— Тогда — нет, впоследствии — в какой-то мере — да.
— И?
— Длужевский нарисовал мне два возможных сценария. Если я буду непригодным или опасным, то могу стать надзирателем высокого ранга в лагере для немецких военнопленных где-нибудь в сибирских снегах.
Русский вновь усмехнулся. Ему явно понравилась непосредственность поляка в описании будущего.
— Второй сценарий будет реализоваться, если я окажусь пригодным и нестрашным. И, мне кажется, именно это и есть мой случай. Я знаю много сведений о Верфольфе, знаю многих людей, которых вы можете разыскивать, я ориентируюсь во многих нюансах города и его архивов. Полякам я буду нужен в течение пары лет. А потом выеду в ту часть Германии, которую в настоящее время оккупируют советские войска, получу виллу и стану служить либо в тамошних органах безопасности, либо в разведке.
Русский склонил голову, восхищаясь даром предвидения Длужевского.
— Звучит весьма разумно, — сказал он. — А не хотелось бы вам как можно быстрее отправиться в родную Баварию?
— Туда меня ничего не тянет.
— Это почему же?
— Неподалеку от имения родителей находился один из крупнейших железнодорожных виадуков, который давно и безуспешно бомбардировали союзники. В конце концов, разъяренные англичане сбросили на него бомбу Grand Slam[78]. И теперь нет ни виадука, ни родного дома, ни моих близких.
Русский, изображая печаль и сочувствие, покачал головой. Какое-то время он сидел молча, потом вынул из ящика стола дело Шильке из Абвера. Ребята и вправду действовали шустро. Можно восхититься русской разведкой. Майор глянул на допрашиваемого, какую реакцию вызовет эта папка, а Шильке делал все возможное, чтобы скрыть заливающую его именно сейчас войну облегчения. Ведь эти материалы писал, в основном, его величайший враг, майор Хайгель. И в нынешней ситуации содержащиеся там потоки клеветы и обвинений становились для него наилучшими похвалами. Словами из чистого золота.
— Вам известно, что думали о вас ваши начальники?
— Не имею ни малейшего понятия, — солгал Шильке.
— Они определяют вас как неудачника, ветреника, не слишком-то занимающегося работой. Хуже того: они пишут, что вы не слишком преданы нацистским идеям, а ваши политические взгляды весьма нестойкие. Они даже подозревают вас в мятежных убеждениях, которые, правда, не проявились, но исключительно благодаря вашей лени и небрежности.
Шильке перестал притворяться, будто бы не испытывает облегчения. Он громко вздохнул.
— Боже, — шепнул он. — Автор этих слов и подозревать не мог, какой замечательный подарок делает мне для этих времен!
Русский громко рассмеялся. Пару раз он даже хлопнул ладонью по материалам дела.
— Именно так. — Он вытер пальцами веки. — Именно так. Думаю, что автор этих слов сам весьма желал бы иметь подобные записи в своем деле вместо гитлеровских поощрений. Впрочем, он находится здесь.
— Хайгель находится в этом здании?
— Да. Но не в жилых помещениях. Он сидит в подвале, где воды по колена, и плавают крысы. Но мнения о вас он никак не изменил. Все так же он считает вас юным плутишкой, оппортунистом и совершенно безыдейным человеком. Он даже сообщил, что гестапо давно уже следило за вами.
— Ну, давно — это, похоже, преувеличение. Но Крупманн и вправду возненавидел меня, когда я выхватил Холмса у него из-под носа. Как-то он догадался, что это я.
Майор кивнул. Из ящика он вынул экземпляр книги, в которой Шерлок с Майкрофтом спасают Бреслау из рук обезумевшего гения преступлений, профессора Мориарти.
— Тааак… Чтобы впоследствии обеспечить вам алиби, все закрытые на Лубянке советские писатели должны были работать целые сутки. Но стоило. Сегодня я читал ночью, вполне неплохая книжка. Конан Дойль не постыдился бы.
— Русские писатели известны своим искусством.
— В особенности, когда ведущим издание редактором является Лаврентий Берия, — согласился майор.
Шильке удалось скрыть удовлетворение.
— А нельзя ли попросить у вам один экземпляр? До сих пор, как-то не имел возможности…
— Да, конечно, — русский подал ему книжку. — Рекомендую, — снизил он голос. — А возвращаясь к вашему делу…
— Ну, замечательно. Теперь, помимо германской разведки, я стану посмешищем еще и для разведки советской.
— Это почему же?
— Теперь вы станете рассказывать про мой картонный аэродром, на который сбросили деревянную бомбу.
Русский явно был сконфужен. Скорее всего, об этом среди его коллег уже ходили слухи.
— Ну что же, — он явно пытался скрыть то, что было у него на уме. — Лично я этим особо не морочил бы голову. Ведь картонная версия Люфтваффе весьма человечна, — слегка прикусил он нижнюю губу. — Но, возвращаясь к нашей основной теме… Вы и вправду никогда не были увлечены национал-социализмом?
— Вы замечательно выбрали оформление для этой беседы, герр майор. — Вы же не поверите, будто бы нормальный человек будет держаться с людьми, которые имели вот это, — Шильке широко расставил руки, чтобы показать великолепие футуристического кабинета, его панорамные гнутые окна, кондиционер, модернистскую мебель и изысканную отделку, — и довели вот до чего, — указал он на горящие развалины за окном. — Правда? И я, что, должен был бы идти с ними вместе в маршах? Жечь книги на кострах? Прошу прощения, но слишком интеллигентен, чтобы позволить обмануть себя их болтовней, называемой пропагандой.
