– Что выглядит крайне удобно по мере того, как накапливаются улики, – возразила я. – Ты должен признать, что это похоже на то, будто кто-то из кожи вон лезет, чтобы сделать его очевидным подозреваемым. Как насчет Аниши? Мы к ней не присматривались, но она явно возможный вариант.
– Несомненно, – согласился Томас, понизив голос. Он смотрел в пол, теребя пуговицу на рукаве, и у меня засосало под ложечкой. – Нам надо поговорить.
Я не могла отрицать, что предвидела серьезный разговор, но в глубине души мне хотелось убежать и спрятаться. Я предпочла бы не объяснять некоторые поступки.
– Хорошо.
Томас скрестил руки на груди и пристально посмотрел на меня.
– Ты встречалась с Мефистофелем по ночам? – Это был не вопрос, хотя Томас и оказал мне любезность, сформулировав его таким образом. Я с трудом сглотнула и кивнула. Я была трусихой. – Ты пила абсент и танцевала… с ним?
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.
– Да.
Томас не отвечал, и я все-таки осмелилась взглянуть на него. Я ожидала увидеть на его лице гнев из-за предательства, но на самом деле все оказалось намного хуже. Прежде чем он принял невозмутимый вид, я успела разглядеть мальчика, который никогда по-настоящему не верил, что его можно любить. Того мальчика, которому я обещала никогда не причинять боли, и только что нарушила это обещание, разбив его чувствительное сердце. Он смотрел на меня лишенными эмоций глазами.
– Я всерьез говорил, что ты свободна. – Он почти шептал. – Если существует вероятность, что ты… если ты думаешь, что твое сердце… – Он быстро сморгнул любой намек на слезы, прежде чем я успела заметить наверняка, и прочистил горло. – Я никогда не стану диктовать тебе, кого выбирать или какой дорогой идти. Но прошу сказать только одно: ты что-нибудь к нему испытываешь?
– Я…
Сердце колотилось о грудную клетку. Хотелось крикнуть, что это абсурдный вопрос, но почему-то слова отказывались срываться с губ. Томас определял ложь с той же легкостью, с какой другой человек находит солнце на горизонте. И я не хотела лгать ему. Правда была сложной и запутанной, но он заслуживал знать о каждом снедавшем меня сомнении. Я подняла руки.
– Я-я не уверена в том, что чувствую.
Он потер ладонями лицо. Я потянулась к нему, ненавидя себя за раздиравшие меня противоречия. Я схватила его руки и отвела их от лица, ища способ успокоить его, прогнать страхи, но что бы я ни сказала, прозвучало бы фальшиво.
Истина, которую я не желала признавать, была проста. Я даже не назвала бы это любовью – слишком мало времени прошло, но каким-то образом я поняла, что мое сердце может заинтересоваться другим мужчиной. Я могла отрицать, делать вид, что это не так, но Мефистофель стал мне небезразличен. Это напоминало маленький хрупкий бутон. При должном уходе и внимании он мог расцвести в нечто прекрасное. Я не знала, что это сулит нам с Томасом. Он заслуживает, чтобы его любили всецело и безоговорочно.
Ни у одного из нас не было опыта официального ухаживания. Что мы знали о себе или отношениях, не говоря уже о браке? Я не могла с чистой совестью облегчить его сомнения, раз не могла развеять свои собственные. Это могло быть просто сиюминутное необдуманное решение – реакция, основанная на страхе, а могло быть признаком того, что я не вполне готова к серьезным обязательствам. По крайней мере пока не разберусь со своими сомнениями.
– Томас… я…
– Прошу. Не надо. – Он поднял ладонь. – В действительности я никогда… – Он покачал головой. – Несмотря на всю мою браваду и умение разбираться в ситуации, я никогда не мог вычислить, что ты во мне нашла.
– Томас, ты не должен… я правда люблю тебя, просто…
– Если ты захочешь уйти, я не стану тебя удерживать. Возможно, я все время делаю и говорю не то, но я точно знаю, что люблю тебя достаточно сильно, чтобы дать свободу.
Я была готова возразить, что не хочу свободы, но это была бы неправда. Всю свою жизнь я стремилась к свободе – свободе выбирать в жизни каждую мелочь. Принимать решения – верные и ужасные. Решения, которые разобьют мне сердце и много раз его воскресят. Только я не подозревала, что выбор может быть таким трудным или причинит такую боль. По моему лицу скатилась слеза.
– Уодсворт, я люблю тебя. И всегда буду любить, независимо от того, что или кого ты выберешь. – Он наклонился и прижался губами к моей щеке. – А теперь извини, мне надо попробовать разобраться с игральными картами.
С этими словами он развернулся и торопливо пошел по коридору. Когда он открыл дверь, внутрь ворвался порыв ледяного ветра и наконец вывел меня из оцепенения. Силы оставили меня, и колени подогнулись. Я уткнулась лицом в ладони и зарыдала, не пытаясь заглушить свое отчаяние. Моя жизнь превратилась в запутанный клубок. Лиза в смертельной опасности. У Томаса разбито сердце. Убийца превратил пароход в площадку для своих жутких игр. А меня штормило сильнее, чем океан, по которому мы плыли.
