрофами («Императрица Мария», «Новороссийск», «Курск»). Можно сказать, что основными вехами в истории существования военно-морских сил нашего государства с середины XIX века стали большие и малые трагедии. А отсчет здесь начинается, разумеется, с полной потери флота по итогам Крымской войны. (К тем кораблям, что были уничтожены руками «самотопов» по сути одновременно добавились и все остальные вымпелы, так как опыт войны фактом «севастопольского самоубийства» неопровержимо доказал их полную никчемность.) То же самое, только в еще более жестком варианте, повторилось через полвека в русско-японскую 1904–1905 годов, когда путем титанических усилий вновь были созданы, казалось бы, достаточно внушительные военно-морские силы. По крайней мере, количественно они вышли на «твердое» третье место в мире. Но дальневосточная война с далеко не самым сильным противником того времени, прогремев на весь мир позорными разгромами у Порт-Артура и Цусимы, опять вернула евроазиатскую империю с небес на землю, недвусмысленно указав ей на ее место — за дверями гостиной океанской элиты.
Следующий «удар судьбы» настиг отечественный ВМФ по итогам Первой мировой войны. К тому моменту такие бывшие морские «авторитеты», как Испания, Португалия и Голландия давно утратили былые амбиции. Им на смену в число лидеров выбились США и Германия. И если бы флот последней не сковали бесчисленные британские эскадры, у российских адмиралов не осталось бы даже теоретических шансов сдержать напор кайзеровских линкоров. Но в сложившейся ситуации немцы отрядили на «Восточный театр» минимум устаревших судов. С ними и боролся без особого успеха весь Балтийский флот, являвшийся наиболее крупным и современным ресурсом петербургского Адмиралтейства. (В данном плане весьма красноречивы строки из доклада командующего Балтийским флотом адмирала Нипенина начальнику Морского штаба: «За истекшую кампанию 1916 года следует отметить крупный стратегический успех неприятельских подлодок, которые проникнув за наши позиции, скомпрометировали наше безусловное владение районами Рижского и Финского заливов».