– Кто знает, куда мы идём? – спросил сосед Клима, бесцеремонно навалившись локтем на его ноги.
– Говорят, кэп намеревается пустить на дно какой-нибудь боевой корабль англичан. Эсминец, а ещё лучше что-нибудь покрупнее. Они с японцем задумали подстеречь его поблизости от Скапа-Флоу.
– Нашему кэпу не дают покоя лавры Гюнтера Прина, да только сейчас не тридцать девятый год. Ещё одного «Быка Скапа-Флоу» из него не получится. Там сейчас прослушивается каждый метр дна.
– Как раз сейчас-то может и получиться, – возразил голос из дальнего угла. – Англичане празднуют победу, а тут мы со своим подарком. Кэп знает, что делает, он не дурак, и утопить нас по глупости не даст.
– Ну-ну… хотелось бы верить, – засомневался уже знакомый сиплый голос. – Но лучше бы, как обычно, какого-нибудь торгаша или танкер. Из танкеров хорошие факелы получаются – далеко видать, залюбуешься.
– Как-то раз наша стая терзала американский конвой, а мы опаздывали и неслись на всех парах, чтобы успеть тоже кусок пирога отхватить, но штурман говорит: до места бойни ещё часов десять гнать надводным ходом – не успеваем. Я на вахте, гляжу в бинокль, а прямо по курсу совсем недалеко зарево в небо поднимается – потом оказалось, танкер горел. Да вот же, говорю, – конвой! Рядом! Немного осталось! А прав оказался штурман – прибыли, как он и говорил, через десять часов. Свет ночью обманывает, всё кажется ближе.
– Да сколько ж можно? Противно уже! Ну вот что ты, Олаф, за трепло? Что ни скажи, то ты всё знаешь, всё видел, всех топил, а если по делу, так наслушался в пивнушке всяких баек и травишь нам, как последним идиотам.
– Заткнись, недоносок! У меня уже третья лодка, а ты ещё в штаны ссался, когда я под глубинками нырял, да от эсминцев по дну ползал!
– Что?! Так это у тебя штаны с тех пор обоссанные, от тех глубинок?
– Ах ты, ублюдок! Да я…
Сосед Клима вскочил на ноги и бросился в темноту. В ту же секунду оттуда донёсся щелчок лязгнувшей челюсти, и он поспешно вернулся обратно. Однако так быстро сдаваться не хотел и, занеся над головой кулак, снова ринулся вдоль прохода.
– А ну хватит! – рявкнул уже знакомый голос, и возня в отсеке тут же стихла.
– Вождь, ну ты же сам знаешь, я если и приукрашу, так самую малость, остальное всё правда.
– Это правды у тебя самая малость, – сосед вернулся на место и заглянул Климу в лицо. – О! Кажется, наш Ванюша очухался.
Отсек пришёл в движение, и экипаж, толкаясь вокруг Клима, образовал плотное кольцо. В глаза неприятно ударил луч фонаря, за плечо тряхнули, заставляя принять сидячее положение, попутно двинули кулаком в бок.
– Как водичка? Откуда ж ты к нам приплыл, Иван?
– Наверное, из Москвы! – хохотнул кто-то, рядом с фонарём протянулась рука и, вздёрнув Клима за подбородок, развернула его лицом к свету.
– А что? Мы у Африки один раз итальянца выловили. Он себя к роялю привязал, да так с ним и плыл от самой…
– Олаф, заткнись! Дай русскому хоть слово вставить, он, кажется, чего-то сказать хочет. Ты нас понимаешь?
– Понимает.
– С чего бы это он тебя понимал?
– Так он нас чуть всех в плен не взял. Забыл?
– Да это он так… заучил пару фраз.
Клим попытался отвести фонарь в сторону, но тот снова упёрся лучом в глаза, а в плечо прилетел ощутимый тычок. Тогда он закрылся ладонью и на безупречном немецком произнёс, словно читал с листа:
– Очевидно, вы ещё не слышали, но война уже окончена. Послушайте радио, об этом говорят все радиостанции мира. Ваш Гитлер покончил с собой, армии сдаются, в Берлине уже наши войска. Мир! Вы меня слышите? Пожалуйста, если не верите, послушайте, что передаёт радио! Вы сами во всём убедитесь. Хватит убивать и погибать. Я вам помогу. Сейчас вам следует сдаться или нашим советским войскам, или союзникам, а я обязательно доложу, что вы меня спасли, и это всем зачтётся. А если хотите, мы можем плыть сразу в Росток, там у меня знакомый комендант подполковник Хлебников. Он очень хороший человек. Я обещаю, что с вами будут обращаться по законам международной конвенции. Никто не будет продавать вас в рабство и стерилизовать. Это всё враньё! Ваши газеты врут. Но даже они пишут, что войне конец.
Не видя обращённых к нему лиц, Клим прислушался. Кажется, его слова возымели эффект. Больше никто не пытался шутить или ударить его. Какое-то время было слышно только жужжание ящиков с приборами, да рокот электродвигателей.
– Ты погляди, как Иван по-нашему лопочет! – удивился сиплый.
– Меня зовут Клим. Сдавшись, вы можете на допросе доложить, что спасли переводчика коменданта города Росток по имени Клим Судак, а я всегда подтвержу. Уверяю, вам это обязательно зачтётся.
– Значит, переводчик. Вождь, не получится из него механик, ты на его руки посмотри.
– Да, прав был обер, не стоило его брать. Адэхи, он гаечный ключ от молотка не отличит – пустая затея. Только лишний рот на шею, лучше уж тогда кого-то из торпедистов обучим. Их побольше, чем нас осталось.
– А торпеды ты будешь грузить? На них теперь вахты на мостике свалились, как бы ещё нас им в помощь не совали. Попробуем, как хочет вождь, обучить Ивана, а если не сможет, вышвырнуть за борт всегда успеем.
– Я кого-то спрашивал, что делать с русским? – прозвучавшая неприкрытая угроза в голосе заставила всех вмиг смолкнуть. – Сигард, это ты по рукам определяешь? Ты у нас теперь за гадалку?
– Да это же я так, Адэхи… ну сам посуди, какой из переводчика механик?
– А у нас на «Дойной корове» хлебопекарня была, так мы умудрялись в море на другие лодки хлеб передавать ещё горячим. Так пекарем у печи стоял бывший штабной писарь, и ничего, справлялся.
– Олаф, я тебе сейчас выбью зубы!
– Это кто там такой смелый?!
Сгрудившиеся вокруг Клима фигуры вскочили на ноги, фонарь вылетел из рук, и опять стало темно. Однако назревающая ссора быстро угасла, так и не разгоревшись в ещё одну драку. Впустив красный свет из дизельного в электромеханический отсек, лязгнула дверь, и едва различимый силуэт выкрикнул:
– Адэхи, тебя в центральный пост! Всплываем!
– Наконец-то!
Вспыхнуло белое освещение, и Клим увидел обращённые к нему лица матросов. Его разглядывали, словно продаваемую на рынке корову – с головы до ног.
– Ну, хотя бы не заморыш, – подвёл итог один из них.
Не имея возможности прежде видеть лица, теперь Клим по голосу безошибочно определял имена немцев.
– Я к командиру! – сказал ссутулившийся Адэхи. – Все к дизелям, аккумуляторы на зарядку, по местам к всплытию! Сигард Вайс, теперь ты машинен-обер-маат.
– Есть, герр инженер! – шутя приложил к пустой голове руку сиплый, но было видно, что новое назначение пришлось ему по душе.
Прежде чем Адэхи ушёл, Клим успел рассмотреть его во всех деталях. Ему было чему удивиться. Из формы на немце осталась лишь чёрная пилотка. В остальном же всем своим видом он больше напоминал занятого в поле тракториста. Давно выцветшая и потерявшая вид засаленная фланелевая рубашка поверх таких же пропитанных масляными пятнами кожаных брюк, заправленных в короткие на шнуровке сапоги. Но не это поразило Клима. В такой же непонятной и далеко не форменной одежде были и остальные. К его удивлению, Адэхи оказался настоящим индейцем, именно таким, как по романам Фенимора Купера и представлял в детстве Клим. С острым орлиным носом, с тёмно-бордовой…, нет, правильнее сказать – бронзовой кожей, выпирающими скулами и, как положено истинному индейцу, – взглядом, пронизывающим насквозь. И, наконец, заключительный штрих – свисающие из-под пилотки на плечи волосы, собранные в две переплетённые красной нитью толстые косы.
– Все слышали? Теперь я главный старшина! – стоило исчезнуть Адэхи, просипел Сигард, призывно похлопав в ладоши, – Хватит, дамы, ресничками хлопать, готовимся к запуску дизелей!
– Русского одного не оставляйте, – произнёс безошибочно опознанный по голосу Олаф. – А то ещё чего-нибудь испортит. Иваны, они такие.
– Меня зовут Клим.
На его замечание не обратили внимания. Палуба под ногами накренилась, промокшая циновка поехала в корму, и Климу, чтобы устоять, пришлось схватиться за висевшие под потолком шланги.
– Убери руки! – выкрикнул, выталкивая его в дизельный отсек, ещё не опознанный по имени матрос. – Сиди здесь и ничего не трогай! – он указал на узкую щель между переборкой и увитым чёрными трубами воронёно блестящим двигателем.
Дизельный отсек оказался ещё теснее, чем электромеханический. Два двигателя на мощных опорах занимали всё пространство, оставив узкий проход, в который невозможно было войти, не задевая плечами торчавшие из цилиндров штоки клапанов. Затем оба дизеля ожили, и Климу показалось, что отсек внезапно превратился в преисподнюю, с трясущимся полом и ударившим в нос дымом. Грохот прокатился вдоль прохода, вернулся обратно, потом обрушился разом со всех сторон, больно ударив по ушам и отозвавшись в зубах мелкой дрожью. От неожиданности Клим схватился за голову, но, казалось, вибрирует сам череп. В довершение всего на быстро нагревающемся двигателе начали испаряться потёки мутной эмульсии, ударив в нос едкой, раздирающей глаза и горло гарью.
– Иди за мной! – тряхнул его за плечо возникший из дыма Олаф.
Немец улыбался и, наблюдая за мучениями Клима, явно наслаждался.
– Не нравится? Привыкай, раз вождь так решил. Смотри сюда! Следи за давлением масла! – Олаф указал на стрелку прибора, навинченного на стальную трубу. – Если подойдёт к жёлтому сектору, дай мне знать.
Понял его Клим скорее по губам, чем услышал. Набирая обороты, двигатели добавили грохота, дыма, дребезга, в бешеном танце звонко защёлкали клапанами.
– Потерпи! – похлопав его по плечу, вдруг прокричал на ухо с неожиданным сочувствием Олаф. – Сейчас вентиляция всё вытянет! Бывает, что маски надеваем!
Двигатели набирали обороты, превращая одиночные удары цилиндров в единый сплочённый рёв. Теперь, чтобы что-то сказать, приходилось кричать, приложив ладони к уху собеседника. Олаф охотно взял на себя обязанности учителя и, срывая горло, тыкал пальцем на приборы.