«Спенсер прав. Да и я это знаю. Я влюбился. Разбираться сейчас в этом — смысла нет. Копаться в себе тоже. Это — данность. А вот, что мне сейчас действительно нужно так — поспать. Утро вечера, как говорится…».
… — Коста! Коста!
Я вскочил. Совсем не утро. Глубокая ночь. Хриплый задыхающийся голос Спенсера. Очень напуган. Спросонья, шаря рукой, свалил свечу на пол.
— Что случилось? Война?
Наконец, поднял свечу. Руки дрожали, когда зажигал её. Подошёл к Спенсеру. Вид у него был ужасный. Пот градом. Майка насквозь мокрая. Судорожно дышит.
— Эдмонд, успокойся!
Я приладил свечу. Потом обнял Спенсера, приподнял, усадив. Поправил влажную подушку. Бросился за полотенцем. Начал вытирать пот с его лица.
— Потом. Потом. Это потом, — рукой куда-то указывал.
Я оглянулся.
— Будь любезен, дотянись до моего саквояжа в мешке.
— Что-то нужно?
— Да, да. Там сверху…
Я уже рылся в мешке. Достал его записи.
— Да, да.
— Эдмонд, сейчас не время делать записи! Прости, но ты и карандаша в руке не удержишь!
Спенсер попытался засмеяться.
— Мне всегда нравилось твое чувство юмора.
— Мне тоже нравится чувство юмора англичан. Но сейчас не об этом. Зачем тебе записи? Тебе нужно поспать.
— Это не мне.
— То есть?
— Это тебе.
— Эдмонд!
— Коста, прошу тебя… — Спенсеру пришлось несколько раз набрать воздуха, чтобы суметь продолжить говорить. — Прошу тебя, послушай…
Я кивнул, согласившись помолчать.
— Совершенно очевидно, что ты не выберешься из этой передряги с таким грузом, как я…
— Эдмонд!
— Коста, ты обещал… — Спенсер закашлялся.
Я замолчал.
— Сейчас нужно руководствоваться не эмоциями. Эмоции вообще, часто самый худший советчик человека. Сейчас нужно руководствоваться трезвой оценкой ситуации. И эта оценка, согласись, диктует единственно возможный выход. Ты должен бросить меня здесь, а сам должен выбраться. И выжить. Ты молод. У тебя вся жизнь впереди. У тебя сестра, племянник. Ты должен вернуться к ним. Или к девушке. Но прежде, это моя последняя просьба, сделай так, чтобы эти записи попали в руки моих соотечественников. Все-таки, это путешествие, как выясняется, оказалось главным делом моей жизни. И совсем не хочется, чтобы этот отчет сгинул вместе со мной… Так ты выполнишь моё последнее желание?
— Не выполнить последнее желание приговоренного к смерти⁈ Это негуманно и нецивилизованно! — я усмехнулся.
Спенсер напрягся.
— Опять ты шутишь? — вопрос выдавал его неуверенность в моем отношении к его речи. Практически, к собственному некрологу.
— Надеюсь, ты предложил мне это из добрых побуждений, желая сохранить мне жизнь. А не потому, что был уверен, что я с радостью ухвачусь за протянутую мне палку. Вздохну с облегчением, освобожденный из болота своих обязательств?
— Коста! Как ты мог такое подумать⁈ Нет, конечно! Я знаю, что ты человек чести и слова! Ты не раз и не два мне доказывал это. Как ты мог⁈ Но сейчас, посмотри! Очевидно, что я умираю!
Я отвернулся. Спенсер запнулся. Молча наблюдал, как я укладываю его записи обратно в мешок. Уложив, посмотрел на него.
— Это означает «нет»? — усмехнулся Эдмонд.
— Не только.
— Что еще?
— То, что ты больше никогда не будешь даже заикаться на эту тему.
Спенсер покачал головой.
— Но почему, Коста? Почему?
— Во-первых, потому, что ты не умираешь. Ты себе возомнил невесть что. Паническая атака. Только и всего.
— Нет, нет…
— Да, да. Это обычный кризис болезни. Её наивысшая точка.
— Пусть так! Но ты же знаешь, что после такого кризиса человек или…
— Никаких или. Ты выживешь!
— Почему ты так уверен? И что ты там копаешься⁈ — тут Спенсер попытался заорать, выказывая своё недовольство и недоумение.
Я улыбнулся. Последнюю минуту, демонстративно отвернувшись от Эдмонда, я копался в поклаже. Искал свежее бельё. Но более думал, что таким показным равнодушием смогу сбить его панику, привести в чувство. Нет, я не был уверен на все сто, что кризис закончится благополучно. Но и самому сейчас поддаваться панике, бегать с воплями и дрожащими руками было невозможно. А его естественная реакция на демонстрируемый мной зад в тот момент, когда он, по его же мнению, «прощался с жизнью», говорила о том, что «пациент, скорее жив, чем мёртв»!
Захватив свежее бельё, подошёл к постели «умирающего».
— Таак! — потянул. — Простыни, полагаю, тоже мокрые?
Спенсер растерялся. Кивнул. А дышал, между тем, уже чуть ровнее.
— Угу, — я задумался. — Тогда доспишь на моей постели. Ну-кась!
Я начал стаскивать с него исподнее. Эдмонд подчинился, как ребёнок.
— Помнишь, ты втолковывал мне, что у Англии нет ни вечных друзей, ни незыблемых правил — исключительно текущие соображения, конкретные задачи? — я тщательно вытирал его полотенцем.
— Да, конечно! И сейчас не откажусь от этих слов. Только не пойму: причем здесь это?
