Южнее Ладожского озера, где, пытаясь прорвать блокаду Ленинграда, наступали сразу пять советских армий, только одной из них — 2-й ударной — удалось пробить на маленьком участке немецкий фронт по реке Волхов и к концу января подойти к Любани, загнав, таким образом, себя саму в «мешок» с чрезвычайно узким входом и глубиной до 70 километров.
Но в феврале новый командующий группой армий «Север» генерал-полковник фон Кюхлер остановил продвижение всех трех советских фронтов, а в марте, умело перегруппировав свои немногочисленные силы, нанес контрудар под основание Любанского прорыва. В результате в «котел» попала вся советская группировка, пробивавшаяся к Ленинграду («армия Власова» — 16 дивизий и 10 бригад, а также ряд более мелких частей усиления — примерно 180 тысяч человек)[333], впоследствии частью уничтоженная, а частью вместе со своим командующим сдавшаяся в плен. Вырваться посчастливилось лишь нескольким небольшим группам без техники и тяжелого вооружения. Затем Кюхлер приступил к деблокаде окруженных гарнизонов Демянска и Холма. От линии фронта их отделяли десятки километров укрепленных красноармейских рубежей. Но и здесь упорные бои закончились поражением советских войск. Немцы пробились к своим дивизиям, продержавшимся в осаде два с лишним месяца. Общие итоги противоборства Кюхлера с Курочкиным, Мерецковым и Хозиным достаточно красноречиво характеризуют цифры потерь. Группа армий «Север» недосчиталась 121 тысячи человек (включая раненых и обмороженных)[334]. У Северо-Западного, Волховского и Ленинградского фронтов по далеко неполным данным в тех же графах убыли числятся свыше 583 тысяч душ[335].
Впрочем, главные события, согласно сценарию «общего наступления», должны были произойти на московском направлении. Здесь силами Калининского (генерал-полковник И. С. Конев), Западного (генерал армии Г. К. Жуков) и Брянского (генерал-полковник Я. Т. Черевиченко) фронтов планировалось окружить и уничтожить немецкую группу армий «Центр» (фельдмаршал фон Клюге). Именно здесь развертывалась самая крупная группировка советских войск, именно сюда в первую очередь направлялись резервы и пополнения Красной Армии. (Всего до конца зимней кампании одного только маршевого пополнения под Москву прибыло почти миллион человек.[336] Дополнительных резервных соединений Жуков и Конев получили — 29 дивизий и 33 бригады. О подкреплениях Черевиченко сведений нет. А на начало наступления Калининский, Западный и Брянский фронты насчитывали 1 376 200 солдат и офицеров.[337]) Наступление тут являлось продолжением декабрьского контрнаступления, и в летописи Второй мировой оно подразделяется на Сычевско-Вяземскую, Вяземскую, Ржевскую и Волховскую наступательные операции. Официальная дата начала — 8 января, хотя в действительности никакой паузы между ними и упомянутым контрнаступлением не было. Развивая декабрьский успех, советские войска к началу февраля на некоторых направлениях сумели довольно глубоко вклиниться в германскую оборону. Но хронические недостатки в организации сражений, медлительность реакции на изменение обстановки и отсутствие согласованности между родами войск Красной Армии помогли немцам вскоре вновь создать сплошную линию фронта, прорвать которую больше уже не удалось, несмотря на неоднократные попытки. Затем Клюге нанес несколько контрударов, срезав наиболее опасные вклинения и окружив три советские армии (29-ю, 33-ю, 39-ю), а также ряд менее крупных соединений. Из этих «котлов» тоже мало кто смог вырваться. И хотя атаки Красной Армии продолжались до самой распутицы на одних и тех же направлениях, по окончании «общего наступления» зимней кампании 1941–1942 годов противник продолжал оставаться рядом с Москвой — всего в 150 километрах.
Следующие три фронта — Юго-Западный (генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко), Южный (генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский) и Крымский (генерал-лейтенант Д. Т. Козлов) имели задачу окружить и разгромить германскую группу армий «Юг» (фельдмаршал фон Бок). Про крымские неудачи уже рассказано выше. В связи с ними Костенко и Малиновский вынуждены были начать атаки неприятельских позиций, так и не дождавшись рывка Козлова через Перекоп в тыл группировке Бока. «Общее наступление» началось здесь 18 января. Попытки пробить оборону Вермахта продолжались до самого апреля на 500-километровом участке от Белгорода до Азовского моря, но лишь однажды во второй половине января под Харьковом советским войскам удалось вклиниться в оборону неприятеля на несколько десятков километров в ходе так называемой Барвенково-Лозовской наступательной операции.
