– Я думала, что мечты – это хорошо, – сказала я, возвращаясь к началу нашего разговора.
– Да, но нельзя забывать, что и кошмары часто начинаются с мечты.
– Если эта мечта стала таким бременем, почему бы не бросить ее? Вы же можете уйти. Уверена, ваша семья с радостью примет вас обратно.
Он грустно улыбнулся, и я подумала, что, возможно, это самое искреннее проявление чувств, которое я видела у иллюзиониста.
– Если бы все было так просто. Помогая другим освободиться, в последний момент вдруг понимаешь, что оказался в клетке, которую сам же и создал. Но уже поздно: шоу стало самостоятельной легендой, и ты бессилен против этих решеток, поэтому подчиняешься своему искусству и, зная цену, позволяешь миру поглотить тебя. Каждое представление отбирает еще одну частицу души.
– Звучит… мило. Но вам до сих пор нравится?
– Мисс Уодсворт, вы хотите, чтобы я снял маску перед вами? Хотите правду, тогда извольте. – Он шагнул ко мне, но я не попятилась. – Ты одновременно и любишь, и ненавидишь его, этого ненасытного зверя, который кормится до тех пор, пока не истощит тебя, и даже не думает что-то отдавать взамен. Но ты не можешь его винить, ты понимаешь его эгоизм, ведь и сам когда-то был эгоистом. Поэтому ты его оправдываешь, лелеешь, любишь, ублажаешь, превращая в огромное чудовище, которое никогда не удовлетворится тем, что ты даешь. Ты должен либо покончить с ним – с риском для себя, – либо продолжать, пока не упадет последний занавес и не придет время выходить на поклон.
По моей щеке скатилась слеза.
– Мефистофель, это очень печально.
– Такова природа шоу: на самом деле оно никогда не заканчивается, только дремлет, а потом просыпается и начинает сначала. Вы видели артистов. – Он показал на дверь. – Они везде чужие. У них нет иного дома, лишь огни рампы и полосатые шатры. Их дом – шоу. И мы не можем его бросить, мы слишком многим ему обязаны.
– Вы все так считаете?
– Глотательница огня? Мечник? Джентльмен, который каждый вечер рискует утонуть?.. Вы верите, что их примут в кругах, где вы вращаетесь? – Он покачал головой. – Общество презирало их, вытеснило в шоу уродов и диковинок, и теперь аплодирует им только из-за очарования бархатного занавеса, из-за привлекательности магии и мистики. Если они встретят тех же самых артистов на улице, то не будут столь же любезными или доброжелательными. Такова грустная правда: мы живем в мире, где различия не допускаются. И пока времена не изменятся, мисс Уодсворт, я буду предоставлять кров отщепенцам и отверженным, даже если это значит отдавать частички души этому голодному, ненасытному зверю, которого мистер Барнум назвал шоу-бизнесом.
Я не знала, что сказать. Для Мефистофеля на карту было поставлено гораздо больше, чем я думала, каждый в карнавале мог потерять очень многое. Они были семьей отверженных душ, неприкаянных до тех пор, пока не нашли дом друг в друге. Они будут раздавлены, если один из них окажется чудовищем. Именно от них они так отчаянно оберегали свою реальность, избранную ими семью, где они воплощали мечты, а очутились в кошмаре. В груди заболело. Я не хотела разбивать их сердца, но не могла закрывать глаза на преступления.
– Если убийца один из артистов… – Я вздохнула. – Будет лучше, если карнавал не станет мешать расследованию. И я не имею в виду, что лучше для меня или моего дяди, – добавила я, когда на лице Мефистофеля промелькнуло недоверие. – Я знаю, вы заботитесь о своих, но если пойдут слухи о том, что вы укрываете убийцу… это уничтожит все, что вы создали. Так или иначе. Это шоу закончится.
Он судорожно вздохнул.
– Если я скажу им пойти друг против друга, это ни к чему хорошему не приведет. – Он покачал головой. – Достаточно. Мистер Кресуэлл собирается возвращать мой перстень или будет носить его с важным видом, желая стать таким же красивым, как я?
Я моргнула от неожиданной смены темы, но не стала настаивать.
– Я прослежу, чтобы вы получили свой перстень обратно.
– Я знал, что вы не зря мне понравились. – Он предложил мне руку. – Идемте. Скоро завтрак. Уверен, мистер Кресуэлл с удовольствием проведет время с вами перед сегодняшним представлением.
Помедлив, я взяла его под руку.
– У меня сложилось впечатление, что вы хотели бы держать меня как можно дальше от Томаса.
– Мисс Уодсворт, не думайте, что я заделался героем. Я все тот же негодяй, с которым вы познакомились несколько дней назад. – В его взгляд вернулось озорство. – Я просто хочу увести вас у него из-под носа.
Я не удосужилась ответить. Пусть Мефистофель верит, что может проявить такую невероятную ловкость рук. Я знала, что никакое колдовство не способно отвратить меня от Томаса Кресуэлла. По крайней мере я верила, что это до сих пор так. Но в мире, где иллюзии сложно отличить от реальности, было все сложнее судить об этом.
