— Я, нет… — Глаза старика буквально вылезали из орбит. — С тридцать пятого, герр офицер.
— И кто кричал громче всех «Хайль Гитлер!» на митингах сотрудников администрации?
Поднятые вверх руки начали трястись.
— Ну я, только ведь я был должен… Обязан.
— Все были должны! А кто выносил приватные вещи выброшенных из института евреев и сжигал их в котельной?
Шильке находился под впечатлением. Понятное дело, все это должен был делать этот вот старик. Холмс прекрасно знал, какими аргументами воспользоваться. Швейцар походил на живое желе.
— А кто срывал и сжигал портреты еврейских ученых, а?
— Меня заставили! Винтовкой угрожали!
Даже Холмсу пришлось усмехнуться, слыша подобную аргументацию.
— Винтовкой, говоришь? — Он подошел поближе. — Садись!
Старичок сделал несколько шагов и уселся на кровати. Наивный человек.
— Встать! — Холмс схватил простынь и одеяло, сбрасывая их на пол. После этого он сорвал матрас и вытащил из-под него старую винтовку Маузер. — ЭТОЙ винтовкой угрожали? — ласково спросил он, водя стволом из стороны в сторону. — Этой?
— Нет, нет, — бедняга истекал потом. — Мне его дали, когда началась война с советами. Я только швейцар, честное слово. Я должен следить…
— Ну ладно. — Холмс отложил ненужное оружие. — Итак, все сведения о тебе у нас уже есть. — Он глянул на Шильке. — Ну что, к стенке?
Тот кивнул.
— Я бы не цацкался.
Швейцар упал на колени.
— Умоляю, умоляю вас, я ничего не сделал…
Холмс присел к столу.
— Ты помнишь тот день, когда окружили Берлин? Сюда прибыло десятка полтора гестаповцев.
Старик поднял глаза.
— Да, помню, естественно. Они приказали провести их на электротехническое отделение.
— Куда конкретно?
— Вот конкретно я и не знаю, тогда здесь появилось множество народу. Здесь был лазарет, которым ведали монашенки, был…
— Лазарет? — заинтересовался Шильке. — А где он теперь? — Большим пальцем он указал на пустое помещение за окном. — Что случилось с раненными, которые не могли ходить?
Старичок снова перепугался.
— Я не знаю! Ничего не видел! Честное слово, ничего не видел!
— Ладно, ладно, — теперь Холмс говорил тихим, успокаивающим тоном. — И к кому ты этих гестаповцев провел?
— Я только одного провел. Остальные ожидали.
— К кому? — повторил Холмс.
— К доктору Клаусу.
— И чем он занимался?
— Он специалист по современной связи.
— И что они делали вместе?
— В кабинете было полно людей, так что они пошли в лекционный зал. Тот гестаповец о чем-то спрашивал, а доктор резко отрицал, потом начал чего-то рисовать на доске. И писать уравнения, которые сразу же и стирал. Гестаповец спрашивал, а тот отрицал и снова писал уравнения, которые потом же и стирал.
— О чем они говорили?
— Не знаю. Я сидел на стуле в коридоре. Двери были открыты, но они разговаривали тихо. До меня доходили отдельные слова, в основном — доктора, когда он чем-то был взволнован.
— И что за слова?
— «Невозможно», «это совершенно невозможно», «этого сделать нельзя», «это не будет работать». Все продолжалось где-то с час. Но потом гестаповец говорил что-то шепотом, а заинтригованный доктор расхаживать по залу и о чем-то думать. Он был взволнован. Снова он начал писать что-то на доске, потом стер написанное рукавом и разложил руки. В чем-то ему пришлось с тем согласиться.
— И что дальше?
— Ничего. Гестаповец вышел взбешенный, его буквально трясло, доктор же остался в зале смотреть на пустую доску, а мне нужно было провести офицера.
Холмс кивнул.
— И тебе, естественно, не известно, что случилось с Клаусом?
Старик пожал плечами.
— То был последний раз, когда я его видел. Его, вроде как, должны были эвакуировать, только я сомневаюсь, ведь уже ничего не летало.
Холмс глянул на Шильке, который пожал плечами.
— А винтовку советую выбросить, — буркнул он, собираясь к выходу.
Внутренний дворик приветствовал их жарой и избытком света. Пришлось щурить глаза. В громадный, прохладный коридор Холмс и Шильке вошли с вздохом облегчения.
— И как? Что-нибудь у тебя вырисовывается?
Холмс прикусил губу и глянул в сторону.
— Можешь смеяться. Но, похоже, так.
— Выходит, только я один тупой. Ведь Клауса так легко мы не найдем.
— Даже и не знаю, нужен ли он нам.
Они вышли лестницу главного входа, где их вновь ослепило солнце.
— И что же это за мародеры, которые ничего не выносят, — отозвался кто-то на вполне сносном польском языке. — Как вам не стыдно?
Заслоняя глаза руками, Шильке с Холмсом увидели советского лейтенанта в компании нескольких солдат.
— Они не пришли сюда просто так, в темную, — бросил Холмс. — Не забывай о процедуре для подобных случаев.
Шильке кивнул. Оба они подошли к патрулю поближе.
— Прошу связать меня с офицером Смерша. Мы оба агенты польской разведки.
