— О чем же?
— Наш договор был заключен только лишь тобой и мной, Ватсона и Риты он не касается, — Холмс говорил весьма решительно. — Что каждый из нас сделает со своей половиной добычи — дело его. Как и с кем делиться — его дело. Кого он включит в план выживания — опять же, его дело. Но, не забывай, договор был заключен только лишь между мной и тобой.
— Понимаю, Мачек. Прошу прощения.
Воцарилось молчание, но через минуту Холмс неожиданно снял свою соломенную шляпу и бросил так умело, что тот закружил в воздухе, развернулся и словно бумеранг вернулся на колени Длужевскому.
— Ну! Если сможешь повторить — ты командуешь.
Шильке принял вызов. Он схватил шляпу и бросил. Черт! Головной убор упал на землю шагах в пятнадцати.
— Н-ну! — заметил Холмс с весьма английской усмешкой. — Ты же не закрутил.
— Знаю. Шляпа выпала у меня из пальцев.
— Ладно. Будешь закручивать в железнодорожные шпалы. А сверло и трубки я устрою.
Правительственное здание, красиво выгнутое в соответствие с течением Одера, темнело на фоне освещенного заревом пожаров и лунным светом неба. По идее, всем своим объемом и суровым, современным видом оно должно было подчеркивать величие власти, месторасположением которой оно было, но теперь выглядело довольно сюрреалистично. Во-первых, уже не было Силезии, которой можно было бы управлять, по крайней мере, она находилась уже не в германских руках. Во-вторых, русские бомбы разбили верхние этажи по правой стороне, создавая из здания удивительнейший конгломерат двух символов. Слева все так же была видна непоколебимая монументальность власти, а справа — показ ее молниеносного распада. Но в темноте ночи молох выглядел не столь мрачно, чем разбомбленный квартал по другой стороне улицы. У поляков появилась очередная площадка, которую можно было бы застроить в будущем.
— А ты уверен, что именно к этому типу? — спросил Шильке у идущего рядом Холмса.
— Половина моей сетки пахало, чтобы достать этот пеленг.
— Ты знаешь… Это чертово дело с произведениями искусств, похоже, принимает для нас личный характер.
Холмс слегка улыбнулся.
— Да. Рейха уже практически нет, мир постепенно кончается, мы материально обеспечены до самой смерти, но все так же заняты этим идиотским следствием, которое никому уже не нужно.
— И которое мы так никогда и не закончим.
Холмс резко остановился.
— А вот тут ты ошибаешься.
— Но ведь война заканчивается. Ты сам говоришь, что Рейха уже не будет. Где же ты хочешь искать бандитов?
Холмс пожал плечами. Потом тоже пошел. Здесь, в тени деревьев небольшого парка при Голтеи Гох, вонь сожженного квартала была слышна меньше.
— Видишь ли, мы обладаем над ними определенным перевесом. Небольшим, возможно, но капитальным.
— Какой это перевес?
— А такой, что, в отличие от них, мы остаемся здесь, когда Бреслау сотрут с карты мира. И во Вроцлаве мы сможем так же следить за судьбами этого дела.
— На основании старых документов, если таковые останутся. — Теперь плечами пожал уже Шильке. — И что? Даже если мы доберемся до сути, что с того? Вытащим виновников из лагерей и поставим перед советским судом?
— Они не похожи на дураков, которые позволяют закрыть себя в лагере.
Дальше они шли уже молча. Ночь была теплой и исключительно спокойной. Никаких тебе бомбардировщиков над городом, никаких существенных канонад из орудийных стволов. Где-то вдалеке отдельные пулеметные очереди, иногда, далеко-далеко, осветительная ракета на парашюте. И совершеннейшая пустота. А ведь где-то здесь, под землей, находились тысячи людей. В душных, тесных и мрачных внутренностях раздавались их перешептывания, кашель, детский плач, стоны раненых. Где-то. Далеко под поверхностью. А на уровне улицы не было слышно ничего из подземного мира клаустрофобного мрака. Не было и вони пота и дезинфицирующих средств, фекалий, карбида и наихудшего запаха — запаха страха. Легкий, прохладный ветерок пах лишь тем, что могло ассоциироваться с лесными кострами, поездками в лес и скаутскими лагерями на каникулах.
— А знаешь что?
Шильке с удивлением поглядел на приятеля.
— Не может быть такого, чтобы Шерлок Холмс не решил какого-то дела.
К счастью, отвечать не пришлось. Перед Ноймаркт нашу пару задержал ночной патруль.
— Абвер, специальное отделение, — предъявили они документы. — К командиру батареи.
Унтер-офицер из патруля оглянулся через плечо, как бы желая удостовериться, стоят ли до сих пор орудия большого калибра посреди площади. Те были на месте, что его явно успокоило.
— Так вам придется спуститься в бункер, — указал он рукой в направлении ближайшего входа, а точнее, громадного, вымощенного булыжником съезда в бетонное подземелье.
Холмс и Шильке кивнули. Не говоря ни слова, они прошли между темными тушами могучих пушек. Следующий патруль остановил их уже перед самым съездом, ведущим под землю, и еще один патруль — а точнее, стационарная охрана — перед самыми бронированными дверями. Но бумаги Титца впечатление производили. Никто в патрулях не осмелился хотя бы на малейший комментарий.
