Беспокоюсь, получил ли ты мое январское письмо? Обнаружил ли то, о чем мы прежде говорили? Почему молчишь об этом? Прочти со всею тщательностью и сверь со своими — не сомневаюсь, что они существуют, — записями летнего периода. Мне важно знать, каковы твои планы и соображения. Обратись к доктору Шленгеру из Epidemiologie, скажи, что я просил помочь тебе с лабораторным временем — мерзкий Дэвид Дорних тебя близко не подпустит к новым машинам. Постарайся ответить побыстрее, у меня есть предчувствие, что скоро в моем здешнем существовании что-то изменится. Мальтийское время остановилось?
Твой Йонатан Йорк
февраль, 15
когда я лежал в больнице в третий раз, доктор был молодой и давал мне читать свои книги
старые же врачи не дают нам читать со своего стола, они боятся, что, узнав о себе все эти ослепительные подробности, мы не станем их больше слушаться, а станем высоко подпрыгивать и упиваться ласковой латынью и библиотечным поскрипыванием — эндогеноморфный! соматический! ажитация! но этот доктор был молодой и держал на столе коньячную фляжку для печальных медбратьев и носил на запястье плетеный арабский браслет
передирание волос, расхаживание и дотрагивание, вот что я помню из зеленого учебника (коробова? самохвалова?), а еще — всплески жалоб и крики, особенно это дотрагивание меня мучило, я всегда хотел дотронуться до того, с кем говорю, я всегда любил перебирать: гречка, рис, брусника, дачный стол на веранде, катящиеся по желобу ягоды, это и есть депрессия, да? самый ее краешек? но было там слово заметнее, шершавое, звонкое, как шершень, из тех, что мучительно знакомы, но не даются в руки, тяжело уворачиваясь в памяти, ретардация! говорил доктор, а я видел смерть, кружевную рубашку, зияющую алыми пятнами, две медленные пули, две дырочки, ожидающие их, откуда это? маскообразное выражение лица! обедненная речь! говорил доктор, и вот она — обедня, черная, багровая толпа на ступенях, золоченая маска с узкими бойницами, смородиновые глаза в прорезях, камера, наезд, ванина ванини? сумерки — скудно лиловые, как ладонь мавра, сизая рябь под ветром, угрожающая выя моста
февраль, 17
без меня, книга, пойдешь ты в город[53]
вот оно как
ребрышки текста слишком хрупки, чтобы в них удержалась твоя живая жизнь, твои сумрачные радости и благодарные вспышки горя
es natural, текст пишется для читателя, и наполнять его горячей алой кровью так же неловко, как, скажем, нести плещущую рыбину в куцем пакете из гастронома
несчастны все — и несущий, в облепленном сизою чешуею пальто, и несомый, в быстро убывающем холоде водопроводного отчаяния
выходит — не пиши о своем, не забалтывай леденцовое слово я
повторенное тысячу раз, оно может исчезнуть, как те слова в детстве, монотонно и долго произносимые — спа-си-бо, па-ро-ход, сча-а-астье, и вот она, радостная потеря смысла, стирание прежней уверенности, даже в животе холодеет — а вдруг так можно со всем? еще бы нельзя
переписывая — стираешь, верно, доктор?
То : Liliane Edna Levah,
5, cours de la Somme, 33800 Bordeaux
From: Eugene Levah, Golden Tulip Rossini,
Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta
13, Fйvrier
Лилиан!
Пишу тебе в состоянии грогги, мы нашли эту чертову кладовку!
На это ушло жуть сколько времени, первый раз в жизни я натер кровавые мозоли на ладонях, сегодня весь день поливаю их из какого-то флакона, подаренного Йонатаном, он оказался не таким уж паршивым доктором, надо сказать.
Мы работали вчетвером шесть проклятых дней. Дамы были на подхвате, правда, вчера нетерпеливая Фиона надела холщовые перчатки до локтя и таскала камни и грязь наравне с мужчинами.
От жены профессора толку было мало — это худосочное существо с адвокатским острым подбородком способно только зажимать сигарету между средним пальцем и указательным. Осталось совсем чуть-чуть, и мы войдем: Фиона получит свои финтифлюшки, Оскар свой брик-а-брак, а я получу билет до Парижа.
Прощай, унылый мальтийский пустырь.
Уверен, что моя паранойя — так выразился высокомерная скотина Йонатан — тут же исчезнет, стоит мне выйти на набережную Гаронны и отхлебнуть Шато Бассака урожая 2003 года.
Он утверждает, что мои страхи — порождение демонов ревности, тоже мне Карл Густав Юнг в платочке с лилиями, безработный австрийский фармацевт…
При чем тут ревность, мне просто иногда кажется, что за мной кто-то идет, но ведь не Корвин твой сухопарый мне мерещится! Я даже сам не знаю, кто мне мерещится!
Я ни разу не смог обернуться. У меня мороз по коже до самых щиколоток. И еще при этом такое странное чувство — будто холодным ветром дует на темечко.
Будто сквозняком.
Помнишь, где у меня крошечная лысинка? Ты называла ее тонзурой ленивого патера. Вот на нее и дует.
Лилиан, мы скоро увидимся, я весь дрожу от нетерпения. Заказывай столик в Регенте на воскресенье. Вив ла Франс!
Твой Эжен
февраль, 18
чесночок и магда повадились любить вдвоем молодого араба
я его видел пару раз, он улыбается со знанием самого дела, как суфий, продувшийся в деревенском казино
живет в отеле с жестяным ярмарочным именем — золотой тюльпан россини — и платит девочкам вперед за всю ночь, хотя отпускает их через пару часов
чудной такой парень, весь в золотистой щетине
чесночок говорит, у него мягкий смуглый ежиный живот и хищная черная спина со шрамами, она каждый раз удивляется
наверное, на боку у него шов, и если подцепить ногтем, то можно разнять его на две половинки
а где-то, наверное, ходят холеная бескостная спинка и впалый живот воина, сослепу слепленные
магду он пристегивает к кровати солдатским ремнем, а чесночка заставляет смотреть или посылает за дешевым перно и голуазом, вот ведь галльские замашки, наверняка — марокканец
девочки посмеиваются — он, дескать, не прочь со мной познакомиться
отчего бы тебе не попробовать, мо? говорят они
февраль, 19
у меня отключились запятые
мальтийская зима ненадежна как клошарское одеяло
нос у меня заложен и каждые полчаса хочется горячего вина с перцем и апельсиновой коркой на дне кружки
alas! барселонские прихоти здесь неисполнимы зато воду можно пить из фонтанчика перед кафе вода сладковатая и от нее замечательно ломит зубы сегодня за завтраком видел ту самую компанию с рыжей белорукой девицей только их стало пятеро слышал как девицу окликнули — фиона! какое свистящее шелковое имя хотел бы я побыть фионой и кутаться вот так в зеленую пашмину и вот так скрести прозрачным ногтем прозрачный висок
с ними раньше была маленькая немка с острыми ключицами разве нет? а может быть я путаю
фиона наскучив компанией грызет нестерпимо хрусткое яблоко и нарочито смотрит в сторону иногда даже в мою а я отвожу глаза чем не рожер варнье
когда она хмурится видно что ей больше чем я думал — марсианские канальцы у рта присыпаны бисквитной пудрой
без даты
scarabee
вспомнил сегодня, когда и где я в первый раз испугался, что сойду с ума
это было в Вильнюсе, в апреле, во дворе больницы на улице б.
светловолосая девочка сидела на скамейке, спиной ко мне, подняв лицо к полуденному солнцу
у нее были косички с атласными зелеными лентами и клетчатое платье, такая ткань называется тартан, в детстве я думал, что это от слова торт, потому что дочки папиных друзей приходили в таких платьях на мои дни рождения и пр., еще там было слово пляссе, но дочки сидели чинно и никогда не танцевали
я долго смотрел на нее и думал, что у такой девочки должны быть удлиненные мочки ушей и прозрачные розовые ноздри, мне ужасно захотелось увидеть ее ноздри! я обошел скамейку и сел напротив, точнее, лег на траву, как проворный белый единорог при виде девственницы, положить бы ей голову на колени и заснуть, подумал я, и тут она опустила лицо, не открывая зажмуренных глаз, солнечное пятно лежало на ее переносице, а на щеке сидел жук, жадеитовый тяжелый жук, и шевелил головой
потом он пополз по ее лицу, будто хепри по голому бедру своей матери, и мне показалось, что он двигает перед собой солнечный блик, но нет, это было облако над нами, поглотившее свет, девочка не знала об этом, как не знала и о жуке хепри, она просто сидела там, закрыв глаза, и ничего не знала, это была сумасшедшая девочка, совсем сумасшедшая девочка, совсем
февраль, 22
если закрыть глаза и долго всматриваться, то там появятся винные медленные пятна, бледные вялые ниточки и еще какие-то стремительные крошки наподобие хлебных мотыльков, у вас, я полагаю, тоже появляется что-то в этом роде, но они только ваши, и больше ничьи, ими нельзя поделиться, даже описать толком„не получается
так вот, доктор, мое время состоит из таких прирученных мною существ, понятных мне одному, но ведь это не отнимает у них телесности и не умаляет любви
или умаляет?
То : Liliane Edna Levah,
5, cours de la Somme, 33800 Bordeaux
From: Eugene Levah, Golden Tulip Rossini,
Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta
15, Fйvrier
Mon Dieu! Лилиан, все пошло к чертям собачьим.
Утром мы вскрыли мерзкий средневековый чулан, там оказалось до черта мерзкого средневекового барахла.
Но главное не это — как только мы вошли, сработал какой-то дьявольский механизм и профессорскую Надью убило стрелой из самострела. Она полезла в нишу, где стояла глиняная посудина с росписью, что-то щелкнуло, и — merde! — девчонка оказалась на полу, а в горле у нее торчала короткая стрела с железным оперением.
Будто стебель с заостренными листочками. Вошла прямо под подбородок.