Я позволила себе еще мгновение поплакать, слезы текли по лицу и капали на пол. Казалось, что-то у меня в груди навсегда сломалось. Я сжимала кулаки, пока боль не стала единственным, на чем я могла сосредоточиться. Затем я поднялась на ноги, отряхнула лиф платья и сделала глубокий судорожный вдох. Лиза пропала. Убийца угрожает мне. Как ни больно было думать об этом, но сейчас я не могла заниматься Томасом и нашими отношениями.
Не желая больше тратить время на переживания, я вышла на палубу первого класса и почти побежала по темному правому борту великолепного лайнера.
Ветер завывал, напоминая человека, проигравшего в карты все на свете. Я придерживала шляпу, опустив лицо в попытке защититься от холодного ветра. Зима напоминала нам, что существуют более страшные вещи, чем личные интересы людей или девушки с разбитым сердцем.
Я перешла с быстрого шага на бег, сосредоточившись на топоте своих ног, биении пульса и крадущемся по спине страхе. Надо было торопиться – прочесывать судно до тех пор, пока не найдется кузина…
Мое внимание привлекло движение на носу, и я остановилась перед дверью своей каюты, прислушиваясь, не раздадутся ли звуки борьбы. Сознание моментально заполонили образы трупов, бросаемых в пасть голодного океана. Я таращилась в темноту, которая лениво моргала в ответ, оживляя все мои страхи. Звук хлопающих на ветру парусов заставил меня посмотреть наверх, и я отшатнулась. Кто-то стоял на обледеневшем ограждении, фалды фрака развевались за спиной. Достаточно поскользнуться, и человек полетит в смертоносную воду.
Сквозь тучи проглянула луна, на мгновение осветив молодого человека. Он смотрел на океан, и я, не успев осознать свои действия, побежала к нему.
В тот миг я не понимала, хочу ли спасти его или заставить заплатить за преступное смущение моего сердца. Я просто бежала до тех пор, пока не обвила его руками, и мы оба не рухнули на палубу, разом лишившись воздуха в легких.
Глава 37. Без маски
Прогулочная палуба первого класса
Королевский почтовый пароход «Этрурия»
8 января 1889 года
Мефистофель со стоном скатился с меня, держась за живот.
– Кажется, вы мне ребро сломали. Это было так необходимо? Когда в следующий раз обхватите меня, сначала удостоверьтесь, что мы в спальне.
Я вскочила на ноги, потащив артиста за собой. Схватила его за воротник так, что он начал задыхаться и пытаться расцепить мои пальцы. Ну и пусть я его задушу.
– Вы совсем спятили? Чуть не свалились за борт!
– Нет. – Он упал на колени, сипя, но упорно глядя в пол и стараясь не встречаться с моим сердитым взглядом. – Я вполне в своем уме. Просто проверял кое-что.
– Не хотите рассказать?
– Нет. Не особенно. – Он встал и прищурился. – Вы плакали?
Я отступила назад.
– Лиза… – Голос сорвался, и я чуть было опять не потеряла самообладание.
– Лиза… напилась? Вяжет детские носки? Душит Гудини его же цепями или, что еще лучше, наручниками? – Он потер мне предплечья, его голос смягчился. – Скажите мне. Лиза…
Я смахнула готовые брызнуть слезы.
– Похищена.
– Что значит похищена? Гудини что-то с ней сделал?
Он уставился на прогулочную палубу и расправил плечи, будто собирался тут же ринуться в бой.
Я вздрогнула – вряд ли из-за холода. Гудини и сам прекрасно разбирается в картах. Он вполне мог захватить кузину и мучить из-за их ссоры. Может, в своей каюте он нас разыгрывал. Я не доверяла никому на этом проклятом судне.
– Кто-то принес в мою каюту ее палец.
Мефистофель пристально посмотрел на меня, и у него вырвалась тирада бранных слов, причем не все они были английские. Меня бы это впечатлило, если бы я не чувствовала себя так скверно. Он прижал ладони к глазам и опустил руки.
– Ладно. Начните с самого начала. Откуда вы знаете, что это палец Лизы?
– Да какая разница? – Я всплеснула руками. – Дело не в том, ее ли это палец. Дело в том, что ее похитил человек, который уже убил нескольких на борту этого парохода.
Вдруг Мефистофель шагнул ко мне и обнял. Я так удивилась, что не запротестовала.
– Есть еще что-то, правда? По какой еще причине вы плакали?
Я склонила голову ему на грудь, послушала быстрый стук его сердца и отодвинулась.
– Я даже не знаю, кто вы на самом деле, а вы хотите, чтобы я выложила вам самые сокровенные мысли?
– Ладно. Хотите правду обо мне?
Он вздохнул, поднял руку и быстро, чтобы не передумать, сдернул маску. Я стояла, разинув рот и затаив дыхание. Спустя столько времени после всех заявлений об анонимности, он просто так от нее отказался. Темные глаза, обрамленные еще более темными ресницами; густые, красиво изогнутые брови, подходящие его характеру. Завитки черных волос надо лбом и вокруг ушей.
Я всматривалась в его лицо, ища проблеск узнавания. Я была готова поклясться, что мы знали друг друга в какой-то другой жизни. Но это был просто молодой человек, обычный, привлекательный, с ямочкой на щеке. Это в самом деле он настоящий или очередная маска? Вспомнились его слова о том, что доверие – слишком большая роскошь. Они преследовали меня как нехорошее предчувствие.