Внутренности огромного бункера тоже производили впечатление. Собственно говоря — все они тонули в темноте, невозможно было пересчитать хотя бы стойки с артиллерийской амуницией. Слабые лампочки теплились только возле постов связи и над столами, на которых были разложены карты и артиллерийские таблицы. Две стены, смазанные фосфором, светили в полумраке зеленым — если бы электричество отказало, эти стенки были бы единственным источником света. В этом освещении обычная замощенная улица с идеальными бордюрами производила неестественное впечатление. Вроде бы все и ничего, но эта улица проходила глубоко под землей и терялась где-то во мраке.
— Слушаю вас, господа, — молоденький прапорщик вытянулся перед офицерами по струнке.
— Нам нужно переговорить с командиром, — вновь пошли в ход бумаги.
— Да, конечно, сейчас я его позову. Только это может занять какое-то время. — Он сделал рукой жест, как будто прикладывал к уху невидимую трубку и указал пальцем в потолок. Оба поняли. Командир разговаривал с начальством.
— Понятно.
Шильке с Холмсом остановились у одной из покрашенных фосфором стен. Сейчас они походили на духов. Шильке, как и обычно в тех местах, где абсолютно запрещалось курить, инстинктивно сунул руку в карман. Холмс усмехнулся губами трупно-зеленого цвета и покачал головой. Еще показал на стойки с амуницией, тоже освещенной зеленым отсветом. Сейчас они прислушивались к беседе, ведущейся на ближайшем посту связи.
«Эй, земляк, смилуйся, они идут прямиком на меня!»
К счастью, динамик был приглушен и не передавал всех эмоций солдата, находящегося по той стороне.
— Да успокойся ты.
«Мне нечем стрелять!».
— А у меня приказ: экономить боеприпасы, — связник объяснял терпеливо, чуть ли не флегматично.
«Так меня же раздавят! Они уже вот-вот!»
— А мы не можем стрелять без приказа.
«Земляк, я сейчас прибавлю громкость, так ты услышишь голоса ива́нов!».
— Сохраняй хладнокровие. — Техник рукавом подавил зевок. — Ну нет у меня тут запасов до и больше.
«Так ведь тут уже чуть ли не рукопашная! Иваны нас убивают! Стреляйте же!!!».
— Мне приказано экономить боеприпасы.
Из динамика раздался треск автоматной очереди. Потом грохот взрыва, похоже, это была граната.
«Камрады, умоляю, помогите, они уже здесь!».
Связник лениво глянул на коллегу, сидящего на втором посту. Тот отставил кружку с кофе и пожал плечами.
«Половины наших уже нет в живых! Стреляйте же!».
Техник снова глянул в бок, его коллега снова пожал плечами. Правда, потом скривился и показал на пальцах «восемь».
— Ладно. Даю тебе подкрепление. Диктуй координаты.
«Валяй прямо по моей позиции. Солдаты спрячутся в развалинах».
Сидевший у поста не мог договориться с коллегой, поскольку тот разложил руки в жесте неспособности. Этот вялый разговор жестами явно не приносил результатов.
— Ладно, получишь восемь снарядов.
Тем не менее, техник показал, что он специалист. Одним пальцем он водил по карте, определяя точные координаты, а второй рукой тут же выстукивал их на небольшой клавиатуре, соединяющей его с поверхностью площади. Когда он коснулся красной кнопки, раздался тихий зуммер. Буквально через секунду сверху поступило подтверждение.
«Господи Иисусе! Да быстрее же вы! Я уже вижу их лица!».
Новая автоматная очередь.
— Стреляем очень быстро, — новый, замаскированный рукавом зевок.
Тут он был прав, уже через несколько секунд сверху донесся грохот залпа, смягченный несколькими метрами бетона.
«Ну быстрей же, Господи!».
— Снаряды к тебе уже летят.
«Боже, и когда будут?».
— Где-то минуты через полторы.
После этого все услышали еще одну очередь, следующую, а после нее чьи-то крики.
«Они уже на наших позициях! Повторяю: они уже на наших позициях! Помогите!».
— Пятьдесят восемь секунд.
«Боже мой!..».
— Тридцать секунд.
Связь неожиданно прервалась. Без каких-либо шумов, тресков — ничего. Просто воцарилась тишина. Техник все время глядел на часы. Через пару десятков секунд он поднял голову.
— Ну что, русские получили прямо в каски.
— По шапочке. — Коллега подал ему кружку со свежим кофе. — Сахару?
Офицером, пришедшим из бокового хода, оказался капитан, молодой служака, явно выполняющий некую миссию. Явно, он не был командиром данного подразделения, а это означало, что кто-то желает наших друзей быстро сплавить.
— Слушаю вас? — в голосе звучала сталь. — Чем могу помочь?
— Мы хотели бы воспользоваться вашей связью с линией фронта. Непосредственной.
— Телефонной связью?
— Да.
— К сожалению, это невозможно. Почему вы не воспользовались возможностями связи абвера?
— Боже! — не выдержал Шильке. — Ведь у абвера нет непосредственных телефонных соединений с линией фронта!