Умом-то он понимал, что сказки это. Сын короля, ага. Этих сынов у матушки Лаиды было как поросят. Бастард он скорее всего. Какой-нибудь папаша из благородных, только не такой спившийся, как опекун, с достатком, заделал уличной девке ребеночка, а воспитание не позволяет отпрыска просто так забыть. Матушка Лаида иногда рассказывала: такие господа, а самим им пачкаться неохота, дают деньги людям, навроде того в шлеме, чтобы они все обстряпали. И сердцу приятно, что не забыл кровиночку, и глаз подпорченное потомство не мозолит, учится наукам и прочему.
Рету выбрался из магова кресла, подошел к старому зеркалу, что на стене висело. Пыль смахнул и оглядел себя. Глаза угрюмые, волосы темные, росту пока не очень большого. Вот и гадай, в папу или в маму удался, когда ни папы, ни мамы… Да ну его, начнешь этим голову забивать — вообще никакой жизни не будет.
Раньше хоть плата за его обучение приходила день в день, а потом вдруг начались перебои… И тут-то опекун озверел совсем. Деньги-то он, по большей части, пропивал, не думая, на черный день не складывая. Верил, что скоро его вместе с воспитанником в столицу вывезут, знания подкидыша проверять. И там окончательно рассчитаются. А тут вдруг понял — случись чего, и как из городка выбраться? Как до столицы добраться?
Рету тоже не собирался весь век тут груши околачивать. Опекун у него уже в печенках сидел со своими манерами и побоями. Может быть, если бы что-то одно было, так притерпелся, но когда этого не моги, и этого не моги, и вилку бери тремя пальцами, и все равно высекут, тут даже каменный тролль взбесится.
Рету давно подумывал, что ежели выбраться отсюда, да найти город поприличнее, то можно сквайром в гарнизон наняться. Все ж таки благодаря конюху Герберту мечом он неплохо машет. А опекун вколотил в него кое-какие штуки, даже пару танцев они выучили, за крестьянина уж точно не примут. А сквайр только поначалу пеший, несколько удачных боев — и вот ты уже конный рыцарь. Совсем другое дело.
И к кожевенному ремеслу продолжало тянуть — раз уж глава гильдии мамушке Лаиде пообещал, то, может быть, сдержит обещание, если Рету до него доберется? Руки у него от меча окрепли, справится с работой-то. Будет кожи красить в разные цвета… Жилет себе замшевый заведет, самоцветами расшитый…
По ступенькам башни зашаркали, оборвав сладкие мечтания.
Рету отскочил к столу, замер за ним, будто так и сидел все время, перо от скуки жуя.
Дверь приоткрылась, и, пошатываясь, вошел маг. Хороший-прехороший. Громко икая, добрел до кресла и плюхнулся в него.
— Господин маг, водички? — сжалился над бедолагой Рету, взял с окна кувшин и налил в бокал алого стекла мутноватой воды.
Маг залпом осушил бокал. Потом заглянул в него недоуменно — не воду, видно, ждал. Еще раз икнул.
Красивый зеленый пузырь, мерцающий, как светляк, сорвался с его губ. Покачиваясь, полетел по комнате и, приземлившись на каминной полке, с грохотом взорвался.
— Чудо-эликсир! — умилился маг. — Жизнь, любовь, потенция!
Рету уж подумал, что вот сейчас-то учитель в хмельную дрему и погрузится, но маг, на удивление, оживился.
Икота его продолжалась, но теперь пузырики были помельче, они срывались стайками и лопались, стукаясь о прозрачные бока друг друга.
Глаза мага, пытающиеся отследить полет, быстро осоловели, сосредоточились на кончике длинного носа.
— Трам-папам-папам! — выдал маг что-то веселое.
Рету понес бокал к окну, маг заметил движение.
— Ты хто? — строго спросил он, топорща бороду.
— Ученик ваш, господин маг, — почтительно доложил Рету.
— Мальч-к? — переспросил маг с пристрастием.
Рету пожал плечами. А кто еще? Девочка?
— Так точно, господин маг.
— Так ты это, милый, иди, — махнул рукой маг.
Рету подумал, что ослышался.
— Иди, иди, — махал маг все настойчивее. — Шагай. Ко мне сейчас тут дама должна… По делам. Не мешай взрослым, ступай себе, отрок. Завтра прю… пре… при… в общем, все завтра.
Дела и вправду творились небывалые. Нравы в городке были простые, незатейливые, все на виду. Может быть, им не хватало лоска, по которому так томился опекун, но жизнь и здесь ключом била. Вот только не у всех. Рету знал наверняка, ему конюх Герберт (который с магом враждовал давным-давно) рассказал, что волшебник, почитай, уже полвека жил святой и добродетельной жизнью — за полным отсутствием нужных сил. Потому что все их магия забрала.
А тетушка Нида на рынке хвалилась, пойло свое продавая, что и нежить оживит, стоймя поднимет. Не врала, значит.
Рету не знал, надолго ли маг взбодрился, поэтому медлить не стал, выскочил за дверь как ошпаренный. И нос к носу столкнулся с Найсой, которая в трактире прислуживала. Рету там с опекуном и обедали, и ужинали.
— Кто там? — бархатистым, неожиданно молодым баритоном пропел маг. — Звездочка моя драгоценная, это ты? Заходи, девочка, не бойся.