К апрелю активные боевые действия на всех фронтах прекратились. «Общее наступление» января — марта 1942 года даже частично не выполнило ни одной из тех задач, ради которых задумывалось. Красная Армия не рассекала и не окружала врага, а пыталась вытеснить его с занимаемых позиций фронтальными — самыми кровопролитными для наступающих — атаками, отражение которых сами немцы, к слову, не спешат записать себе в заслугу. Вот, например, мнение германского генерала Курта фон Типпельскирха, служившего в Вермахте в годы Второй мировой войны:
«Упрямое и негибкое преследование поставленных перед собой целей посредством все новых и новых ожесточенных атак в одних и тех же местах во всех отношениях существенно облегчило немецкому командованию задачу сломить натиск противника»[338].
Вместо того чтобы заняться решением реальных задач, — например, деблокировать Ленинград и Севастополь, а также «срезать» наиболее опасные выступы вражеского фронта, — Сталин и его генералы погнались за «журавлем в небе», попытавшись ни много, ни мало — одним ударом выиграть войну. В итоге большая часть резервов, которых будет так не хватать во время поражений предстоящего лета, была бессмысленно израсходована. Немцы же, напротив, сумели в значительной мере восстановить боеспособность своих войск уже к весенним боям. Все огромные жертвы и трагическое мужество и армии, и тыла Советского Союза, с таким трудом остановивших было к концу 1941 года германскую военную машину, оказались перечеркнутыми.
Теперь несколько слов на тему, которую отечественная официальная историография стесняется больше всего. О сравнении потерь. Вообще-то эти страшные цифры опубликованы. Но вот раскладывать данные противника по операциям, сопоставлять рядом на одной странице со своими — ученые-историки нашей страны почему-то не любят. Что ж, попытаемся сделать это за них.
Немецкие вычисляются легко. Германский генерал Буркхарт Мюллер-Гиллебранд, имевший огромный опыт службы в Генеральном штабе Третьего Рейха, после окончания Второй мировой войны на основе документальных данных написал фундаментальный трехтомный труд «Сухопутная армия Германии 1933–1945», где обобщил все сведения по формированию, составу, оснащению и потерям Вермахта. В отличие от генералов нынешнего российского поколения он не претендовал на абсолютную точность подсчетов — до последнего солдата — сообщая в основном приблизительные и округленные значения. Тем не менее, историки всего мира считают его исследование честной работой, из которой можно получить достаточно ясное и объективное представление о статистической динамике немецких войск. Так вот согласно Мюллеру-Гиллебранду Германия на Восточном фронте с 1 января по 31 марта 1942 года потеряла убитыми и пропавшими без вести около 150 тысяч человек[339].
Потери Красной Армии установить сложнее. Например, по данным современного российского Министерства обороны, количество убитых и без вести пропавших в Вооруженных Силах СССР за 1941–1945 годы составляет 8 668 400 человек[340]. В то же время в память компьютерного центра автоматизированного банка данных, созданного на средства Фонда мира для издания книг Памяти по безвозвратным потерям Вооруженных Сил СССР в годы Великой Отечественной войны, уже к концу 1994 года было занесено 19 миллионов фамилий[341]. К сожалению, эти сведения по периодам войны и операциям пока не опубликованы. Поэтому при подготовке данного материала все цифры взяты из традиционных источников, изданных нашим Министерством обороны. Таких, как 12-томная «История Второй мировой войны» и статистическое исследование «Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». Потери в них, судя по всему, занижены в среднем более чем в два раза. Но, тем не менее, по сравнению с германскими все равно огромны: за первые три месяца 1942 года погибло и пропало без вести 675 315 советских военнослужащих!..[342]
И в заключение — слово тем, кто видел поле боя не из генеральского блиндажа. Сначала цитата из воспоминаний писателя-фронтовика Виктора Пекелиса, относящаяся к марту 1942 года:
«…Потери в тех боях были огромными, но с нашей стороны гораздо большими… Хоронить убитых негде — кругом глубоко промерзшая земля, деревья, снег по пояс. Все просеки, поляны, делянки были завалены трупами, по ним ходили, на них сидели, лежали. Когда требовалось обозначить путь или проходы в снегу, вместо вех втыкали тела погибших… Множество раненых перевязывать не успевали, а потом и делать это стало некому и нечем. Из-за больших потерь во главе взводов, рот, а то и батальонов ставили сержантов и даже рядовых… Во время войны тщательно работала цензура: цензура писем — солдатских треугольников, цензура сообщений „От Советского Информбюро“. После войны появилась иная цензура: генералов, исправлявших таким образом и свои промахи, и промахи Верховного…»