Дело не в том, что нам еще через Грузию пробираться и ему понадобится мое знание грузинского. И не в том, что нам предстоит опасное путешествие в горах Лазистана на русско-турецкой границе. Нет, все куда проще. Просто мы — боевые товарищи! Не соратные, как говорил Торнау. Просто боевые. Прошедшие вместе огонь, воду, медные трубы и… черкесов!
Среди тысячи мыслей, которые успели пронестись в моей голове в минуту смертельной опасности, не давала покоя лишь одна. Какого черта так и не назвавшийся горец, «турок» недоделанный, бросился на меня? Ведь клятву давал при свидетеле! Видимо, он из Темиргоя. Решил отомстить, несмотря ни на что. Голову даю на отсечение, суеверный черкес подумал: коль скоро меня не берет ни сталь, ни пуля, ни пушечное ядро, нужно меня столкнуть в пропасть. Выдумал себе, что не подействует колдовство урума на силу земного притяжения? Ан, нет! Ошибочка вышла!
В ту же секунду я чуть по-взрослому не сходил! Мои ноги что-то дернуло. Меня потащило от края пропасти. Я лишь успел выдернуть кинжал из снега, чтобы не мешал. Спенсер начал свою операцию «Спасти рядового Варвакиса»!
Англичанин все устроил грамотно. Привязал к катеру веревку. Пропустил ее через кольцо, к которому крепились мешки на вьючной лошади, стоявшей следом за вожаком. И спустил веревку вниз к моей неподвижной тушке. Привязал к моим ногам петлю. Поднялся наверх. Далее принудил катера двигаться вперед. Меня, соответственно, потащило вверх по склону. Прямо к ногам вьючной лошади. Все просто.
Просто было на словах, если исключить того обстоятельство, что все это далось Эдмонду с неимоверным трудом. Спенсер хорохорился, но досталось ему изрядно. Все руки изрублены и исколоты. Особенно правая. Рукав накидки и черкески словно на ленточки распустили. И кровищи на нательной рубахе изрядно. И вокруг на наст натекло-накапало. В общем, все по классике: окропил снежок красненьким. Как в сплиновском метрополитене…
Рухнули прямо на снег, привалившись спиной к спине. Два горноспасателя! Нет, скорее два горноубивателя! Или горноубивца? Плевать… Главное, мы живы!
Засмеялся взахлеб, ничего Спенсеру не поясняя. Он, не интересуясь причиной, поддержал. Так и хохотали минут пять. Лошади смотрели на нас невозмутимо. Ждали, пока эти двое придурков насмеются власть и, наконец-то, уведут их с опостылевшего опасного перевала.
— Черкес подбежал, начал меня колоть кинжалом, — начал рассказ про свою эпопею Эдмонд, пока я его бинтовал. — Я руками отбивал удары. За свой кинжал даже не хватался. Я им только мясо отрезать могу от общего куска, — захихикал Эдмонд.
Хихикающий сноб Спенсер — это то еще зрелище!
Мне же было не до смеха. Я, глядя на его кровоточащие предплечья, живо себе представил, каково это — отбивать кинжал, летящий тебе в сердце или в печень. Любая ошибка — смерть. Неловкое движение — опасный порез или глубокая рана. Собственно, его руки так и выглядели — как кровавые куски мяса. Моя левая ладонь и то смотрелась лучше.
— Он перестал колоть. Стал рубить, — продолжил Эдмонд свой рассказ. — Тут мне стало совсем грустно. Нет, думаю, так дело не пойдет: джентльмены не играют по чужим правилам. В общем, подгадал момент и зарядил ему апперкот. Левой. Мой лучший удар! Он поплыл. Не ожидал, вероятно, такого от меня ответа. Я добавил. Левой-правой в голову. Все! Противник готов! Грогги. Глаза закатил, нитку слюны изо рта свесил и вбок стал валиться. Вот тут я и толкнул его вниз что есть силы. Покатился кубарем! Дальше ты знаешь.
— Английскому боксу — гип-гип, ура! — нашелся я с ответом, с ужасом представляя на какой тоненькой ниточке мы висели. — Видишь, Эдмонд, на Кавказе тебя уже на руках не носят, как в Стамбуле и в Ялте. И меня вместо вознесения в небеса чуть с горочки не спустили.
Эдмонд печально вздохнул. Тут не поспоришь.
— Признай, — спросил он, неожиданно напомнив мне о прежнем проницательном Спенсере. — Когда ты висел там, на краю, у тебя мелькнула мысль, что я могу тебя бросить?
— Дружище! Когда ты в одном чихе от гибели, поверь: через голову проносятся тысячи мыслей. Да! Такая мысль меня тоже посещала. Но больше всего я думал о предавшем клятву «турке».
— Ты меришь всех по себе. Ты любишь до конца, дружишь до конца, ненавидишь — тоже до конца! Для тебя нет полутонов! Или Черкесия тебя сделал таким. Или ты уже был таким. Я не берусь судить. И, давши клятву, ты будешь ей верен. Я имел уже десятки случаев в этом убедиться. В этом — твоя сила. И слабость одновременно. Найдутся люди, которые этим воспользуются.
— Я был о черкесах лучшего мнения!
— Так они — тоже люди. И склонны потакать своим слабостям. Их кодекс чести не способен в полной мере заменить роль религии, к которой у них сложное отношение. Этические нормы, которые предлагает церковная доктрина — не важно христианская или мусульманская — и набор странных рыцарских самоограничений — они конфликтуют. Признаться, я устал от Черкесии.
— Так давай выбираться отсюда!
Легко сказать, да трудно сделать! Нам и втроем было тяжело. А теперь, когда нас осталось полтора человека, стало еще труднее перетаскивать наш конный караван через снежную полосу перевала. Спенсер вытаптывал цепочку следов, ибо действовать руками не мог. Прижимал к груди закутанные в тряпки кисти и шипел от боли. Я кое-как проводил по расчищенной дорожке лошадей, стараясь беречь левую руку, и помогал Эдмонду со снегом.
Подсобил снова катер. Он перестал упрямиться. Миновав опасный, по его мнению, участок, он прошел последний отрезок по углублениям в снегу от наших ног. И бодро двинулся к тропе, ведущей вниз, увлекая за собой остальных лошадей. Они энергично затрусили за вожаком, словно застоялись на перевале и теперь спешили вкусить экзотических даров соседней страны.
Нам пришлось их догонять, хотя сил уже почти не осталось. Ни секунды, заразы, не дали нам на передых, не говоря уж о небольшом банкете в честь нашего прибытия в Грузию! Дело обстояло именно так: мы шли по дороге Сванетии, шатаясь от усталости, мечтая о корке хлеба и оставляя за спиной цепочку из кровавых капель!
Боже, что это за дорога! Вернее, не дорога, а узкая тропа с приличным уклоном. Она постоянно петляла. Ее то и дело перегораживали скалы, мимо которых лошади не проходили, а протискивались. Внизу ревела горная речка. Быть может, миллион лет назад она прорезала себе путь через камень и создала этот умопомрачительный слалом.
Спуск по скальному карнизу оказался сложнее, чем подъем по предыдущему, на той стороне перевала. Мы двигались, как в полусне. Слишком много выпало на нашу долю. Усталые ноги с трудом находили нужную точку опоры на коварной тропе. Спускаться с горы вообще тяжело, а после всех наших испытаний — вдвойне. Не было и речи о том, чтобы продолжить путь верхом. Я был не уверен, что Эдмонд, в принципе, сможет сесть на лошадь и нормально ею управлять. Про себя я вообще молчал — проще мешок на спину коня закинуть!
На наше счастье, прилично спустившись, мы столкнулись с местным пастухом — с весьма колоритным персонажем в короткой рваной черкеске чуть ниже пояса и башмаках мехом наружу, перевязанных ремешками. Его голову венчала пышная кудрявая шевелюра с плоским суконным кружком вместо шапки. Вылитый человек-одуванчик!
Не случись этой встречи, нам пришлось бы разбивать лагерь прямо на узкой тропе, ежеминутно опасаясь получить по голове скатившимся камнем. Но все устроилось лучшим образом. Сван показал нам обходную дорогу, которую мы бы сами ни в жизнь не отыскали. По этому кружному пути, следуя за негаданным проводником, мы почти к ночи прибыли в сванскую деревню. Ее мы разглядели издали. Трудно было не заметить высокую квадратную башню под двускатной деревянной крышей. К ней нас и привел пастух, сдав с рук на руки местному старейшине.
— Смею заметить, Коста, что после суток без крошки во рту, пережив смертельные опасности, как-то не вспоминаешь про достижения цивилизации, вроде ложки или вилки, и начинаешь есть с ножа, как местные горцы. Какой к черту этикет, когда ты нагулял такой аппетит, — Спенсера приберег чуточку сил, чтобы шутить. Или они прибавились у него после кружки с горячим мясным бульоном.
Мы сидели на первом этаже крепко скроенной толстостенной башни вокруг очага. Над ним висела тонкая каменная плита, защищавшая потолок от огня. Окон не было. В углу был устроен люк на второй этаж. Сколько их было всего, мы не спрашивали. Чтобы туда забраться, использовали бревно с перекладинами. В случае нападения его вытягивали наверх. Башня была, по сути, оборонительным сооружением. Мини-крепостью. Иногда она спасала от схода лавин. Если деревню засыпало, люди могли выбраться через верхние этажи.
— Вам стоит спешить, уважаемые! — предупредил нас старейшина. — Проходы в Имерети закроют снега, и останетесь в Сванетии до следующего лета.
Он сидел рядом с нами, не притрагиваясь к еде. Лишь указывал клинком ножа на особо лакомые кусочки баранины. И угощал нас пивом в березовых туесках. Настоящим пивом, а не просяной бузой!
— На лошадях вы в два дня доберетесь до Кутаиси.
Я с трудом понимал старейшину. Он разговаривал на сложной смеси грузинских, мингрельских и сванских слов. Но общий смысл мне был понятен.
— Я не уверен, уважаемый, что мой спутник способен долго держаться в седле. Как видите, у него проблемы с руками.
— Я дам вам двух проводников. Поедут на ваших лошадях. Будут ехать рядом с инглезом и не дадут ему упасть. Если устанет, пройдется пешком. Дорога хорошая. Ехать — одно удовольствие, если править прямо по гребню.
Небольшого росточка, в рваной черкеске с короткими полами, с открытой грудью, поросшей седыми волосами, он казался последним человеком, слову которого можно было доверять. Но за ним пристроился его нукер-карачаевец в роскошном наряде с серебряными позументами и держал его кисет и трубку, проявляя к хозяину максимальную предупредительность. Мы так и не поняли, к чему был этот маскарад[1].
— Катер ваш хочу! — без обиняков поставил условие старейшина. — И еще двух лошадей.