[356]. Количество войск СС осталось примерно прежним[357]. Несколько увеличилась только численность личного состава Кригсмарине, так как кроме возобновления боев на Балтике, появился небольшой германский флот и на Черном море, а также были переброшены подкрепления в Норвегию[358]. Боевой состав союзных Берлину армий по сравнению с январем 1942 года за четыре месяца изменился мало. Только Финляндия сократила свою армию до 150 тысяч человек[359]. К румынам, венграм и итальянцам значительные подкрепления прибыли лишь летом — с началом крупного немецкого наступления[360]. Количество танков (65 штук) и самолетов (580 штук) у германских союзников, указанное в 5-м томе «Истории Второй мировой войны»[361], похоже на правду. Впрочем, Вермахт в начале мая тоже еще ожидал усиления. Полностью он его получит только к середине лета[362]. После чего численность германских сухопутных сил (с войсками СС) на Востоке достигнет примерно 3 100 000 солдат. Если учесть Люфтваффе и новые подразделения Кригсмарине на юге и севере, то всего будет около 3 600 000, вместо 4 миллионов в 1941-м.)
Определяя направление главных ударов противника, советское командование в очередной раз ошиблось — решило, что немцы вновь приложат максимум усилий, дабы овладеть Москвой. В связи с этим большая часть Красной Армии и ее резервов сосредоточивались вокруг столицы. А чтобы ослабить предполагаемый напор врага и отвлечь их внимание с московского направления, советское командование решило провести в мае две крупные наступательные операции на южном фланге — в Крыму и под Харьковом. Для этого также выделялись значительные силы.
Но неприятель летом 1942 года штурмовать «Белокаменную» не собирался. Понимая, что сил для нового успешного натиска по всему Восточному фронту у него уже не хватает, руководство Третьего Рейха основной целью наступления избрало Кавказ. Нацисты таким путем пытались «убить сразу двух зайцев». Во-первых, лишить СССР основных месторождений нефти, поставив, таким образом, под большой вопрос его дальнейшее участие в войне. Во-вторых, создать плацдарм для рывка на Ближний Восток — важнейший регион для всей антигитлеровской коалиции — навстречу Африканскому корпусу генерала (с 22 июня 1942 года — фельдмаршала) Роммеля.
Начать генеральное наступление в Берлине планировали во второй половине июня. А чтобы создать более выгодную исходную ситуацию, германское командование, парируя советские удары, тоже подготовило частные наступательные операции в Крыму и под Харьковом.
Перекопский перешеек, соединяющий Крым с материком, был занят неприятелем еще осенью 1941-го. Поэтому положение находившихся там советских войск — в первую очередь снабжение — зависело от действий Черноморского флота (командующий — вице-адмирал Ф. С. Октябрьский) и Азовской военной флотилии (контр-адмирал С. Г. Горшков). Они обладали просто несопоставимым количественным перевесом над румынским флотом, а немцы, кроме мелких «посудин», в этих бассейнах вообще ничего не имели. Поэтому, при грамотном руководстве советские моряки вполне могли угрожать оккупированному неприятелем побережью, не говоря уже о сохранении контроля над своим. Иными словами советские военные корабли в Черном море имели возможность оттянуть «на себя» с фронта крупные силы гитлеровцев. Однако в грянувших вскоре боях ни с активными, ни с оборонительными задачами красные адмиралы не справились. Действуя против них фактически лишь одной авиацией, генерал-полковник фон Манштейн, командовавший германо-румынскими войсками в Крыму, смог не только помешать снабжению Севастополя, но и затем воспрепятствовал эвакуации из него разбитых советских соединений.
На территории Крымского полуострова линия соприкосновения противников делилась на два обособленных участка: Севастопольский оборонительный район (командовал которым все тот же адмирал Октябрьский) и Крымский фронт (генерал-лейтенант Д. Т. Козлов), оборонявший Керченский полуостров. Разделяло их около 160 километров занятой врагом земли, которую им предписывалось освободить и соединиться друг с другом. Общее руководство морскими и сухопутными силами осуществлял главком Северо-Кавказского направления маршал С. М. Буденный.
Обе стороны почти одновременно завершили подготовку к наступательным действиям. Но Манштейн все же опередил советских военачальников, нанеся удар 8 мая. В историю Второй мировой это сражение вошло под названием Второй Керченской оборонительной операции. А в длинном перечне поражений первого года войны оно занимает особое место, выделяясь даже на таком, прямо скажем, специфическом фоне.
Глядя на карту, очень трудно понять, каким все-таки образом советским стратегам удалось проиграть Керченскую битву. Крымский фронт состоял из трех армий (44-й, 47-й, 51-й), оборонявших Керченский полуостров по Ак-Монайскому перешейку, ширина которого составляет около 20 километров (то есть всего по 7 километров на армию!). С флангов его не обойти — кругом море. Любой корабль там советский. За передним краем, на всю почти 100-километровую длину полуострова, оборонительные рубежи. Но главное — соотношение сил — просто убийственное для Манштейна. 296 тысяч обороняющихся красноармейцев, к которым надо добавить неизвестную пока численность флотских соединений, оказывавших поддержку с моря, — противостояли 150 тысячам наступавших немцев и румын. (Манштейн в мемуарах указывает состав своей группировки — 30-й и 42-й армейские корпуса (28-я егерская дивизия, 46,50-я, 132-я, 170-я пехотные дивизии), 22-я танковая дивизия, 7-й румынский армейский корпус (10-я и 19-я пехотные дивизии, 8-я кавалерийская бригада). Кроме того из имевшихся под рукой немецких и румынских моторизованных частей было создано импровизированное соединение — «Бригада Гроддека». С воздуха сухопутные войска поддерживал 8-й авиационный корпус. Но конкретного числа солдат и техники фельдмаршал не называет. По советским данным он имел 180 танков, 2470 орудий, 400 самолетов.[363] Количество живой силы — 150 тысяч человек.[364] В целом это похоже на правду.) Прочие соотношения: 498 советских танков против 180 гитлеровских, 4668 орудий против 2470, 574 самолета против 400[365].
Тем не менее, уже в первый день боев управление советскими войсками было потеряно. После чего все три армии Крымского фронта, бросая технику и тяжелое вооружение, побежали к Керченскому проливу. Благо он неширок, переправиться на восточный берег успело примерно от 100 до 120 тысяч человек во главе с командованием. 18 мая Манштейн подавил последние крупные очаги сопротивления. Немцы захватили 170 тысяч пленных, а также богатые трофеи — 1133 пушки, 258 танков, 323 самолета. При собственных утратах всего в 7500 человек[366].
В «Грифе секретности»[367] признается потеря 176 566 военнослужащих. «Военно-исторический журнал» № 8 за 1992 год[368] добавляет к ним 4646 орудий, 496 танков, 417 самолетов, 10 400 автомашин, 860 тракторов и многозначительное «и т. д.». Почему-то думается, что это «еще не вечер» и годиков так через десять — пятнадцать мы узнаем новую — «уточненную по ранее неизвестным документам» статистику.
В данной связи очень интересно отследить, как правдолюбивые историки нашего отечества в течение предыдущих тридцати лет описывали керченский позор. В 6-томнике «История Великой Отечественной войны Советского Союза» соответствующая глава[369] начинается с суровой фразы:
«На Керченском полуострове к весне 1942 года положение советских войск было очень тяжелым».
И далее в той же самой тональности. О соотношении сил понятное дело ничего не сообщается. О потерях тоже. А паническое бегство Красной Армии на Кавказский берег названо деликатно — «отход».
В 12-томной «Истории Второй мировой войны» тоже все изложено с предельной честностью.[370] Исходная ситуация характеризуется предложением:
«К началу весенних сражений весьма сложной была оперативная обстановка на Керченском полуострове…»
Потом можно прочитать про «отражение атак превосходящих сил врага». Правда на сей раз в завершение появляется информация о потерях. Естественно в высшей степени объективная:
«Крымский фронт в течение мая потерял десятки тысяч человек, свыше 3400 орудий и минометов, около 350 танков и 400 самолетов».
Затем даже присутствует некоторая критика руководства в лице дежурного подлеца и всепроникающего врага советского генералитета — Л. 3. Мехлиса. (Автор полностью разделяет скепсис отечественной историографии в отношении полководческих способностей и человеческих качеств Льва Захаровича. Но приписываемое ему всемогущество в плане возможности негативно влиять на события, все же сильно преувеличено. Мехлис являлся типичной фигурой сталинской эпохи. А неприязненное отношение к нему большинства соратников, скорее всего, объясняется просто — для одной части «красной тряпкой» служил «пятый пункт» биографии, для другой зависть по поводу необъяснимой симпатии, которую Сталин питал к этому человеку.)
Трудно отказать себе в удовольствии заглянуть и в 8-томную «Советскую военную энциклопедию» (изданную в 1976–1980 годах), которая по сей день рекомендуется курсантам военных училищ в качестве одного из основных вспомогательных пособий. Там в статьях, освещающих боевой путь 44-й, 47-й и 51-й армий, о мае 42-го повествуется спартански лаконично: