?
Заинтригованная Рита кивнула.
— Как будто бы мы неожиданно решили изменить его жизнь? Или же спасти его?
— Или… — Это прозвучало почти что как передразнивание. — Или же каждый из нас чего-то от него хочет. Быть может, каждый из нас желает того же самого.
— Того, чтобы он перенес нас за пределы опасностей наихудших дней Фестунг Бреслау? — закончила Рита.
Холмс кивнул. Кончиком пальца он сбил со щеки какую-то невидимую пылинку и сказал:
— С тем лишь, что, в отличие от меня, в момент знакомства ты еще не знала об этой любопытной возможности.
Девушка странно глянула на поляка. К сожалению, дальнейшую дискуссию прервал Шильке, который вскочил вовнутрь, махая Ватсону и Хайни, обсуждавших, судя по их жестикуляции, какие-то сложности сражений в городе.
— Можем отправляться.
Холмс выставил голову из небольшого люка и что-то показал Ватсону. Тот кивнул в ответ. Тяжелая машина тронулась вдоль разваленных стен зданий, пытаясь держаться в их тени. Солнце поднималось все выше, слепя отражением от уличной брусчатки. Внутри машины делалось все жарче, особенно же — Шильке, который был в куртке и пуленепробиваемом жилете.
— Как вы думаете, чего хочет Крупманн?
— Спасти свою жирную задницу, — тут же ответила Рита.
— Но ведь не настолько же он глуп. Он спрятал материалы допросов Лангенау, передавая остальное в абвер. Он, что, думал, что это никто не откроет?
— И ему почти что удалось, — заметил Холмс. — Впрочем, все это не так уже и глупо. Сам он не может открыть, кем являются люди, стоящие за этим делом, вот он и подумал, что, возможно, тебе удастся. Ну а сюжет, касающийся резни, проведенной Армией Крайовой на автостраде, он попросту утаил.
— Зачем?
— Быть может, он сам копается в этом деле? — Холмс повернул голову. — Рита, что ты об этом думаешь?
— Даже и не знаю. Все в этом деле воняет, а если не воняет, это означает, что такого просто нет.
— Что-то странно, что сейчас ты сомневаешься в реальности внешнего мира. Было такое направление в философии, которое…
Их перебил резкий рывок и скрежет передач. Как оказалось, далеко им ехать было и не надо.
— Перед нами десять человек в черных мундирах с винтовками, — доложил Ватсон из башенки.
— А Крупманн?
— Наличествует.
Холмс глянул в наблюдательную щель.
— Черт подери, представление, словно в вестерне. Подождем, пока наши люди доберутся через развалины и…
Шильке вынул из специального этюи громадную сигару. Он подогрел ее американской зажигалкой, прикурил и сунул в рот.
— Ты же сам говорил, что все вокруг — это всего лишь театр, — бросил он, выдувая клуб вонючего дыма.
Холмс начал смеяться. И даже открыл приятелю дверку в задней части машины. Шильке выскочил на мостовую. Ослепленный ярким солнцем, он надел американские противосолнечные очки. Опирая приклад «томпсона» на бедре, он вышел из-за броневика.
У Крупманна было десять человек, которых он выставил за собой в шеренгу. Сцена и вправду будто из вестерна. Шильке не спеша направился вперед. Шаг за шагом, он жалел лишь о том, что на офицерских сапогах не было шпор, которые бы громко звенели. Еще один клуб сигарного дыма. Крупманн тоже направился к нему.
— Привет, Дитер, — сказал он, когда они уже встали друг напротив друга.
— Привет.
— А ты не считаешь, что это несколько нечестно? — указал гестаповец показал на американскую пушку с громадной барабанной обоймой.
— А разве ты не читал «Перестрелку в О'Кей Коралле»[70]? Там люди Уайетта Эрпа имели пушки.
— Но не автоматические.
— Времена меняются, — процитировал Шильке реплику из какого-то вестерна. — Сейчас все не такое, как раньше.
Рита в броневика фыркнула от смеха.
— Эта страна тоже меняется, — заметила она громко, чтобы ее услышали. — А индейцев и нацистов запрут в резервациях.
Крупманн, похоже, был очень даже сильно пьян. Он указал большим пальцем на своих людей.
— А вот за такое я мог бы ее и…
Шильке на секунду вынул сигару изо рта и свистнул. Десять его человек в камуфляжных куртках вышло из развалин, встав в ряд за спинами гестаповцев.
— Так что бы ты мог? — Сигара вновь очутилась во рту. — Уточни.
— Тебе кажется, будто бы закона уже нет? Так я тебе скажу, пораженец, что он еще действует. И гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе действует без перерыва. И будет действовать до последнего момента. И тебя обслужить успеют, можешь не беспокоиться.
— До последнего момента? Это какого же: последнего? — Шильке выдул дым прямо в лицо собеседника. — Так ты уже не веришь в нашу победу, пораженец?
Крупманн пошатнулся.
— Я кое-что поясню тебе, ловкач. Хайгель, твой непосредственный начальник, который любит тебя столь же громадной любовью, что и ты его, отдал мне на тебя все.
— Хайгель может плюнуть Титцу в глаз, если сможет…
— Но в отношении тебя он сможет значительно больше. Он передал мне твое дело, из которого ясно следует, что это ты пересрал мне дело с Холмсом, наведя одного лейтенанта на фальшивый пеленг радиостанции и посылая его на восточный фронт. А потом, чудесным образом, сам эту радиостанцию нашел. Мало?
