(Кстати освещение данного эпизода в интерпретации одного из главных морских авторитетов сталинской эпохи академика А. Н. Крылова красноречиво свидетельствует, что в России осмысление этой проблемы нисколько не продвинулось даже к середине XX века. «8 августа 1941 года… В редакторской Алексей Николаевич оживился. Зашла речь о подписании соглашения с англичанами о совместных действиях в войне против Германии. Ученый обрушился на Чемберлена и Черчилля. „С ними, с англосаксами, переговоры надо вести жестче, напористее. — Как бывало в истории, — шумел Крылов, — а история — хороший учитель. Я еще в двадцатые годы рассказывал в Лондоне нашим дипломатам, как Иван Васильевич Грозный, государь, вел дипломатическую переписку с английской королевой Елизаветой. В послании к ней он сообщал нужды своего государства. Королева ответила, что согласна заключить торговый договор и предложила условия. Грозный, человек зело нервный и прямой, возмутился и начертал: „Я тебе писал о своих государственных нуждах, а ты мне отвечаешь о нуждах твоих торговых мужиков. Ну, не пошлая ли ты дура!“»)[12].
Между тем, в Европе военное дело двигали вперед именно купеческие деньги, помноженные, разумеется, на свободу личности и ее интеллект. На этот фундамент опиралась модернизация кораблей и огнестрельного оружия. Разумеется, успешнее всего реформы шли там, где лучше всего развивалась заморская торговля. Маленькая Голландия, экономически выросшая, как на дрожжах, на доходах от торговли, отвоевала у воды с помощью дамб половину своей земли, а затем построила самый крупный торговый флот в мире.
Заслуга организации армии нового типа принадлежит голландскому полководцу Морицу Оранскому — победителю супердержавы того времени — Испании. Он противопоставил противнику войска, расположение которых на поле боя напоминало античный римский строй, но учитывало новейшие технические достижения: три линии, составленные из небольших, вытянутых по фронту батальонных прямоугольников. Это предоставляло возможность непрерывно стрелять (шеренга за шеренгой — когда последняя давала залп, у первой мушкеты были снова заряжены) наибольшему количеству солдат и позволяло одновременно в промежутках между батальонами действовать артиллерии. Так зародилась линейная тактика, остановившая своими беглыми залпами победную поступь все еще грозных и непонятных для Московии терций.
На следующую ступень военное дело продвинули скандинавы. Бедная, с суровым климатом, малолюдная Швеция после эпохи викингов на несколько веков превратилась в тихое европейское захолустье. Здесь не знали рабства и крепостничества. Здесь выживали только сильнейшие, а войско больше походило на старинное ополчение, что, впрочем, не помешало шведам к XVII веку отобрать у Московии выход к Балтике. Однако когда в 1611 году королевство возглавил 17-летний Густав II Адольф, шведская армия начала стремительно меняться. Молодой король оказался великим реформатором и полководцем. Он сразу же оценил все достоинства новой линейной тактики и реорганизовал вооруженные силы в соответствие с ее принципами. А когда голландский мастер Луи де Геер (отливавший по контракту со Швецией в скандинавских рудниках пушки для бедной железом Голландии) предложил Густаву свое новое изобретение — легкие скорострельные орудия — настал час короткого, но яркого, словно вспышка магния, шведского взлета. Из этих пушек Густав создал маневренную полковую артиллерию, передвигавшуюся по полю боя вместе с пехотой и буквально засыпавшую картечью противника. Через несколько лет Германия и Польша уже лежали в развалинах, опустошенные победоносными шведскими батальонами.
Но голландцев и шведов было слишком мало, чтобы они смогли не только надолго удержаться на первых ролях, но и контролировать крупные чужие территории. Соседи постепенно переняли новшества и в законодатели мод вскоре вышли армии Франции и Австрии.
XVII век — один из самых неудачных для российских вооруженных сил. Страна все быстрее продолжала отставать от Европы, как в культурном, так и в военном плане. Ее основные противники тех лет — поляки, турки и, тем более, татары — сами находились в числе аутсайдеров. Однако русская армия все чаще проигрывала им сражения. Поэтому попытка отвоевать в 1656–1658 годах Балтийское побережье у шведов (взлет которых уже был позади) закономерно привела к новому военному позору. Основные силы Стокгольма в тот момент действовали против Польши, но даже вспомогательный корпус скандинавов легко разгромил армию из 56 московских полков[13].
Но России в эпоху зарождения капитализма повезло. Более сильные соседи тогда были заняты активным выяснением отношений между собой. Тем не менее перспектива стать в итоге чьей-нибудь колонией становилась для Московии все более реальной. Цари пытались решить проблему обороноспособности традиционным способом, начав теперь уже массовую вербовку из Европы не только офицеров, но и рядовых:
«…немецких земель на помощь себе полковников именитых людей и храбрых и с ними множество солдат… в научение ратному делу русских вольных людей…»[14]
В Тулу и Каширу пригласили голландских мастеров, основавших там оружейные заводы по новейшим образцам[15]. Однако полки «иноземного строя» стоили дорого. Постоянно держать большой штат наемников Московия, не умевшая наладить эффективную торговлю и разумно организовать эксплуатацию своих богатейших природных ресурсов, не могла. Специалисты, как и раньше, вскоре уезжали, а военное отставание неумолимо росло.
Но России вновь повезло, причем по самому большому счету. На престол взошел Петр Великий — человек незаурядный во всех отношениях. Он первым из восточных владык осознал, что азиатскую пирамиду нельзя реформировать простым заимствованием европейских научно-технических достижений — надо менять весь варварский уклад жизни в стране и самим вставать на путь цивилизации. Не просто учиться у Запада, а перенимать его ментальность, рождающую здравый смысл.
Конечно, еще недавно сплошь бородатые подданные царя-реформатора не могли в столь короткий по историческим меркам срок, все, как один, преобразиться до такой степени, чтобы начать на равных конкурировать с уроженцами Лондона и Амстердама. Но поставленные в экстремальные условия, когда им волей не волей приходилось тянуться за «варягами», «государевы холопы» вынуждены были приспосабливаться к новым требованиям. И наиболее талантливые из них уже в ходе Северной войны стали подниматься к среднему уровню, заданному европейским окружением царя, закладывая тем самым первые камни в фундамент будущего преображения России.
Естественно, что у представителей старших поколений боярской аристократии, чьи мозги уже успевали закостенеть в идейном противостоянии к «прелестям поганых латинян», это получалось несопоставимо хуже, чем у более молодых людей, которые гораздо легче очаровывались рационально-прагматическими соблазнами Запада. К тому же именно молодежь царь отправлял учиться новой жизни в Европу, где своими глазами можно было увидеть все неопровержимые преимущества «немецкого» мира. Что, конечно же, убеждало даже лучше, чем знаменитая толстая петровская палка.
Благодаря беспримерному петровскому рывку к Европе XVIII век превратился для российских вооруженных сил в «лебединую песню». Никогда, ни раньше, ни после, они не поднимались столь близко к уровню лидеров своего времени. Поэтому для того, чтобы определить их место в военном «табеле о рангах» той эпохи, недостаточно, как прежде, беглого взгляда — требуется более обстоятельное статистическое сравнение.
Наиболее блестящими достижениями русского оружия выглядят победы над турками при Кагуле (1770 год) и Рымнике (1789 год). Первую одержал Петр Румянцев с 38 тысячами солдат — против 200-тысячного войска противника[16]. Вторая на счету Александра Суворова, на голову разгромившего 100-тысячную армию силами объединенного корпуса из 7 тысяч русских и 18 тысяч австрийцев[17].
Однако турки, по европейским меркам, уже давно не считались равным противником. Любая небольшая западная армия могла без особого труда истребить крупный военный контингент осман. Так, Ян Собесский в 1683 году под Веной, возглавляя объединенные силы христианской коалиции численностью 38 тысяч человек, обратил в бегство 170 тысяч турок[18]. В 1717 году под Белградом Евгений Савойский, командуя 40 тысячами австрийцев, нанес сокрушительное поражение 180-тысячной турецкой армии[19]. А в 1800 году французский генерал Клебер с 10-тысячным корпусом под Гелиополисом разогнал 70-тысячное войско султана[20]. (Действия Румянцева и Суворова в наиболее громких победных сражениях с турками буквально списаны с диспозиций классических битв Евгения Савойского с османами при Белграде и Зенте. Это, разумеется, нисколько не умаляет полководческой славы «екатерининских орлов», а лишь подтверждает их принадлежность к самой передовой в ту пору европейской школе.)
Поэтому в качестве истинного критерия при оценке боеспособности русских войск по высшей шкале, надо брать результаты сражений на европейском театре. Но сначала взглянем на достижения лучших западных армий в битвах между собой. В 1706 году у Турина Евгений Савойский, руководя 36 тысячами австрийцев, нанес поражение 60 тысячам французов[21]. В 1756 году у Росбаха 22 тысячи пруссаков под началом Фридриха Великого разбили франко-австрийскую армию численностью 43 тысячи человек