— Что вы говорите? — русский усмехнулся. — Польские агенты. И что это вы здесь делаете?
Процедуры, предусмотренные подобными обстоятельствами, говорили четко: никаких дискуссий.
— Прошу связать нас с каким-нибудь офицером Смерш. Незамедлительно.
Русский захохотал.
— Ну конечно же, дорогие господа. Свяжем. — Он указал на два американских джипа на мостовой. — И даже из вежливости завезем. Этот вот господин поедет на первой машине, а этот — на второй. И никаких разговоров, пожалуйста.
Джип, на котором везли Холмса, перед самым Фрайхайтсбрюке свернул направо, прямо на гигантский аэродром посреди города. А вот джип с Шильке — налево, непосредственно на мост. Вонь, окутавшая их на другой стороне реки, была просто невероятной. Гарь, гниль, остатки разлагающихся пищевых продуктов и человеческих тел. Смрад буквально неописуемый. Число насекомых и всяческой мошки, пирующих со всех сторон, было таково, что колеса джипа оставляли черные следы в отвратительной каше. Из-за комарья Шильке посильнее натянул на голову рабочую фуражку и наставил воротник. К губам прижал платок, пытаясь глубоко не дышать.
Центр, а точнее его чудовищные остатки, представлял собой ужасный вид. В развалинах не стихали пожары, затягивая своими дымами подробности мрачного пейзажа конца света. Повсюду стояли сотни различнейших транспортных средств: крестьянские телеги, элегантные экипажи, разбитые грузовики, легковые машины, которые тянули лошади, военные транспортеры самых разных армий, похоронные дроги, платформы на колесах — все они были заняты солдатами Красной Армии в различном состоянии трезвости и в различных фазах насыщения собранными повсюду материальными ценностями. Какофония звуков, извлекаемых из самых различных динамиков: начиная от обычных граммофонов, и заканчивая громкоговорителями мощных пропагандистских установок, боролась с отзвуками пирушек, происходящих в оставшихся целыми заведениях общественного питания. Зато патрули были организованы образцово. Немногочисленные гражданские лица старались держать ушки на макушке.
Чудовищная дорога длилась ужасно долго. Джипу приходилось продвигаться по чуть-чуть и лавировать среди куч строительного мусора, чтобы найти хоть кусок нормального дорожного покрытия. Наконец, всего лишь через пару часов, джип припарковался на тротуаре под универмагом Дыкхоффа. Тот же самый маршрут, да еще осуществленный пешком, занял бы не более получаса. Высаживаясь, Шильке глянул вверх. О чудо, здание, спроектированное Мендельсоном, не было разрушено; на верхних этажах в окнах даже стекла остались целыми. Капитан усмехнулся про себя. Надпись «Дыкхофф» уже сорвали, но современное здание выглядело на удивление хорошо.
По боковой лестнице Шильке завели на самый верхний этаж, где он получил небольшую комнатку с письменным столом, стулом и огромным диваном. «Получил» было самым подходящим определением, так как помещение ни в чем не походило на тюремную камеру. В окне не было решеток, всего лишь тонкие бумажные жалюзи. Шильке не стал поднимать их, да и зачем. По другой стороне не было на что глядеть, а вот жара доставала все сильней. К счастью, на столе кто-то оставил две бутылки минеральной воды, пачку военных сухарей и баночку варенья. Все было не так и паршиво, оценил немец. Интерьер ни в чем не походил на известные по описаниям комнаты прославленной лубянской гостиницы в Москве. Оставшись один, Шильке оценил собственные запасы. Полторы пачки американских сигарет, бензиновая зажигалка, коробочка английских мятных карамелек, противосолнечные очки и носовой платок. Их носка он вынул весьма важные в данной ситуации наручные часы и уселся на удобном диване. Нет, нет, он никак не мог жаловаться. НКВД предстало в шикарном издании.
Разбудили его на следующий день в шесть утра. Молчаливый солдат провел Шильке в северо-западный угол, в громадный кабинет какого-то директора. Помещение производило громадное впечатление. Профилированная, гигантская оконная рама заставляла представить кабину гигантского бомбардировщика; современная, покрытая кожей мебель; стильное оснащение и работающий от генератора кондиционер пробуждали ассоциации с каким-то футуристическим отелем на Луне или даже на Марсе, тем более, учитывая то, что находилось за окнами.
— Проходите, пожалуйста, герр капитан. — Из-за огромного письменного стола поднялся русский майор. Он был уже в возрасте, лет пятьдесят, а то и пятьдесят пять, разговаривал он на отличном немецком языке. — Присаживайтесь, — указал он на кожаное кресло.
Шильке чувствовал, что этого человека необходимо очень и даже очень опасаться.
— Признаюсь, герр майор, что я весьма поражен тем, как относятся к пленным, — пожал он протянутую руку.
— Герр капитан, вы никакой не пленник. Просто из чистого любопытства хотелось бы узнать о паре вещей, прямо, скажем так, из источника.
— Спрашивайте, пожалуйста.
Русский слегка усмехнулся.
— Как вы видите свое будущее? — совершенно неожиданно бросил он.
— Не понял?
— Разве вы не разговаривали об этом с Холмсом, когда принимали решение о сотрудничестве с поляками?