Шильке знал, что из материалов дела мало чего следует. Они могли бы стать всего лишь основой долгосрочного следствия, проводимого исключительно на основании домыслов. А сейчас на это нет времени, тем более, в отношении офицера, отмеченного Железным Крестом и награждаемого за образцовую службу. Нет, у Крупманна на него ничего не было. И он широко усмехнулся.
— Ты тут говорил кое-что о бумагах… А ты не помнишь одного такого купца из Голландии, по-моему его звали Амбитиус? Ты с ним, вроде как, немного торговал?
— Ну да, я продавал ему произведения искусства.
— А на твоих расписках не указано, что ты продал. Имеется лишь подпись и полученная сумма.
— К этому ты никак не прицепишься. Все законно.
Теоретически — так. Вся проблема лишь в том, что настоящее имя Амбитиуса — Джульен Боу.
Крупманн застыл.
— Ты все правильно услышал, Джулиен Боу, агент британской разведки. — Шильке инстинктивно затянулся сигарой и с трудом сдержал приступ кашля. — И вот теперь оказывается, что Хайгель передал тебе мое дело. Дело человека, застрелившего Джульена Боу! — И вновь сигарный дым пошел в легкие, но на сей раз Шильке это как-то вынес. — Это что, разве не шайка? Или хуже: заговор?
Крупманн даже качаться на ногах перестал. Шильке решил его добить.
— Так, говоришь, гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе будет работать до последнего? Тебя успеют обслужить?
Крупманн уже не выдержал, и только «томмиган» в руках противника удержал его от рукоприкладства.
— И что тебе эта блядь из крипо наговорила?! — закричал он. — Эту продажную девку нужно утопить в…
Рита уже не могла слушать эти оскорбления, она выскочила из машины так быстро, что ее никто не мог удержать.
— Ты что сказал, свинья?! — Рита бежала в их сторону, перезаряжая дамскую «шестерку», которую носила в сумочке.
И в этот момент прозвучал выстрел. Пуля попала Шильке прямо в спину. Ужасная сила бросила его прямо в объятия Крупманна. Дитер еще успел заметить широко раскрытые от изумления глаза гестаповца.
— Это не я… — еще успел сказать Крупманн, когда второй выстрел, едва задевший ухо Шильке, попал ему прямиком в лицо. Оба рухнули на землю.
Застрекотал пулемет из броневика. Рита схватила Шильке за руку и рванула в сторону. Еще один выстрел, и поток крови хлестнул, заливая Дитеру глаза. Буквально мгновения разделяли их всех от того, чтобы перестрелять друг друга. Но через кровавую мглу Шильке видел, что пулемет бьет куда-то вбок. Остальные солдаты тоже должны были видеть, что это никто из сопровождавших Крупманна. Они бросились в стороны развалин в поисках укрытого стрелка.
Шильке не мог вздохнуть. Не мог он и подняться. Холмс с Ватсоном тащили его под руки к машине. Другая пара несла Риту сложив руки «в стульчик». Все не могли поместиться в тесных внутренностях броневика. Боже, ну как им сказать, что я не могу дышать? Холмс положил Дитера на бок и попытался быстро стащить летную куртку. Он даже хотел разрезать ее ножом, только американское изделие не желало поддаться, удалось лишь подвернуть ее на шею.
— Черт! — услышал Шильке. — Будешь возносить благодарственные молитвы Штехеру. Пуля у меня в руке!
Ну как им сказать, что он не способен вздохнуть!?
— И что там? — спросил Ватсон.
— Пуля не прошла. Зато ребра наверняка пошли на фарш.
— На рентген. И немедленно!
— А что с девушкой?
— Прострелена рука, размозжена кость. Я даже ее вижу. — Ватсон умело накладывал жгут. На всю катушку в больницу, а не то наши немчики откинут копыта!
Холмс занял место водителя. А Шильке уже перестало быть крайне важно сообщить им всем, что он не способен дышать. Его окутала темнота.
Большинство громадных наземных бункеров уже было занято русскими. С запада и с юга твердыня съежилась до городского центра, а точнее — до его фрагментов. В руках у немцев остались только два гигантских строения: на Фриц Гайслер Штрассе и на Вайсенбургер Штрассе. Но Холмс знал, что попасть туда граничило с чудом, а рука Риты требовала немедленного хирургического вмешательства. Так что он остановил броневик в заломе стены. Ему удалось быстро найти санитаров с носилками, которые занесли раненых в подземный госпиталь, а точнее: в ряд душных подвалов, тянущихся под госпиталем святого Георга. Оба поляка занялись интенсивным ускорением врачебного осмотра и перемещением «своих» раненых в кошмарной очереди упырей, что заключалось, в основном, в передаче неких сумм в долларах определенным лицам. Их таланты и личное обаяние (ну и доллары, которые могли они предложить) привели к тому, что Риту положили на операционный стол в течение получаса, что могло бы считаться подвигом в мировом масштабе, если учесть, что некоторые тяжело раненные ждали иногда целый день перевязки. Зато Шильке валялся на носилках в ужасной вони, среди стонов, воплей, молитвенных просьб, в пространстве настолько душном и клаустрофобном, что единственное, о чем он мечтал — это о свежем воздухе. Только фиг вам. Ватсон с Холмсом вернулись лишь через час.