Глава 31. Отвлекающий маневр
Носовая часть королевского почтового парохода «Этрурия»
7 января 1889 года
Цзянь один за другим быстро подбрасывал в воздух инкрустированные камнями кинжалы, жонглируя ими, будто клинки были не опаснее яблок или апельсинов. Рановато для такой беспечности с оружием. Он краем глаза наблюдал за моей реакцией, сжав губы в тонкую линию и ясно давая понять, что ему плевать на меня и мое присутствие в карнавале, хотя мое единственное преступление состояло в том, что я существую. Во всяком случае, насколько он знал.
– Вот чему вы будете учить меня сегодня утром? – спросила я, надеясь, что говорю так же равнодушно, как он выглядит. – Или в финале мне уготована иная роль? Мне никто не говорил конкретно, что я должна делать.
Андреас, закусив губу, растерянно переводил взгляд с меня на Цзяня.
– На самом деле… – Он с несколько смущенным видом поднял длинную плотную ленту. – Вы пока что будете стоять у доски с вот этим. Не знаю насчет финала. Мефистофель еще никому не говорил, что делать.
Я посмотрела в указанном направлении и покачала головой.
– Нет. Одно дело – учиться метать ножи или обращаться с мечом, и совсем другое – стоять у доски с завязанными глазами в качестве мишени. Это чистое безумие.
Цзянь вздернул бровь.
– Вы боитесь?
Я резко развернулась и наградила его сердитым взглядом. Либо он опять находится под воздействием «Зеленой феи», либо совсем рехнулся.
– Конечно боюсь! Как и любой человек, наделенный хоть каплей разума. Вы собираетесь метать в меня кинжалы. И я вам не нравлюсь.
Я подчеркнула этот момент, показывая на себя.
– Я очень меткий.
– И я должна просто поверить, что вы не промахнетесь умышленно?
Андреас рядом со мной переступил с ноги на ногу.
– Хотите, сначала стану я?
– Вы собираетесь завязать глаза и позволить ему бросать в вас ножи? – Я покачала головой. – Вы все сумасшедшие. Абсолютно, бесповоротно сумасшедшие.
Хотя это и казалось безумием, трудно было не вспомнить, с какой точностью поразили мисс Прескотт. Как безошибочно ножи попали в цель, разрубили позвоночник и пронзили внутренние органы. Если Цзянь так искусен, как утверждает он сам и Андреас, то я ни за что не встану там как жертвенный агнец.
Я выдохнула. Логика подсказывала, что это опасно и следует бежать отсюда, но мне нужно согласиться. Если не ради себя, то ради мисс Прескотт. Время на исходе, и я должна собрать столько информации, сколько смогу. Если мы не найдем того, кто стоит за этими убийствами, он или она сбежит на шумные улицы Нью-Йорка и навсегда затеряется в суматохе. Непосредственное наблюдение за умениями Цзяня поможет моему расследованию.
– Хорошо. Но если вы промахнетесь, Мефистофелю это не понравится.
Каменное выражение Цзяня не изменилось, но я могла поклясться, что его глаза засверкали. Больше ни слова не говоря, я развернулась на каблуках и со всем достоинством, какое могла собрать в этот момент, прошествовала к доске с мишенями.
Андреас завязал мне глаза и, наклонившись, шепнул:
– Простите, что украл у вас брошь… Это фокус, который я еще отрабатываю. Клянусь, я вернул бы ее.
– Проследите, чтобы Цзянь не промазал, и будете прощены.
Он похлопал меня по руке и подвинул так, чтобы я стояла боком у доски. Я почти не дышала, когда он отошел и Цзянь крикнул:
– Приготовьтесь!
У меня зудели ладони. Клянусь, мне вдруг захотелось в туалет или чихнуть, или почесать руку. Мышцы так напряглись, что мне показалось, будто они вообще не неподвижны, а дрожат от усилий не шевелиться. Но не успела я удариться в настоящую истерику, как возле моих лодыжек просвистел воздух и клинок с треском воткнулся в дерево.
Я выдохнула и чуть не обмякла от облегчения. Хорошо, что у меня не было времени сделать глубокий вдох: мимо меня один за другим пронеслись еще три клинка и с поразительной точностью вонзились в доску. Один около колена, следующий прямо у бедра и последний рядом с ребрами.
– Огонь! – крикнул Цзянь.
Я искренне понадеялась, что он бросает последние ножи, а не я магическим образом воспламенилась от страха.
Шмяк! Шмяк!
С легким ветерком еще два клинка пролетели в пугающей близости от моих рукавов. Довольная тем, что так называемый урок закончился, я потянулась, чтобы снять повязку, но тут пронесся еще один клинок и пришпилил ленту, которую я держала. По щеке потекли теплые капли, и я сорвала остаток ленты. Поднеся к уху руку и обнаружив, что она в крови, я вытаращила глаза.
Цзянь покачал головой.
– Я же предупреждал, чтобы вы не шевелились.
Не соизволив даже извиниться, он собрал ножи и ушел, оставив Андреаса хлопотать над моим неглубоким порезом. Пока предсказатель рыскал по сундукам в поисках тряпки, чтобы стереть кровь, я невольно подумала, какой еще непорядок он прибирает за Цзянем.
Я скрестила руки на груди и широко расставила ноги.
– Кресуэлл, нет никаких веских причин держать у себя его перстень.
– При всем моем к тебе уважении, Уодсворт, я не согласен. – Упрямый, как мул, Томас вздернул подбородок. – Он может пригодиться как улика. Мы не можем отдать его просто потому, что Мефистофель вежливо попросил.