— Я приехал по другому делу.
— Догадываюсь. — Лангенау не желал остановиться. — Тебя выбросили из аэродромного бизнеса, и какой-то другой великий конструктор выстроил столь же идиотский аэродром на Щайтнигер Штерн[66]. Так что генералом люфтваффе ты уже не станешь, а жаль, ведь твой аэродром стоил меньше, к тому же, при случае, вы же ничего и не разломали.
До Холмса уже начали доходить шуточки, потому что он стриг ушами и пытался не усмехаться, что приходило ему с огромным трудом.
— Слушай, — Шильке предпринял очередную попытку отвернуть внимания от собственной личности, аэродромов, бомбардировок и пионерских методик применения фанеры в строительстве скоростных самолетов. — Ты же, кажется, был начальником охраны некоей ячейки, которая занималась упаковкой вывозимых отсюда произведений искусств?
Лангенау неожиданно сделался серьезным. Он уселся на стопке книг, сложенных таким образом, чтобы служить ему стулом, и пригласил гостей занять такие же, похожие.
— Ага, — буркнул он. — Выходит, хоть что-то выяснилось.
— Что?
— Выходит, это ты та самая абверовская свинья, которая испортила Крупманну его лучшую операцию, и вообще, которая в течение многих лет только все вынюхивает и высвистывает рылом йодли[67].
Холмс удивленно глянул на Шильке.
— Господи, а почему ты не говорил, что умеешь свистеть йодли?
— А остальное тебя не удивляет? — возмутился Шильке.
— Соответствует на все сто.
Лангенау начал хохотать.
— Крупманн был здесь сегодня утром, — пояснил он.
Оба изумленно глянули на него. А Лангенау их реакция не удивляла.
— Ну да, он приехал сюда во главе своей «шнапскоманды» и тоже выпытывал про упаковку произведений искусства.
— Шнапскоманды?
— Ну, от его людей несло точно так же, как от него. Водяру глушили, как минимум, половину ночи.
Лангенау задумчиво поднял одну из образовывавших столешницу книжек. «Аркадия. Миф или действительность?» — вот как звучало ее название. На обложке были видны полуголые люди, пляшущие среди древних руин, поросших буйной растительностью. Инстинктивно он поглядел на окружающий их лунный пейзаж. А вот интересно, а не подумал он о том, чтобы раздеться и начать танцевать на развалинах?
— Похоже, до него наконец-то начало доходить, что мир кончается, и, похоже, — он акцентировал это слово — сейчас он задумался над тем как обустроить себе жизнь после этой жизни. А у него, вроде как, все более обосрано, чем у меня.
— А у тебя жизнь тоже обосрана?
Лангенау указал на свои знаки отличия СС.
— Русские вылавливают людей с подобными знаками. А поскольку у меня нет желания посетить их ГУЛАГи, меня это не трогает. Я решил остаться в этом городе, пускай и не в совсем живом состоянии.
— Последний защитник гибнет на крепостных стенах, — слегка поддел его Холмс.
— А может, благодаря этому, будут говорить: «Бреслау сдается последним».
Шильке был просто обязан включиться в этот опасный обмен словами.
— Ты не видишь исторической перспективы. А вдруг станут говорить: «Вроцлав сдается последним»?
Лангенау пожал плечами.
— Во время одной из контратак мы отбили дом, который уже захватили русские. Я увидел, что они делают с гражданскими и показывал это всем, которые желают сдаться.
Шильке тяжело вздохнул.
— А я показывал им, что наши делали в Сталинграде.
— Ты был в Сталинграде?
— Нет, коллега был. После возвращения он сделал все возможное и невозможное, чтобы его направили в какую-нибудь заграничную миссию.
— Ну, и где этот твой коллега находится сейчас?
— Судя по выражению его лица после возвращения из далекой России, сей час он… в далекой Аргентине!
Лангенау отстегнул от пояса фляжку и выпил воды. Шильке инстинктивно сделал то же самое. Солнце, правда, еще не стояло высоко, но делалось все более теплее. Для него — почти что жара, ведь он не мог расстегнуть летную куртку, чтобы не показывать американский пуленепробиваемый жилет.
— Ладно, и чего же хотел Крупманн?
— Помимо того, что от него ужасно несло — при чем, вовсе не любовью к ближнему — он хотел выяснить, знаю ли я, кто стоит за всем этим дурацким делом. Кретин пьяный! Если бы я знал, то не сидел бы здесь все еще живой.
— Погоди, погоди. Ты хочешь сказать, что каждый, который хоть что-нибудь знает, должен погибнуть?
— Нет. Только лишь Крупманн может быть настолько глуп, чтобы желать предложить этим людям свои услуги. То ли, чтобы они помогли ему выжить или же смыться, понятия не имею.
— Извини, но что-то ты ужасно путаешь. Каких еще людей?
Лангенау тяжело вздохнул.
— Ответственных за тот провал с поляками.
— Боже, какой еще провал?
Блин, вы все зациклились на этих упаковщиках. А кому какое дело, что кто-то кого-то убил. Война же идет.
— Дело: нашим работодателям.