— Сейчас поймешь. Безусловно, исходи я из исключительно текущих соображений, я, конечно, должен был бы бросить тебя здесь, уж извини, подыхать. Или, даже раньше. В Кутаиси, например. Так?
— Дааа…– Спенсер выдавил согласие.
— Нет, Эдмонд. Нет. Может, стране и позволительно так себя вести, в чем я абсолютно не уверен… А, положа руку на сердце, считаю такое поведение и такие правила — попросту погаными. Но человеку так себя вести нельзя. Иначе — вымрем. И кому тогда нужна будет твоя Англия? Твои записи?
Спенсер молчал.
— Я расскажу тебе одну восточную притчу. Мастер и его ученик кладут кирпичную стенку в три кирпича шириной. Уже, практически заканчивают. И выясняется, что не хватает нескольких кирпичей, чтобы стена была готова. Мастер вздыхает. А ученик ему говорит, мол, в чем проблема? Давайте в середину положим не кирпичи, а засыплем ломом, крошкой. Сверху закроем целыми кирпичами. Как раз хватит. И будет все — шито-крыто. «Да, — отвечает мастер. — Мы, конечно, можем так сделать. Но только два человека будут об этом знать. И им всю жизнь будет очень стыдно!» «Кто ж об этом может знать, мастер⁈ — удивился подмастерье. 'Ты и я!»…
Спенсер молчал.
— Да, ты меня освободил от моего слова. Но, поступи я сейчас так, как ты предлагаешь, может и выживу. Но и только. Жизни уже не будет. Даже, если и проживу до ста лет.
— Я не хотел тебя обидеть, Коста… Просто…
— Просто это нецелесообразно?
— Да.
Я подхватил его. Перетащил на свою постель. Уложил. Накрыл одеялом. Эдмонд был не очень хорош. Но зато уже не паниковал. А это — больше чем полдела на пути к выживанию.
— И, кстати, про железные принципы твоей ненаглядной Англии. Уж, прости…
— За что?
— Ну, я подумал, когда еще мне представится момент все тебе высказать начистоту? Мало ли. Вдруг, действительно, ты… — я изобразил мертвого, сложив руки на груди, закатив глаза и высунув язык.
Эдмонд, борясь с кашлем, засмеялся.
— Ты, все-таки, иногда бываешь невыносим!
— Так ты — хороший учитель, а я способный ученик!
— Прошу тебя! Ты теперь хочешь, чтобы я помер от смеха! Черт с тобой! Выкладывай про Англию!
— Безусловно, великая страна. Такая история! Такой вес! Столько колоний!
Спенсер на каждый довод не без довольства покачивал головой. Я наполнил кружку водой. Поднес её ко рту Эдмонда.
— А ты не думал… — Спенсер жадно осушил всю кружку. — Еще?
— Нет. Продолжай.
— А ты не думал, что рано или поздно все это величие растает?
— Такого, конечно, нельзя исключить…
— Нет. Нельзя. И, допустим, лет через сто от всех ваших колоний останется… — я «задумался», — пара мелких островов где-нибудь на краю света. У берегов, например, Южной Америки. И все ваше величие будет заключаться в том, чтобы изо всех сил защищать, в общем, не особо важные островки, чтобы доказывать миру свою силу?
— Островки?
— Ну, да!
— А Индия⁈
— Конечно, вы потеряете её. Я не сомневаюсь в этом. Думаю, и ты в глубине души понимаешь, что на таком расстоянии и при огромном количестве населения Индии… Рано или поздно вы просто надорвётесь. Нет?
— Я, конечно, могу предположить такой исход. Но не верю в него.
— Как ты не веришь в то, что Россия утвердится на Кавказе?
— Да! Мир не позволит этого!
Я усмехнулся.
— Ты полагаешь другое? После того, что видел⁈
— Да, как ни странно.
— Но почему? Варварская страна. Варварские методы! И героическое сопротивление горцев!
— Да, методы часто неоправданно жестокие. Но, думаю, что в какой-то момент обе стороны поймут одну простую вещь. И когда поймут, то и методы изменятся, и сопротивление.
— И что же?
— Для Кавказа Россия — единственный надежный сосед и союзник. Только и всего, Эдмонд. Мне ли тебе говорить, что историю часто определяет география? Поэтому вы потеряете Индию, а Россия прирастет Кавказом!
Я замолчал. Спенсер выдохнул. Покачал головой.
— Понимаю, Эдмонд, понимаю. Все это весьма спорно. Но это моё мнение. А, как ты помнишь, мы уже вспоминали про Вольтера.
— Да, да… Я не отрицаю. И сейчас подтвержу, что готов умереть за твоё право высказать своё мнение.
— Давай, на сегодня, перестанем уже умирать!
— После того, как ты описал столь мрачную картину для моей страны? — Эдмонд улыбнулся. — Даже не знаю, чего мне теперь больше хочется. Умереть, чтобы не увидеть этого. Или, наоборот. Дожить, чтобы своими глазами убедиться!
— Я за жизнь! Тем более, что необязательно прислушиваться к моим сказкам. Я ещё много сказок могу тебе рассказать!
— Например? Честно говоря, ты меня увлёк!
— Ну, например… Не знаю… — я «думал». — Как тебе такая? В один из дней премьер-министром Англии станет женщина! Какая-нибудь, скажем, Маргарет. И все признают, что она — самый выдающийся премьер за всю историю страны!
— Ох! — Эдмонд покачал головой.
— Веришь?
— Эээээ… Нууууу… — Спенсер боролся. — С трудом… Но — такое возможно! Что ещё?