— Ага, — русский понял это по-своему. — Выходит, пацифист.
И он сделал соответствующую заметку в деле Шильке. В его новом, естественно, деле.
— Прошу ничего не бояться, — прибавил он и объяснил: — Я написал «Издавна заявляет о себе как антифашист». Означает то же самое, но звучит получше.
Закончив писать, майор поднялся и подал Шильке руку.
— На сегодня это все. К сожалению, вы еще будете нашим гостем какое-то время.
— Долго?
— До того момента, когда сюда придут поляки. Вы же их агент.
Это означало, что допросов его ждет еще достаточно.
— Спуститесь с сержантом на первый этаж. Там вы получите необходимые вещи.
Рослый словно дуб русский солдат провел Шильке к боковой лестничной клетке. Спускаясь вниз немец размышлял о коварстве НКВД. Вот интересно, а не заведет ли тот его в подтопленный подвал с плавающими крысами? К счастью, целью их путешествия и вправду оказался склад.
— Здесь вы можете умыться и переодеться, товарищ, — пояснил охранник. — Наверху воды нет.
Холодный душ и вправду принес Шильке облегчение. Вымытый, побритый и пахнущий одеколоном он переоделся в спортивный костюм английского покроя. Удивляться было нечего, ведь это же был универмаг, всего было в достатке. Еще Шильке получил картонную коробку с сокровищами: посуда, столовое серебро, минеральная вода, рыбные консервы и тушенка, хлеб, сыр, бутылка коньяка. С этой добычей под мышкой Шильке двинулся по подземному коридору за сержантом.
— У вас темные очки имеются? — спросил охранник.
— Да, есть.
— Тогда наденьте, товарищ.
— Зачем? Здесь свет довольно приятный.
— Ааа… Там лампочки без защиты, и тому подобное. Лучше наденьте.
Удивленный Шильке исполнил его просьбу. Смысл совета русского стал понятен лишь после того, как тот открыл дверь. Шильке со своим полным добра ящиком, в безупречном костюме, пахнущий и отдохнувший, должен был пройти перед поставленными перед стеной, выведенными из мокрого подвала коллегами из абвера. Темные американские очки оказались спасительными, не позволяя скрестить взгляды в момент, когда он делал глубокий вдох. Ему были видны только очертания исхудавших лиц. В том числе, и лица Хайгеля. Шильке пытался держать себя в руках, пытался не видеть мокрых мундиров бывших коллег. К счастью, охранники с винтовками не разрешали произнести хотя бы слово.
— Ну ладна, — в самом конце коридора сержант пропустил Шильке вперед и закрыл металлическую дверь. — Можно снять очки, товарищ. Это чтобы на лестнице не споткнуться.
Очутившись в своей уютной комнатке с диваном, Шильке сгрузил ящик на стол. Он с трудом дышал. Но ведь я с ними никогда не держался! — воскликнул он про себя. — Так ведь, — ответило ему эхо в голове, — там и не стояли сплошные нацисты. В абвере выродков и убийц было, скорее всего, мало. Погоди, погоди… Дрожащими пальцами Шильке достал сигарету и попытался прикурить ее. Спокойно. Ведь не он же их схватил, не он их туда посадил, не он стал причиной для этого. Успокойся! — приказал он себе в мыслях. — Веди себя профессионально.
Для чего служила вся эта конфронтация? Очень просто. Таким образом, русские выслали два сообщения. Первое ему: видишь, они уже знают, какой стороны ты придерживаешься. Любой шаг назад теперь уже невозможен. Для них ты предатель, и сообщение об этом распространится и дальше. Второе известие было предназначено для заключенных: вот видите? Мы знаем о вас все, знаем больше, чем вы сами о себе знаете. Так что не пытайтесь лгать или крутить, говорите все, как на исповеди. И это с тихим подтекстом: вы предпочитаете свою нынешнюю ситуацию или ту, в которой оказался ваш бывший коллега?
Ну ладно. Шильке понимал, что испытания в этом здании могут быть наиболее тяжкими, чем все, чего ожидал. Русские ничего не делали на шармака. Они были профессионалами. Дитер откупорил бутылку с коньяком и сделал большой глоток. Нет, ведь и сам он обязан повести себя столь же профессионально, ведь они предпочли бы, чтобы утром у него разваливалась голова, чтобы он едва держался на ногах, чтобы мысли у него путались. А перебьетесь! Шильке отставил пузатую бутылку и снял крышку с минеральной воды.
Допросы даже и не были бы особенно мучительными, если бы не факт, что необходимо было следить за каждым словом, вызывая при этом впечатление человека делового, расслабленного и охотного к сотрудничеству. Допрашивающие часто менялись. Как-то раз беседу вел мужчина, которого Шильке в мыслях назвал «чиновником». Характеризовался он тем, что его интересовали исключительно факты, даты, фамилии места, которые он трудолюбиво увековечивал в протоколах. Никаких личных замечаний или отступлений. Его противоположностью был «дядя Ваня», которого, собственно, ничего не интересовало. Он рассказывал о собственной семье, расспрашивал о детстве Шильке, строил планы на будущее, распространялся о нынешней ситуации Германии. Разговоры с ним, такие, «по душам», приводили к тому, что нужно было быть осторожным вдвойне. А «дядя» угощал немца то блинами, говоря, что «прямо от бабушки прибыли», то замечательным копченым мясом «