Найса свойски подмигнула Рету, дернула его за ухо и, скромно потупив бесстыжие глаза, шагнула за порог, теребя белый фартучек.
Девочкой Найсу можно было назвать лишь с большой натяжкой. Рету знал, что она ему больше в бабушки, чем в мамы, годится. Хотя с другой стороны, она и вправду была девушкой — кто ж трактирную служанку, о пышные юбки которой вытирали жирные руки, почитай, все завсегдатаи кабачка, замуж-то возьмет? Это она для Рету старая, а для мага вовсе даже молоденькая.
Рету почесал затылок и решил не спуститься, а подняться. Время еще есть, можно на смотровой площадке посидеть. Там хорошо, никто цепляться не будет, и видно отлично.
Пока по ступенькам шагал, все удивлялся, почему маг такой радости себе, как эликсир тетушки Ниды, сам сотворить не может. Давно бы уже пузыри от счастья пускал. Видно, магия против тетушкиных грибов жидковата будет, все равно что служка против архиепископа..
Сверху городок был как на ладони. По ночам маг смотрел отсюда в особую трубу на звезды — при его ремесле без звезд никуда. Труба эта стояла на треноге, да не простой, а с крутилкой наверху. Чтобы можно было ее, трубу, поворачивать как хочешь и все небо рассмотреть, да и не только небо. Кузнец Герберт жаловался, что маг вечерами подсматривает в окошки горожан. Любопытствует. И грозился залепить трубу грязью.
Рету подошел к трубе, опустил ее немного, приложился глазом.
За три года, что они тут с опекуном прожили, Рету изучил городок вдоль и поперек. Площадь, рынок, храм, гарнизонный двор, в котором теперь пустота, башня мага, домики, сараи, стены.
Куда интереснее было смотреть в сторону заката, за город, за лес, туда, где за синей полоской воды темнел уже настоящий берег. Там были видны горы!
Городок стоял на острове, а остров — посредине озера Тари. Озеро питали стекающие с гор речушки. Кроме этого, в него с северо-запада впадала, а с юга вытекала полноводная река Тарин.
Рету знал, почему их с опекуном человек в шлеме сослал именно сюда: в Невендааре на острове по-всякому безопаснее, чем где-либо. Не говоря уж о прочей нечисти, те же орки с гоблинами бродят по стране и не прочь разграбить попавшийся на пути город. Да и опекун не смоется. Если бы он, Рету, был тем самым в шлеме, он бы тоже опекуна на остров определил, потому как по нему, опекуну, видно, что человек он ненадежный.
Сообразив, что снова про опекуна думает, Рету разозлился, укусил себя за руку, чтобы отвлечься, да так и замер. Труба показала, что над лесом к городку летело что-то странное, не похожее на рыцаря на пегасе. Все в рогах. Не долетая до города, это что-то спланировало на полянку и там раздвоилось: оказывается, одна диковинка сидела верхом на другой. У Рету глаза загорелись от восторга, ведь не всякий день такое увидеть доведется.
Потом рогатые преобразились — выросты, шипы и хвосты исчезли, вполне себе люди в длинных плащах, один высокий и величественный, а второй толстый, просто-таки необъятный, потопали, ломая кусты, к дороге, что вела от озерной пристани к городским воротам.
В покосившемся храме, стоявшем на той же площади, что и башня мага, ударил колокол.
Пора было идти к опекуну.
Через городскую площадь Рету плелся нога за ногу. Хоть и есть хотелось, живот песни пел. Но появляться перед опекуном, озверевшим от задержки платы за воспитанника, просто сил никаких не было. Смотреть на его кислое лицо, слушать бесконечные жалобы на жизнь. Противно.
Рету вошел в трактир. Все как обычно.
Опекун сидел за любимым столиком в «чистой» половине и брезгливо ковырял вилкой в тарелке. Воспитанника терпеливо ждала миска похлебки — нет оплаты за обучение, нет и жаркого, родину не выбирают, сынок.
Рету прошел к столику, поклонился наставнику, как положено.
— Где шляешься? — скривился опекун и махнул вилкой. — Ешь быстрее, не задерживай.
Рету молча взял ложку. Не чувствуя вкуса, принялся хлебать жидкое варево.
Опекун изящно резал мясо на крохотные кусочки, работая ножом, как смычком, всем своим видом показывая, что манеры не пропьешь.
На обычной половине трактира шуму было больше, чем всегда Сказывалось отсутствие Найсы. Рету украдкой поглядывал в ту сторону: там было куда веселее, нежели на «чистой» половине. И когда в зал вошли двое, один длинный, второй толстый, он их сразу узнал, хоть и видел издалека. Вблизи парочка оказалась еще интереснее — то, что это птицы высокого полета, было видно сразу. Вот купец, казалось бы, тоже и плащ куньим мехом подбитый наденет, и бархатные штаны натянет, богаче, чем у иного короля, — а все ж таки будто написано на нем «торговец!». По нему видно, что и плащ он бережет больше себя, и штаны у него для вида, для важности, он в них на самом краешке стула сидит, чтобы не помялись, не залоснились, вещь-то дорогая. А по этим сразу понятно: в лохмотьях они сидеть будут или в пурпуре — им все едино, но к пурпуру они привыкли, не считают его за роскошь. На «чистую» половину не пошли, у окна сели, вольготно так. Трактирщик у стола замер — в глазах восторг и обожание. Чувствует, что