Шильке изображал из себя изумленного. Похоже, он уже неплохо освоил актерское мастерство, так как майор тут же поспешил с объяснениями.
— Нас выслали, чтобы взорвать этот мост. В этом, как вы замечательно определили, «бардаке», кто-то попросту забыл его уничтожить. Послали боевое подразделение, так как никто не считал, что здесь может удерживаться кто-то из наших. На карте это место уже давно на вражеской территории.
— Об этом я как раз и не знал.
Майор лишь тряхнул головой.
— Боже, я поверить не могу, что кто-то и вправду мог здесь держаться двое суток, располагая лишь горсткой стариков без какого-либо тяжелого вооружения. Невероятно. На такое способен только истинный немец!
Холмс застриг ушами, пытаясь сдержать выражение веселья на лице. Майор взял Шильке под руку.
— Герр капитан, вы повели себя образцово, именно так, как следует. Очень гибко и последовательно, как того требовали ситуация и… отчизна. Еще сегодня отправлю рапорт по вопросу награждения вас Железным Крестом.
Шильке хотел ответить в соответствии с уставом, но танкист сдержал его рукопожатием.
— Если бы все думали и действовали как вы, то немцы наверняка были бы самым счастливым на земле народом.
— Вот в этом я как раз не сомневаюсь, — вырвалось у Холмса, который знал истинные мысли и поступки Шильке, равно как и его пацифистский настрой.
День шел за днем. Один похожий на другой, каждый из них немилосердно длинный, никакой, безнадежный. Растягивающиеся часы складывались из пухнущих минут, содержащих мириады секунд. Собственно говоря, он даже и не одевался, так, накидывал халат на пижаму, а единственным контактом с окружающим миром была экономка, которую посылал за сигаретами. Иногда он перелистывал старые атласы, различные пожелтевшие карты потом свисали из разных мест в которых удалось их разложить. Иногда он раскладывал пасьянс, но никогда не доводил дело до конца. И так ничтожный запал быстро гас. Иногда в голову приходила мысль о Рите. Может, позвонить? Пригласить? Куда-нибудь пойти? Ну хорошо, хорошо, только потом. Все более он становился похожим на своего книжного прототипа, гениального Майкрофта, совершенно лишенного жизненной энергии. А ему то что. В конце концов, он находился на больничном. Вот интересно, неужели американцы именно это называли post-battle trauma? Или это был посттравматический шок? Чушь, ведь особых травм он не переживал, в истинном бою участия не принимал, так, всего лишь стычке.
Совершенно не желая того, локтем он снес чашку с остатками кофе. Черный ручеек на полу сразу же принял форму кровавой струи, вытекающий из спины ветерана на снегу в окопе. Хммм… Означает ли это, что теперь он сделается алкоголиком и наркоманом, а потом еще и покончит с собой? Шильке неспешно анализировал собственный разум. Единственное, что он там обнаружил, это желание съесть сладкую булочку с джемом. Но желание и не настолько настырное, чтобы его тут же реализовывать. Он тяжело вздохнул и закурил сигарету. А может, сигару? От влиятельного директора из Берлина Шильке получил весь набор заказанных цацек, вместе с автоматом Томпсона и десятком пачек патронов диаметром с большой палец. Там же имелись и сигары. Так! — принял он решение. Сигара! Ведь Майкрофт банальной сигареты курить бы не стал. Эта мысль заставила Шильке покинуть нагретое кресло. Он долго копался в выставленных под стенкой ящиках германской почты. Боже, сколько же странных вещей имелось у американцев! И что самое странное, все это они забирали с собой на фронт. К счастью, здесь же имелось несколько пар нейлоновых чулок, которые он заказал для Риты. Вот интересно, на кой ляд нечто подобное солдату в окопе? Сами их натягивали или как? Тут Шильке стукнул себя ладонью по лбу. Как это на кой ляд? Элементарное средство для соблазнения, причем, без обвинений в насилии или принуждении, любой француженки. А так же любой немки — через минуту прибавил он про себя.
Уставший Шильке возвратился на кресло. Несколько отдохнув от трудов праведных, он закурил сигару. В течение долгих нескольких минут он размышлял: блевануть сразу или отложить на потом. Ленивые размышления прервала экономка, открывшая двери.
— Прошу прощения, — шепотом сообщила она. — К герру капитану посетитель. Я говорила, что герр капитан болен, но…
— Только этот посетитель, — Холмс осторожно отодвинул женщину и вошел в комнату, — не из тех людей, которые верят во все, что им говорят.
Решительным тоном он поблагодарил экономку, одновременно закрывая дверь. Как обычно, Холмс был сияющим, свежим и пахнущим одеколоном с каким-то восточным ароматом.
— О, — сказал он, снимая перчатки. Этот звук не представлял собой изумления или утверждения какого-то факта. Затем он подошел поближе, наклонился и понюхал Шильке. — Ууу? Ты ничего не пил.
Шильке выдул в его сторону клуб густого дыма.
— Таблетки? Укольчики?
Новый клуб дыма.
— Ага, тогда все ясно. — Холмс сбросил толстое пальто из верблюжьей шерсти и бросил на спинку стоящего у письменного стола стула. Сам же занял место во втором кресле.
— Ну что, помолчим?
Шильке даже не глянул в его сторону. Ему не хотелось поворачивать голову. Он слышал только шелест бумаги. Гость явно просматривал какую-то из брошенных старых карт.