— Ага… — Эсэсовец пожал плечами. — Это все еще знак, что они все еще блуждают на ощупь и не могут выйти из тупика. То есть, вам приказали взяться за дело не с той стороны. С конца, с хвоста, с того места, из которого никуда нельзя дойти.
— А ты не мог бы рассказать нам с начала?
— Ты что, не читал моих показаний?
— Ага, выходит, были какие-то твои показания? — Шильке прикусил губу. — Но Крупманн не включил их в материалы.
Эсэсовец цинично усмехнулся.
— Это, по крайней мере, пояснило, зачем он сюда сегодня приехал. Он хотел узнать, расспрашивал ли кто меня по этому делу. И рассказал ли я о своих показаниях.
— В таком случае, он немного поспешил.
Лангенау сдвинул шлем на затылок.
— То ли поспешил, то ли ждет, спрятавшись, где-нибудь на обратном пути, чтобы решить проблему с вами. Решить окончательно.
Холмс жестом головы согласился с его мнением. Шильке глядел на обоих, в голове у него была сплошная каша.
— Ну ладно. Рассказывай, с чего все это началось.
— С резни, которую Армия Крайова устроила на автостраде Бреслау — Легнитц[68].
— Что? Поляки на автостраде? Здесь?
Лангенау только рукой махнул.
— А разве они не устраивали более крутых операций в самом Бреслау? Вспомни.
И действительно. В теории, партизаны сражаются исключительно на своей территории. Там, где у них имеется опора в местном населении, где они знают местность и так далее. Проблема заключалась в том, что Армия Крайова не была никаким партизанским движением, но обычной, регулярной армией, с тем только, что действовала она в подполье. Это была нормальная армия, которая могла проводить любые операции в любом регионе Германии. Они могли это делать, и неоднократно делали. АК могла поддерживать многослойные сетки из агентов, могла позволить себе высылать людей в различные места. В том числе — и в Бреслау.
— Нормально, только расскажи, что там с той резней?
Лангенау пожал плечами.
— Педантично запланированная, тщательно выполненная казнь — словно удар ломом в кусок масла.
— Это была казнь, которую исполнили на ком?
— На двух специальных курьерах, восьми человеках охраны, трех водителях и офицере, который ими командовал.
Прервавший их разговор адъютант был настолько запыхавшимся, что долгое время не мог издать ни звука. Хаотичными жестами он пытался что-то показать. Странно, ведь на этом отрезке фронта было относительно спокойно.
— Идут, — выдавил он из себя наконец. — И танки. Сколько — не знаю.
Лангенау спокойно поднялся с места. Шильке не мог выдержать напряжения, чувствуя, что он в шаге от перелома.
— Погоди! Ведь…
— Ты это русским скажи, чтобы они погодили.
Эсэсовец тщательно застегнул ремешок шлема и направился за адъютантом. Холмс схватил Шильке за руку и силой потащил того назад.
— Ну, и что ты хотел сделать?
— Черт! Ну только не в этот момент! Надо что-то сделать, иначе он уйдет от нас, как Надя.
— Что?
— Что «что»?
— Что мы должны сделать? Я не знаю.
Шильке замолк, кипя бессильной яростью. Ведь он был так близко. Холмс угостил его сигаретой.
— Успокойся. Эмоции — плохие советчики. Обо всем мы узнаем потом.
— Если будет вообще какое-нибудь «потом».
Как будто бы в ответ, где-то далеко вспыхнула перестрелка. Что-то с грохотом влетело в развалины по другой стороне улицы. Далековато, чтобы забросать их обломками, зато взрыв поднял тучу пыли, которая душила и залепляла глаза.
— Отходим?
— Черт бы меня побрал, — Шильке буквально скрежетал зубами, — только это, похоже, самый разумный выход.
В броневом автомобиле у них и правда имелись большие шансы выжить. Хотя здесь, в ближнем тылу, опасность не была такой уж большой. Стреляя с близких расстояний, русские действовали точечно, не желая тратить боеприпасы на тыловые службы. Но их остановило повторное появление адъютанта.
— Хербст, Хербст!
— Я здесь! — Отставив котелок с супом поднялся, само большее, восемнадцати-девятнадцатилетний парень в форме с нашивками школы прапорщиков, но в чине младшего лейтенанта. — Чего?
— Принимай командование на себя! — орал адъютант. — Лангенау отрезан, а здесь уже ни одного офицера нет!
— Я ебу!
— Ты должен направить какое-нибудь подкрепление, иначе…
— Какое, бля, еще подкрепление?!
Адъютант только крутил головой.
— Сам ебись! Ты командуешь!
Свежеименованный командир беспомощно водил взглядом по сторонам. Было неясно, то ли он считал людей, то ли хотел собраться с мыслями.
— Нет! — сорвался Шильке. — Черт подери, от меня он не сбежит!
Не успел Холмс его удержать, он уже перезарядил «томпсон».
— Спокойно! — завопил он. Как обычно, в этой одежде, с необычным оружием и решительностью в голосе он произвел ошеломляющее впечатление. Все глядели в его сторону. — Фольксштурм и гитлерюгенд… Все… за мной!
Он пнул под зад изумленного адъютанта и заорал на него: