При этом я, практически, был уверен, как на самом деле они попали в эту передрягу. Я же знаю, как это обычно происходит в Грузии. Ни хрена их политика не интересовала. Жили в своё удовольствие. Попивали винцо, ели досыта. Тут объявился какой-то якобы друг. Или сродственник, седьмая вода на киселе. Юноша с горящими глазами и мусором в голове. Материл русских, сообщил о заговоре, призвал их присоединиться. Умный бы вежливо отказался. Но они же как рассуждали? Друг-кисель предложил, пригласил. Отказывать неудобно. Никак нельзя отказать. Прям, западло! И бросились ходить на собрания. Которые, уверен, проходили за накрытыми столами. И вот сидят они за этими столами. Едят, пьют. И каждую минуту кто-нибудь встаёт и двигает тост. Хвалит всех за мужество, даёт клятву идти до конца, чтобы покончить с игом проклятых «русеби». Встаёт следующий, хвалит предыдущего, хвалит всех. Уверяет, что Сакартвело возвеличится после того, как они выгонят русских и станут управлять страной. Потом, понятное дело, все обнимаются и целуются. А по итогу, «Союз меча и орала» и то, наверное, был более серьезным заговором. Эх-хе-хе!
… Больше всего кузены тосковали по тамаше. Так называлась по-грузински джигитовка. На площади в Тифлисе устраивали скачки и игры, на которые собирались все, кто служил в русских полках — линейные казаки, черкесы, мингрельцы, имеретинцы, храбрейшие из храбрых тушины, гурийцы, курды, татары казахские и шамшадильские, карабахцы и шамахинцы, турки, армяне и даже поклонники тьмы, йезиды. Все хвалились молодечеством, умениями управлять конем и навыками обращения с оружием.
— Нет, среди прочих, равных нам кавалеристов! Ни турки с их тяжелыми седлами, под которыми и лошадь не видно. Ни татары, что любят налетать вихрем, чтоб тут же повернуть назад. Никто не мог повторить то, что делал Ясси Андроников! — хвалились кузены, перебивая друг друга.
— Чем же так выделялся князь? — спросил я с интересом и немного подначивая сотрапезников.
— Он мог на всем скаку через площадь вытащить из-под себя седло, поднять его над головой, а потом пристроить на место! А всей длины майдана, чтоб ты знал — не более двухсот шагов!
— Брат! Расскажи Зелим-бею, как ты джерид словил[1].
— Сам расскажи!
— Наш Ваня всех поразил, когда поймал рукой брошенное ему в спину копье и отправил его обратно! За такую ловкость, крепкую руку и верный глаз пожаловал ему русский барон Остен-Сакен десять рублей серебром!
Русский барон Остен-Сакен — это, конечно, звучало, как совершенная нелепица. Еще более поразительным был список участников игр на тифлисской площади, куда, судя по рассказам кузенов, собирался весь Кавказ.
— И, вот, вы лишились всех своих удовольствий и теперь сидите в деревне, — выступил я в роли капитана очевидность.
— Лишились! — понурили головы кузены. — Но вино в бурдюках еще осталось! Завтра устроим тебе настоящий пир! Сегодня на скорую руку все собрали. А, вот, завтра… Дичь привезем!
За дичью им далеко ездить не пришлось бы. Полная дичь у них в головах угнездилась. Но кто я такой, чтобы им об этом сказать?
Два неотёсанных мужлана. Деревенщины. Больше всего мне было жалко их сестру. Какая доля ее ожидает? В Абхазии, в малярийном краю, среди черкесов с их суровыми нравами…
Впрочем, не сужу ли братьев по гамбургскому счету? Дети своего времени, что еще они могут думать и делать? Хорошие ведь мужики, хоть и спесивые дворяне! Гостеприимные! Открытые! Простые как пять копеек, что в их случае скорее плюс, чем минус. Не хочу быть неблагодарным!
Я попросил слова, чтобы произнести последний тост, сославшись на дикую усталость. Ваня и Малхаз с пониманием отнеслись к моей просьбе, не пытались еще удержать за столом. Тост я сказал хороший, от души. Старался. За все поблагодарил. Особо пожелал, чтобы черная полоса в их жизни исчезла навсегда. Выпили, обнялись, расцеловались. Баадуру было велено проводить меня в нашу со Спенсером комнату. Ваня и Малхаз остались сидеть за столом. Пить будут еще долго.
Баадур провел меня к комнате. Я остановился на пороге.
Эдмонд возлежал на подушках. Манана накладывала какую-то жидкую мазь на бинты. Наверняка, разбавленный водой мёд! Как он действует, я не представлял. Надо будет расспросить Тамару. Принцесса в этот момент кормила Эдмонда с ложечки.
Эдмонд был на вершине блаженства. Посмотрел на меня. Чуть закатил глаза, выражая восторг.
— Вам нужно лечь? Мы скоро закончим, — сказала Тамара.
— Прошу вас! Не торопитесь! Я подожду! Как он?
— Пока плох. Но ничего. Бульон Мананы по моему рецепту всех на ноги поднимает!
Манана, услышав такое определение, прыснула.
— А это мазь? — показал на бинты.
— Тоже помогает, — уверила меня Тамара. — Вам тоже нужно руку намазать.
— Да, — махнул я рукой. — Потом.
— Нужно сейчас, — мягко, но непреклонно настояла юная девушка.
«Это, я, кажется, ошибся в своих прогнозах. Не через год-два. Такими темпами она через полгода всех на колени поставит!»
— Что ты с девушкой обсуждаешь? — Спенсер воспользовался тем, что Тамара перестала его кормить.
— Наши раны. Обещает поставить тебя на ноги!
— Не сомневаюсь! Прошу, передай дамам мою уверенность в благоприятном исходе и мои благодарности им обеим.
Я передал.
— И, кстати, Коста. На твоём месте я бы серьезно задумался об этой удивительной девушке!
«И этот туда же! — я вздохнул. — Малика, царица! Кажется, твое пожелание сбывается!»
[1]Джерид — короткое метательное копье.
Глава 23Боливар вывезет двоих
Тамара и Манана закончили процедуры с Эдмондом. Встали.
— Руку, пожалуйста.
Вот, чёрт! Я так засмотрелся на неё, что продолжал стоять истуканом.
«Соберись! — призвал я себя, закатывая рукав. — Не мальчик же! И дыхание успокой!»
Тамара взялась за мою руку. В первый раз я испытал её прикосновение. И как я ни был сосредоточен на том, чтобы дышать ровно, сердце не послушалось. Забилось чаще. Я задержал дыхание. Тамара, низко наклонив голову, внимательно исследовала раны, медленно поворачивая мою руку. Вглядывалась. Тонким пальчиком проводила по наиболее глубоким порезам.
Вдруг вскинула глаза на меня и тут же опустила их. Взгляд озорной. И застала меня с дурацким выражением на лице. Я же так и не дышал.
— Не больно? — в интонации явно читалась улыбка.
— Нет.
Можно было не сомневаться, что проделала всё это специально. Знала, что подловит меня. И хотела убедиться в своих предположениях. Убедилась. И была уверена теперь, что нравится мне. Поэтому и улыбка.
— Как это случилось?
Я медленно выдохнул. Неожиданно понял, что заметался, думая, как ей ответить.
«Начну рассказывать в подробностях, могу показаться хвастунишкой. Ей, конечно, не привыкать. В Грузии мужчины любят прихвастнуть и приукрасить. Но мне совсем не хочется таким показаться».
— Так… Упал случайно, — ничего умнее не придумал.
Тамара уже накладывала повязку.
— Видно, много раз падали! — и хотя в её ответе прозвучало сочувствие, но было очевидно, что она иронизирует, тем самым подтверждая наивность моей версии.
«Вот же… Она еще и остроумная. И соображает быстро. Что теперь? Отнекиваться? Соглашаться? Она же слышала мой рассказ во дворе! И так, и эдак буду выглядеть идиотом!»
— Да. Много, — я нашёл в себе силы усмехнуться.
Она среагировала на усмешку. Опять подняла глаза. Теперь смотрела чуть дольше. Оценивала. Я улыбнулся. Пожал плечами.
— Манана, подержи руку вот здесь, — обратилась к служанке.
Манана держала мою руку. Тамара накладывала очередную повязку.
«Она же мне коротко кивнула. Я же видел. Ей понравился мой ответ! Что я не хвастаюсь. Что я могу над собой посмеяться! Умная девушка!»
Тамара продолжала аккуратно бинтовать. Голова её склонилась ниже. Поневоле я чуть наклонил корпус. Мне очень хотелось сейчас почувствовать её запах. Я понимал, что, конечно, хочу еще и обнять её. Но теперь, когда обнять было невозможно и недопустимо, то хотя бы уловить запах. Она заметила моё движение. Её рука замерла. Тут же замер и я. Мы оба застыли. И оба не дышали.
Это был тот самый удивительный, редкий и ничем необъяснимый момент, когда два человека, едва знающие друг друга, сказавшие друг другу всего несколько слов, вдруг с очевидной ясностью понимают, что влюбились. Навылет.
Встречаются в жизни мужчины, которым кажется, что стремительность и глубокое чувство — понятия несовместимые. Несчастные люди! Они не знают, что такое любовь, которая поражает до смерти, как черкесский кинжал. Как финский нож, выскочившего из переулка убийцы!
— Что-то не так? — чуть не разрушила мгновение Манана.
— Все хорошо! — радостно выдохнула Тамара. — Да, Коста?
— Да, Тамара!
— Нужно будет вас завтра отвезти на серный источник. Мёд, конечно, поможет. Но источник быстрее заживит ваши раны. — Тамара вытирала руки полотенцем, которое ей протянула служанка. — Проверено!
— Да. Да! — тут же подтвердила Манана.
— Разве мы можем ослушаться? — я улыбнулся. — Если надо, значит, поедем.
— Спокойной ночи! — кивнула Тамара.
— Спасибо большое! Спокойной ночи!
Девушки вышли. Я выдохнул и стал раздеваться.
— Коста! — раздался насмешливый голос Спенсера. — Тебе нужно научиться скрывать свои чувства!
— И тебе не стыдно⁈ Что подсматривал?
— Нет!
— А ещё считаешь себя джентльменом!
— Да, я джентльмен! А ты, Коста, влюбился!
— Пошёл к чёрту!
Эдмонд рассмеялся.
— Я лучше посплю, — ответил он, удобнее укладываясь. — Я тебя понимаю, друг. Тамара — замечательная девушка. Ты же не станешь это…
— Нет. Отрицать не стану. Удивительная девушка!
— Но спешу тебя успокоить…
— Каким образом?
— Ты ей тоже нравишься. Я слышал это!
— Спи уже, оракул! Только, прошу, теперь засни по-настоящему!
Ответа не последовало. Вот, поди, теперь догадайся: на самом деле заснул или притворяется? Я вздохнул.