– Сходим на правый берег… – Майор задумчиво почесал в затылке. – Обходим Чернигов через Подгорное и Пески. Дальше пытаемся опять найти какое-нибудь судно…
– В конце ноября Десна может и встать, – пожал плечами капитан. – Мы последней пташкой шли. Ничего не выйдет.
– Значит, пойдем проселками, – еще раз подвел я итог. – Ищите, где пристать, и вперед.
– «Максим» придется оставить. – Базанов глазами нашел нашу кормовую огневую точку. – Не утащим.
– Притопите его.
Катер Закуски топить не стали, просто загнали в плавни, поставили на якорь и закидали ветками: рядом проплывешь – не заметишь.
Потом хоронили Сырцова.
– Хорошая земля досталось Сашке. – Вылез из могилы Махно, воткнул рядом саперную лопату. – Чернозем.
– Не промерзла?
– Нет, даже не промокла, сверху только немного.
Мы уложили Сырцова, щелкнули вхолостую курками пистолетов и автоматов. Я построил отряд и, пока Махно с Быковым зарывали могилу, сказал:
– Наша первая потеря. И не последняя. Каждый из нас может быть следующим. Если не чувствуете в себе сил, уходите сейчас. Авось сами дойдете до фронта. – Я выразительно посмотрел на Якова, намекая, что к нему это не относится. Сына я должен сдать Сталину лично. – Дальше будет тяжелее.
Никто не отказался, даже взглядом не вильнул. Отряд потерял одного бойца, а приобрел трех – Якова, капитана и Елисея. Можно воевать!
Мы навьючили на себя все, что только можно: два пулемета с патронами, ящик сухпая, рацию Анны. Никто не остался без поклажи. Даже подпольщица тащила на себе баул с перевязкой, лекарствами, что надергала с немцев. Кроме этого несли и всю немецкую одежду – шинели, ремни, шапки. Авось пригодится.
Сначала шли вдоль реки, потом начали забирать правее, благо Енот нашел натоптанную тропинку.
– Петр, я тут журнал боевых действий отряда завел, – сказал майор, выставив головной дозор, тыловой и догнав меня.
– Отлично.
– Записываю, кто в чем специалист. Пригодится.
Ага. Вот для чего он этот разговор завел.
– Тебе интересно, кем я был до того, как стал адъютантом у Кирпоноса?
– Я и так знаю – сапером.
– Военинженером.
– А где служил?
И что ему рассказывать? Ясно, что не про меня настоящего, запорожского. Значит, про Соловьева. А что я про него помнил?
– Я окончил Мичуринское военно-инженерное училище. Поступил курсантом, выпустили лейтенантом.
– Хорошо учился? Это где, под Тамбовом?
– Там. Учили, как всех. Три батальона, казармы… Командиром батальона у нас был подполковник Рябов, а начальником училища – подполковник Коковцев Николай Иванович. Хороший мужик, часто прощал залетчиков. У нас был свой переправочный парк. – Я вздохнул, вспомнил учебу под Ровно. – Давали тактику, саперное дело, минирование и разминирование. Подрыв объектов. Ну и мосты, переправы.
Мы перешли через замерзший ручей, причем Енот умудрился провалиться, и пришлось останавливаться, разжигать костер, сушиться. Тут я вспомнил к месту:
– Берег левый, берег правый, снег шершавый, кромка льда…
– Это о чем ты? – спросил Базанов.
– Да стих такой. Знакомый написал.
– Прочитай
Я напряг память. Что там Твардовский сочинил про нас, саперов?
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, —
Ни приметы, ни следа.
Народ подтянулся поближе, начал прислушиваться. Но я это дело пресек. Не потому, что дальше не помнил. Мало ли что. Вспомнит кто-то после, появятся думки, вопросы. Скромнее надо быть.
– Все, дальше не помню. Давно это было. Может, позже.
Дождались, пока Енот оденется в сухое, затушили костер и двинулись дальше. Прошли пару километров, почувствовали усталость. Притормаживать начал и головной дозор. Майор одернул их, приказал:
– Шире шаг!
Дальше шли молча, но партизаны явно хотели продолжения. Аня стала чаще оглядываться. В ее глазах прямо плескалось любопытство. Первым не выдержал Махно:
– Не вспомнил, командир?
– Да какое там, – махнул я рукой.
– Погодьте… – Енот остановился, принюхался. – Дымом пахнет!
Мы продолжили движение, вышли из небольшой балочки и увидели хуторок среди рощицы. Три дома, высокие, крепкие ворота.
Махно перекинул МП со спины, вопросительно посмотрел на меня.
– Андрей! – Я протянул Быкову свой бинокль. – Сможешь вон на тот дубок забраться?
Как только наш разведчик влез на дерево, Махно дал одиночный выстрел в воздух. Если на хуторе есть немцы, засуетятся и выдадут себя.
– Никого! – крикнул сверху разведчик. – Только хозяева. И собаки.
Под лай псов мы подошли к полуоткрытым воротам, в которых стоял седой кряжистый мужик в тулупе. В руках он держал древнюю, как говно мамонта, двустволку. Может, такими французов гоняли в восемьсот двенадцатом.
– Ну здравствуй, хозяин, – первым поприветствовал я хуторянина, даже не прикасаясь к автомату. Впрочем, у других оружие недвусмысленно глядело вперед.
– И вам поздорову, – буркнул мужик. – Чьих будете?
– Свои, советские, – ответил майор.
– Свои месяц назад драпанули на восток.
– Как видишь, не все, – примирительно произнес я. – Пустишь?
Мужик с сомнением осмотрел мое воинство, задержал взгляд на Анне. Его лицо разгладилось, он кивнул в сторону дома:
– Заходите.
Зашли. Познакомились. Хозяина звали Егор Семенович. Его пожилую маленькую жену – Авдотья Степановна. Была у пары и дочка на выданье – кареглазая фигуристая девушка с черной копной густых волос по имени Параска.
Егор Семенович оказался местным лесником, жил на отшибе, немцев в глаза не видел.
– Трупы только по Десне плыли. Вот и вся война. В Чернигов я не езжу. В Подгорном вроде был гарнизон немцев, но ушел.
– Партизанов маете? – сразу насел на лесника Енот.
– Параска! – Егор Семенович кликнул дочь, которая устраивала Анну у себя в светелке, погнал ее топить нам баню.
– Нет у нас тут партизан, какие-то подпольщики развешивали листовки. Дескать, Москва держится, бейте фашистов… Похватали их.
– А почему столица должна пасть? – удивился я, располагаясь в горнице.
Народ разбрелся по большому, сложенному из брусьев дому, хозяйка начала выставлять на стол нехитрую крестьянскую снедь – вареную картошку, сало, капусту, пару караваев хлеба. Появилась и четверть с мутным самогоном, но я только покачал головой. Лесник без сожаления тут же убрал бутылку за печку.
– Да немцы через старост передали, что Москву взяли. Войне конец.
– То брехня! – стукнул по столу Махно.
– Ясно, что брехня. Месяца не прошло, как фашисты взяли Киев. Да и слыхал я, что не все там у гансов гладко. Побили наши подпольщики больших немецких начальников. Слухи-то идут…
Мы переглянулись со спустившейся по лестнице Анной, перемигнулись. Девушка надела глухое шерстяное платье, повязала на голову голубой платок. Присела к нам за стол. Мы выложили наши запасы – тушенку, немецкий сыр и сардины в банках.
Обедать пришлось в два приема. Сначала поели женщины, лесник, мы с майором и Махно. Потом Базанов сменил караульных, они пошли в дом, а мы вышли на улицу. Там под навесом сидел капитан и ковырялся с радиостанцией. Рядом на лавке стоял автомобильный аккумулятор с клеммами, от которых тянулись провода.
– Никанорыч! – позвал Закуску майор. – Иди перекуси!
– Сейчас закончу, – буркнул капитан.
– И что, получается?
Я заинтересовался, подошел ближе. Оказалось, что наш запасливый завхоз не только слил солярку с «мана», но и успел снять аккумулятор. И теперь пытался подзарядить через него батарею радиостанции. Получилось плохо. Вернее, никак.
– А вот этот у вас, – кивнул лесник на Якова, – грузин, что ли? На Сталина похож, прямо как две капли. Молодой только и без усов.
У меня даже дыхание перехватило на секунду. Это же надо так вляпаться!
– Не, армянин, – сказал я. Надеюсь, что получилось спокойно. – Отощал в плену сильно, – зачем-то добавил.
– А дальше куда собрались хоть? – спросил Егор Семенович. – Не то что местом интересуюсь, – тут же добавил он, – больше интересно, чем заниматься будете.
– До Брянщины доберемся, партизанить будем, – сказал я и замолчал, давая понять, что дальше беседовать на эту тему не собираюсь.
– Мы только наследим по самое не могу, – тяжело вздохнув, добавил Базанов. – Тут вдоль Десны – деревня за деревней. Транспорт нужен. Наше спасение – скорость.
Мы одновременно посмотрели на конюшню, где всхрапывал конь. Из дома вышли женщины, пошли к дымящей трубой бане.
– По следам на снегу нас легко найдут… – Я задумался над тем, что делать, но так ничего и не придумал.
Базанов распределил отряд на смены, я мылся в первый заход. Парились с веничками, уханьем и растиранием снегом. Под такую баньку пивка бы светлого, разливного, но где его взять?
Всю радость обломал немецкий самолет. Перед заходом солнца в небе начал кружить «костыль».
– Все в дом! – приказал майор Анне, которая стригла сидящего на колоде Якова. Рядом валялись полешки: похоже, хозяин перед нашим приходом рубил дрова.
Внутри было шумно – лесник выяснял отношения с женой.
– Дашь коня с санями! И отвезешь к Подгорному!
– Авдотья, как без лошади перезимуем? Дрова возить, съездить куда?
– Как-нибудь перебедуем, – как отрезала хозяйка.
– «Как-нибудь» – отставить! – вмешался в разговор я, развернул карту. – Достаточно подбросить нас до Подгорного, а там мы сами, ножками.
– Папа, а можно я с отрядом товарища Петра пойду? – влезла в беседу шустрая дочка лесника. – Они фашистов бьют!
– Цыц ты! Хочешь в землю лечь, одних нас оставить? – закричал на девушку Егор Семенович.
– Они на концлагерь напали, пленных наших освободили, а вы сиднем сидите на печи. Так и просидите всю войну!
По глазам лесника видел, что он сейчас дочурке врежет. С правой, а может, и с левой добавит. Я быстро встал между ними.