План советского командования, конечно, нельзя назвать шедевром военного искусства. Он основывался не на тактических изысках ратного мастерства, а на простой идее использования численного преимущества — притом оборонительного, а не наступательного, — и на надежде, что в бесконечном лабиринте укреплений Вермахт забуксует, завязнув в грудах земли, бетона, железа и солдатских тел. После того как немцы выдохнутся, предполагалось, перейти в стремительное контрнаступление — разгромить и отбросить обескровленного неприятеля как можно дальше к границе.
Курская битва началась рано утром 5 июля. Немецкие клинья мощными таранами обрушились на войска Рокоссовского и Ватутина. Оба фронта затрещали, однако все же выдержали первый удар. После этого германские дивизии сменили тактику и принялись планомерно расшатывать советскую оборону, бросив в бой новейшие образцы вооружения — авиационного, артиллерийского, стрелкового. Самые большие ожидания гитлеровцы связывали с танками и самоходными орудиями — главной ударной силой сухопутных войск той эпохи. Одно из основных мест при этом отводилось «тиграм», «пантерам» и «слонам» — последним моделям бронетанковой техники.
Но германская промышленность уже не могла обеспечить необходимым количеством машин все театры боевых действий. Статистика свидетельствует, что около 2600 танков и штурмовых орудий Вермахта в начале июля 1943 находились в различных районах Германии и оккупированной ею территории Западной и Центральной Европы[513]. Окажись хотя бы часть из них под Курском — трудно сказать, как бы развивались там события, Еще более показательна ситуация с авиацией. Свыше половины наличного состава Люфтваффе действовали против союзников, неся там куда большие потери, чем в России. К примеру, если за июль 1943-го над Курской дугой немцы потеряли 588 самолетов, то в боях с англо-американцами за Сицилию в том же месяце они недосчитались 711 крылатых машин, а в битве над Гамбургом — с теми же англосаксами — в это же время потеряли еще 528 авиаединиц[514]. Столь серьезный суммарный урон превысил возможности воспроизводства. Следует также добавить, что к июлю немецкие заводы успели выпустить не так уж и много нового вооружения.
Из танков под Курск смогли попасть всего 178 «тигров», 204 «пантеры» и 90 «слонов» (последние, строго говоря, являлись не танками, а истребителями танков — «старшим родственником» наших самоходно-артиллерийских установок, и в бывшем Советском Союзе были более известны под наименованием «фердинанд»). Вся остальная бронетанковая техника Вермахта состояла из машин старых марок.
Тем не менее, первые дни битвы особого оптимизма в сердца красноармейских генералов не вселили. Немцы, хотя и медленно, однако неотвратимо преодолевали глубоко эшелонированную оборону. Советская сторона сразу же начала бросать в бой громадные резервы. Своей кульминации кризисная обстановка достигла к 12 июля. Именно в этот день состоялось знаменитое танковое сражение под Прохоровкой, традиционно, еще со сталинских времен, трактуемое у нас в стране, как несомненная и решительная победа над гитлеровцами. Впрочем, если принять за критерий оценки материальные итоги боя, то вывод напрашивается иной.
Основу советских бронетанковых войск составляли средние танки Т-34, которые в 1941 году по всем параметрам превосходили германскую технику. Однако проведенная немцами в 1942 году модернизация своих старых машин лишила «тридцатьчетверки» былого преимущества, а появление у неприятеля новейшего бронированного «зоопарка» вообще резко изменило ситуацию. Использовать прежнюю тактику боя было уже нельзя. Известнейший писатель-фронтовик Василь Быков, вспоминая те дни, рисовал следующую печальную картину:
«Средний танк Т-34, в общем неплохой, маневренный, с хорошим и сильным двигателем, имел слабую броню и при скверной 76-мм пушке становился легкой добычей немецкого противотанкового оружия и особенно тяжелых танков типа „тигр“. Преимущество последних особенно проявлялось в обороне, при отражении наступления наших „тридцатьчетверок“. Великолепная цейсовская оптика и мощная пушка позволяли „тиграм“ с дальнего расстояния расправляться с десятками наших наступающих танков. Советские танкисты прямо-таки плакали с досады, когда наш танковый батальон, едва начав атаку (особенно на равнинной местности), попадал под огонь замаскированных где-нибудь в садках и сельских строениях „тигров“. Сразу загоралось несколько машин, подбитых танковыми болванками из „тигров“, в то время как сами „тигры“ оставались неуязвимы из-за дальности расстояния до них. Нередко происходили случаи, когда атакующие, поняв, что сблизиться на расстояние прямого выстрела не успеют, покидали машины и под огнем возвращались на исходный рубеж. Пока они его достигали, их машины уже горели. В конце концов, разгадав крамольную уловку танкистов, командование отдало приказ привлекать к суду военных трибуналов экипажи, вышедшие из огня в полном составе. Тогда танкисты пошли на новую хитрость: стали подъезжать к противнику ближе и покидать машины уже под пулеметным огнем из танков. Кто-то из них погибал или был ранен в открытом поле, но кое-кому удавалось пробраться к своим. Из подбитой же — подожженной — машины шансов выбраться было сравнительно меньше»[515].