— Испания, — услыхал он через какое-то время. — Я читал все газеты период гражданской войны. Тогда я страстно увлекался подобными вещами, мы спорили с коллегами. А знаешь? Как-то раз я спросил своего знакомого, кого он считает лучшим польским военным корреспондентом. И знаешь, что мне тот ответил? Что наилучшим военным корреспондентом был Ян Хризостом Пасек[34]! Ха-ха-ха!.. Ну да… Впрочем, шутку ты как раз и не поймешь.
— Не до смеха мне или болтовни о каким-то там Пасеке. — Шильке сбил пепел с вонючей сигары. — Но в одном ты прав, — вздохнул он через какое-то время.
— Ммм?
— Достаточно, что ты наступил на мозоль моих амбиций, и я уже чувствую прилив энергии.
Холмс позвал экономку и попросил принести кипяток и две чашки. Сморщив нос он поднял с пола какой-то сосуд и понюхал, после чего вынул из кармана пальто пакетик с настоящим кофе.
— Расскажи, а как на все это отреагировал Титц?
— Умножил количество моих врагов.
— Ну, на врагов, положим, теперь ты можешь плевать. Он точно был восхищен?
— Естественно. Это, как раз, ему удалось.
Когда экономка принесла требуемое, Холмс быстро заварил кофе, подсыпав в чашки немного корицы. После этого он вновь устроился в кресле и с интересом слушал.
— На совещании при всех он приказал открыть шампанское. Поднял бокал и бабахнул из головного калибра.
— Ну-ну?
— Он сказал: «Meine Herren, представьте себе, что мой офицер, находясь на больничном, заслужил Железный Крест. Но я вот думаю, а чего заслужили те из вас, которые в это время находились на службе».
— О Господи! И тут же повеяло ужасом, так?
— Тем более, что он тут же прибавил: «Линейные подразделения все чаще присылают заявки на офицеров различных служб. К счастью, некоторые из вас освобождают меня от мук, связанных с дилеммой выбора».
— Это он круто сказал. То, что называется эффективной мотивационной политикой.
Шильке печально кивнул. Кончиком пальца он передвинул лежащий на столешнице орден.
— За этот кусочек металла гибли настоящие герои. Я же получил его за то, что грабил бриллианты в тылу.
Холмс лишь вздохнул.
— Да не бойся ты. За те акты, которые должны были быть сожжены, а я их выкупил, командование повесило мне «Виртути Милитари»[35]. Это тоже такая жестянка, за которую люди отдавали свои жизни. Я же получил его за пачку никому не нужных бумаг.
— Выходит, у нас обоих одинаковая моральная дилемма.
— Ты говори за себя, — Холмс сделал глоточек кофе. — Я по правилам этого мира не играю.
— А по каким же правилам ты играешь?
— По правилам учреждения, называющегося «The Holmes»
Длужевский легко поднялся и разложил руки в театральном жесте.
— Звездное небо надо мной, и моральный закон во мне[36], — процитировал он, гордо выпячивая грудь.
— Не будь таким Кантом, Иммануил. Говори конкретно.
— Ватсон в разведке, Майкрофт за спиной, а я вечно в средине, потому что закон устанавливаю я.
— Ээээ… — Шильке лишь пожал плечами.
— Ой, переставай уже гнить здесь, закапываясь в собственной гнилой душе, облепленной моральной гнилью в загнившем гнилостном соусе.
Шильке повернул голову.
— Ну, и чего это ты так надулся? — Холмс присел на корточки, опирая локти на поручнях хозяйского кресла. Он затянулся своей сигарой и выдул дым в лицо сидящего. Шильке тоже затянулся и ответил тем же самым. Холмс выдул дым еще раз. Шильке тоже. И долгое время, словно два заядлых мальчишки они выдували дым друг другу в лицо.
— Вы чего, чокнулись?
Ватсон, который как раз открыл дверь, застыл на пороге. Он не мог поверить своим глазам.
Холмс и Шильке резко отдернулись один от другого.
— Боже, ну духота, — Ватсон обмахивался конвертом, который держал в руке. — Дайте-ка и мне сигару, я тоже надымлю, и мы совершим коллективное самоубийство.
— У тебя уже все имеется? — Длужевский глянул под свет и немного приоткрыл оконную раму. Не сильно, лишь бы хоть немного было видно.
— Есть. Пеленг отличный. Сам проверил.
— В общем, беремся за работу. Только помоги мне вытащить Дитера из Бездны моральных страданий.
— И как? Или мне тоже следует выдувать на него дым?
Город казался абсолютно вымершим. В последний момент перед эвакуацией, когда сюда еще прибывали беженцы, число жителей оценивалось в миллион. Теперь же осталось чуть более двухсот тысяч. Так что трудно было удивляться, что повсюду было пусто. Те, которые остались, сейчас на всех парах работали во всех учреждениях, помогающих поддерживать боевую способность Рейха. Так что Шильке шел практически в одиночестве по южной стороне Рынка. Зимнее солнце светило резко. К счастью, на глазах у него были произведенные в Америке высококачественные солнцезащитные очки, захваченные у какого-то сбитого пилота. Этим утром он чувствовал себя прекрасно, тем более, имея на себе новехонький мундир, сшитый самым лучшим (и самым дорогим) в городе портным. Инстинктивно он коснулся рукой кармана. Все находилось на своих местах. Он был просто загружен деньгами. Бриллианты из сейфа мертвой вдовы отправились в тайник. Доллары и фунты являлись их рез