Первыми выход из этого отчаянного положения нашли войска Рокоссовского, отбивавшиеся от дивизий Моделя на северном фланге «огненной дуги». Будущий министр обороны Польши после нескольких неудачных встречных боев запретил бросать «тридцатьчетверки» в лобовые контратаки, приказав их использовать только из засад и укрытий в боевых порядках пехоты. Результаты не замедлили себя ждать. Противник, продвинувшись всего на полтора десятка километров, начал выдыхаться. Но на юге, где фронтами руководили Конев и Ватутин, продолжали с упрямством, достойным лучшего применения, встречать атаку атакой, несли колоссальные потери и сдавали один рубеж за другим. Кстати, и пропорция потерь в людях на севере по официальным данным составляла «всего» 1:1,5 в пользу немцев, на юге же достигала величины 1:7,5.
Именно в таком ключе развивались и события под Прохоровкой 12 июля 1943 года, когда, пытаясь выправить положение, на острие германского бронированного клина кинули 5-ю гвардейскую танковую армию генерала Ротмистрова. Сражение превратилось в истребление советских танкистов, которые обреченно продвигались по открытой местности, безуспешно пытаясь подобраться к противнику для выстрела в упор — то есть, на ту дистанцию, с которой их пушки могли пробить броню неприятеля.
Что касается статистики этого боя, то во всех работах советских авторов указывалось, что у Прохоровки сражалось полторы тысячи машин — 800 наших и 700 немецких. Из них Красная Армия якобы потеряла около 300, а противник — более 400 единиц. Однако опубликованные ныне документы обеих сторон рисуют совершенно иную картину. С германской стороны в битве участвовал 2-й танковый корпус СС (дивизии «Лейбштандарт», «Тотенкопф», «Райх») имевший около 65 тысяч солдат, 268 танков (в том числе 30 «тигров») и штурмовых орудий. Ему противостояли советские 5-я гвардейская танковая армия и 5-я гвардейская общевойсковая армия, располагавшие в сумме 130 тысячами бойцов, а также 995 танками и самоходно-артиллерийскими орудиями[516].
В результате сражения к вечеру части Красной Армии были отброшены с занимаемых позиций на несколько километров. Потери немцев составили 842 человека убитыми, пропавшими без вести и ранеными, 30 танков, из них всего 1 «тигр». Советские армии лишились 10 тысяч человек и 341 единицы бронетехники[517].
Узнав о таких итогах боя, Сталин пришел в ярость и хотел отдать командующего 5-й гвардейской танковой армией генерала Ротмистрова под трибунал[518]. Однако затем соображения престижа и пропаганды перевесили. К тому же и большинство других советских стратегов под Курском проявили себя не лучше. Поэтому Прохоровку просто объявили… победой. Тем не менее, согласно секретному приказу Верховного, была создана комиссия для расследования причин столь серьезного фиаско. В ее выводах действия обеих армий 12 июля назывались «образцом неудачно проведенной операции»[519].
Конечно, и у Рокоссовского, с точки зрения классического военного искусства, соотношение потерь выглядит удручающе. Ведь по правилам строгой науки обороняющийся — да еще и при условии численного превосходства над врагом — просто не имеет права терять больше наступающего противника, тем более, в полтора раза. Однако в данном случае, учитывая уровень подготовки Вермахта и Красной Армии, подобный результат следует признать оптимальным.
Как бы то ни было, Рокоссовский все-таки остановил немцев, а Конев с Ватутиным продолжали отступать и после фиаско у Прохоровки. В итоге к середине июля советские войска в Курском выступе оказались в полуокружении, и дело запахло новым крупным поражением.
Впрочем, даже проигрыш битвы на «огненной дуге» в катастрофу для Москвы превратиться не мог. Германия, как уже говорилось выше, просто не имела сил для развития успеха. Но и локальный разгром грозил Сталину потерей престижа в глазах союзников, начавшего расти лишь недавно. Как бы развивались события в случае, если бы немцы выиграли Курскую битву, ныне можно только гадать. Поскольку в критический момент сражения англо-американцы поставили Гитлеру стратегическую «подножку», начав 10 июля десантную операцию с целью высадки на территорию острова Сицилия. Иными словами, первый участок долгожданного «Второго фронта» в Западной Европе был открыт.